Только привычно-усталые глаза милиционера на входе. Меня не то, что не обыскали. У меня даже вещмешок не проверили. Во раздолье-то для террористов. Жаль они об этом не знают. Война ведь недавно кончилась. Бдеть должны вроде как в оба. А тут? Народ и власть выходит пока едины. Хотя мешок-то мой можно и проверить — нет там ничего. Перестраховался я. Глава 6 Стоило ли объявлять войну дворцам ради того, чтобы застроить мир хижинами? Владимир Туровский. «Учет» везде на первом этаже — рядом со входом. Наверно, чтобы лишний раз коммунисты по этажам не шлялись — не мешали плодотворной работе. Ну и чтобы соответственно не услышали и не увидели чего лишнего. Сейчас любой школьник знает про «информацию правящую миром», а тогда или сейчас… Блин! С этим переносом точно «крыша», если не уехала, то сильно накренилась… — путаю «тогда» и «сейчас». А… так вот, партаппарат интуитивно строился как частично более информированный, чем обычный уровень газета-радио-ТВ. Соответственно выше уровень — больше информации. Причастные к зачитыванию «закрытых писем ЦК» — гордились собой, как в Москве «абреки» «травматиком». Это давало ощущение сопричастности к властителям тайных знаний. Социальная метка своего времени. Помню, как я отцу на кухне их пересказывал, когда учился, и оба гордились — он мной, а я — собой. Этих мыслей мне хватило как раз на дорогу по тканой дорожке до таблички «Сектор учета» и обитой железом двери (аналог нынешних стальных). Как и ожидалось, после вежливого стука раздалось. — Заходите! За дверью обитала средних лет «дама». Одетая и причесанная строго, но изящно. Вся такая манерная. Стопроцентно жена какого-нибудь ответработника среднего или высшего звена. По ней даже в позднесоветские времена можно было изучать психотип — «дворянка». Ещё про неё я «уже» знал — наличие каллиграфического почерка. А как вы хотели? Партбилеты выписываются — не талоны на повидло. Бросив на неё взгляд, я отметил отсутствие на строгом темном костюме наград. Тайком выдохнул. Было опасение, что нарвусь на фронтовичку и начнется поиск пересечений. Номера войсковой части, хоть и выученные наизусть — малоинформативны. Мне бы сейчас хоть с фронтами определится. Амнезия — амнезией, но для успешной акклиматизации — скудновато будет. Одна надежда — залезть через военкомат в личное дело, а там по чужим документам пробить нормальные наименования частей. Подразделения уже не так страшно. Главное — не нарваться на однополчан, а может и наоборот. Здесь уж как карта ляжет. Молча, положил на стойку партбилет и сверху офицерскую книжку. Вот сейчас будет мне «весело». По правилам, учетная карточка будет идти спецсвязью по запросу. А куда делать запрос — город нужен. — Здравствуйте! Вместо ответа отдаю честь и наклоняю голову. Ещё раз скользко. Манера поведения воспитанного офицера, а кто и как Сережа по жизни — х/з. Ладно, вариантов нет, надеюсь в связи с тем, что меня здесь никто не знает и прокатит. Несколько озадаченная моим молчанием, учетчица взялась изучать партбилет. А я внезапно озаренный, полез в вещмешок — за выпиской со спасительным диагнозом: «Временная амнезия». Да-а… на фронте было бы проще. Помню в незабвенные девяностые… в период огаживания всех и вся, меня неприятно поразили чьи-то воспоминания: «На женских должностях в политотделах (машинистки, учетчицы) служили симпатичные девочки восемнадцати лет, которых регулярно отправляли в тыл на «лечение». Надо понимать, что с контрацепцией в это время было весьма и весьма хреново. С одной стороны обидно за ловко устроившихся партгадов, а с другой… — повезло сопливым девчонкам. Хоть и с дитем, но жить будут. Так вот тем девочкам можно было навешать любой лапши на уши. Тут этот вариант не прокатит. «Тетка», сидящая здесь — это «монстр»! Монстр учета. Молодым не понять. Тут СЕЙЧАС чуть сфальшивишь… и махом ознакомишься с методами «Смерша». Блин! Вот ведь тоже вопрос, найти вывеску и прочитать — кто тут сейчас НКВД или МГБ. Разницы никакой, но — звоночек. Дама тем временем изучила «парт-офицерские книжки» и теперь с очень заинтересованным видом изучала «Выписку». Это как же вовремя меня осенило. — Говорить можете? — прозвучал довольно приятный голос и даже вроде как с нотками участия. — П-п-ло-о-хо! — озвучил я основную версию: «Там — помню, здесь… — не помню!» — спасибо незабвенному Доценту Леонову. — Ну как же это вы так? Привыкли в армии, что в тылу у вас все свои. Вот и не бережётесь! «Ага, я значит и не первый! Уже что-то». Я принял виновато-покаянный вид и потупил глаза. Надо срочно в ней пробудить материнский инстинкт. Прокатит — обеспечу себе «агента влияния» Эти дамы знают много по должности. А через мужей — друзей — знакомых… и ещё чуть-чуть. И если захотят «пошефствовать» подскажут «к кому, куда и как». Мне таким шансом пренебрегать совсем нельзя. — Запрос на учетную карточку в Шверин я отправлю сама. Я еле справился со свалившимся счастьем. Нет со Счастьем — с большой буквы… Шверин!!! Север Германии. Какой же фронт там наступал? Конева или Жукова? Но это проще по разговорам фронтовиков выяснить и быстрее. Но какова дама… А?! Я ж говорю — «монстр»! По номеру полевой почты — вычислить адрес политотдела?! — Вы о работе ещё не думали? Я интенсивно покрутил головой. И опять принял виноватый вид. Типа — «ну виноват… вот не подумал». — Да, понятно. Вы же сразу со школы в армию. Реальную жизнь не знаете… Знаете что… Идите-ка вы сразу в отдел кадров, к Юрию Николаевичу. Он тоже фронтовик. Родственная вам душа. Он поможет. Думаю и вы, будете ему нужны. С кадрами, несмотря на демобилизацию у нас пока сложно. Члены партии, да ещё фронтовики, — она кинула на меня весьма оценивающий взгляд, — чуть не вес золота. Я принял понимающий и гордый её доверием вид. Такие как я, нужны только для черновой тяжелой работы. На теплые места наверняка конкурс «лап». Хотя черт с ними, с лапами! Мне не светит. Да и вообще мне не по нутру вся эта гонка благополучия. В своем времени наелся. Противно, в общем. — Б-бо-льшо-е с-спа-а-а-ссии-бо! — и приняв стойку «Смирно», наклонил голову. — Ра-ра