Часть первая. Начало Глава 1 Мерилом справедливости не может быть большинство голосов. Иоганн Кристоф Фридрих Шиллер. Я медленно выплывал из душного дурмана беспамятства. С неимоверным трудом поднимались склеившиеся веки. Было ощущение, что к ним привесили многотонный груз. Наконец я смог их разорвать. Перед глазами маячило смутно различимое белое пятно. Потолок… «Странно… с совсем незнакомыми мне разводами…». Слабость в теле неимоверная… рук не могу поднять и во рту поселилась великая сушь… «Это что ж за похмелье-то такое…? Что ж я вчера пил-то? Не помню ни черта! Так вроде я вчера не пил… или это было позавчера?», — память наглухо отказывалась работать. На этом мои мысли и закончились. Сбоку кто-то застонал. Попытавшись повернуть голову, чтобы посмотреть, я получил такой разряд боли в голову, что с коротким стоном провалился в блаженное беспамятство. Новое «пробуждение» принесло все ту же муть — рваные пятна размытого белого, которые чуть спустя собрались во всё тот же потолок с незнакомыми разводами. Неимоверное усилие, чтобы собраться и посмотреть… — снова сожрало все силы. Запекшиеся губы никак не хотели выдавить из себя хоть звук. Язык сухим рашпилем ворочался во рту. Сил не было — совсем. Глаза закрылись. «Все-таки я отравился водкой… Помру, наверное, скоро», — привычно и бодро пошутил я. Привычная шутка — успокоила. Мысль о скорой смерти оставила лишь серый налет равнодушия перед коротким ужасом возможного и уже наверное привычного мне — «Ничто». Проложила к нему зыбкий мостик. «Нет, не умрешь ты скоро…», — послышался вдруг горячечный шепот умирающего кого-то. Кого-то, кого я ощущал почему-то неимоверно близким. А у меня было чувство дежавю. Я сам себя начал убеждать — «Все нормально… Это просто «белочка» от «паленой» водки… А я просто рехнулся». «Да, нормальный ты! Ты жить будешь — долго. Я знаю!», — кто ответил мне внутри меня. «Помираю я, брат…», — горячечный шепот заторопился сказать что-то важное… что-то — что для него важнее жизни. Как последнее — «Прости»… или «последняя воля»… «Не успел я… не успел — отомстить», — внутри меня плеснула, разлилась половодьем насквозь знакомая, но не моя… не моя, но такая знакомая… — черная подсердечная злоба. «Ты отмсти за меня… А то что ж это получается — зря всё? Зря я столько воевал? Зря дожил до Победы? Не погиб, не скурвился… — зря!? Расслабился я… поторопился… — мир ведь. И вот результат… — убили меня…», — голос слабел. Он торопился успеть сказать… передать… объяснить. «Знаю я… — ты жить будешь…! Мертвым… им ведь ненадолго будущее открывается… — ты знай это!», — горячечный шепот наливался убеждением. «Я хоть — коммунист и полный материалист… но поклянись мне… Христом богом молю… — поклянись, что прикончишь ты этих тыловых крыс! Хоть одного этого — доктора. Убей эту суку!!!». Я промолчал… но начал понимать, что меня колотит от ненависти — чужой. Чужой, но постепенно как-то становившийся моей… Меня опаляли изнутри чужие чувства. Бились внутри какими-то волнами, что-то размывая. Взламывая защитную корку наплевательства на всё и всех. Смывался пепел со сгоревших надежд и погасших чувств. Ненависть подтачивала изнутри и билась как волна об утес, об тот черствый панцирь равнодушия, которым я оброс за многие годы и который помогал мне зачем-то жить. «Ведь любил же ты когда-то?», — с невысказанной надеждой прозвучал голос. «Любил…», — нехотя согласился я. С циничной усмешкой вспомнив сбежавшую от моего пьянства по выходе на пенсию, жену. «Отомсти за меня, брат! Те, которые меня убили — бог с ними. Ты достань тех сволочей… — кто виноват…», — шепот бился внутри головы и уже начинал восприниматься, как мой собственный внутренний голос. «Я когда понял, что помираю… бога попросил!!!», — голос взлетел и опустился, «… и черта попросил… — душу возьмите — но отомстить дайте!!! Видать кто-то меня услышал…», — чужие слова и чувства распаляли меня изнутри огнем. Огнем почти забытых страстей молодости… Яркостью чувств, когда и я… вот так вот — искренне и чисто, мог любить и ненавидеть. «Ты живи, брат!», — голос заторопился. «Чую я… — всё. Вышло оно… — время у меня. Так что? Отомстишь?». «Зачем оно мне?», — задал я вопрос в никуда, то ли — самому себе, то ли — этому голосу-шепоту. «Ты — честный… я знаю!», — с какой-то обреченностью заторопился голос. «Если пообещаешь — сделаешь…», — голос слабел. «Оно мне надо…?», — я по-прежнему ничего не понимал. И тут сжигая себя, щедро бросая в стороны последние секунды жизни — чужая… или теперь уже моя ненависть — окаменела. Оледенила все внутри и плеснула черной вспышкой под сомкнутые веки… опалила… окаменила скулы до звона… И черной плитой упал мне внутрь кусок чужого знания или памяти… калейдоскоп непонятных пока мне картинок… с каждым появлением которой, приходило понимание, и чужое чувство отчего-то — становилось моим… … свежий, ещё не оплывший под дождями могильный холмик на краю старого кладбища… … какие-то нелепые завявшие полевые цветы на нем… … слезы неверия и злого бессилия… … крест, с прикопленной уже покоробившейся фотографией… … злые слезы, бегущие по щекам и не приносящие облегчения… … лица каких-то баб-соседок с презрительно поджатыми губами и с повязанными по-старинному платочками… … холеная простецкая морда с румянцем во все щеки… … станционная темнота с яркими пятнами света и густыми тенями от привычно-ненавистной полной луны… … чей-то голос на секунду отвлекший внимание… Удар… Тьма… … и ненависть… Дикая ненависть… к сытым тыловым крысам… Особенно к одной… которая украла самое дорогое — ЛЮБОВЬ… «… МОЮ любовь!?». Как фотовспышка в темноте, как удар пули в грудь… пришло понимание — кто и почему попросил меня. «Согласен я…», — прокричал я в никуда. И чужое чувство — стало моим… и чужой долг — перешел на меня… Но мне никто не ответил. Я испугался… испугался того, что старлей Серёга уйдет… или ушел навсегда — и не успеет узнать, что за него отомстят. — Я убью его! — «заорал» я внутри и захрипел «снаружи». — Слышишь парень… — убью!!! Я отомщу! Я клянусь те… И снова на меня свалилась «спасительная» и проклятая тьма беспамятства… Уже проваливаясь в мертвую зыбь безвременья, в эту удивительно растянувшуюся секунду, я вслушивался в наступившую тишину. Сведенными железной судорогой руками… зубами… волей… неизвестно чем, я цеплялся за сознание, за ускользающее это мгновение… Я не давал себе уйти в темноту и забвение, куда тянула меня неведомая сила. Мне надо было! Я ДОЛЖЕН был знать!!! Что меня УСЛЫШАЛИ… Я хотел, что бы ОН — ЗНАЛ… что есть она — это долбанная СПРАВЕДЛИВОСТЬ! Есть! Бывает! Пусть только для него одного… — ЕСТЬ! Я беру на себя этот долг. Последняя милость к сгоревшему внутри меня незнакомому парню — должна быть! Иначе и жить не стоит… И я услышал хрип шепота: «Спасибо, брат… я — верил!». Я понял, что и он цеплялся за последние крохи жизни… — чтобы услышать… и ответить мне… Глава 2 Самая трудная победа — это победа над самим собой. Я проснулся лежа на кровати, чувствуя мокрую и тонкую нитку слюны на щеке. Сил повернуть голову и хоть вытереть щеку об подушку, не было. Выплыв из какого-то кошмара с чужими разговорами я теперь попытался понять, где я. Сил не было ни на что — даже повернуть голову. Я скосил глаза. Я лежал на кровати, укрытый до подбородка насквозь казенным одеялом. Высокие потолки, обшарпанные стены, закрашенные до середины зеленой краской. Мне видно ещё пару кроватей с ранеными… «Госпиталь?» «Какой к черту — госпиталь, если я давно не служу?»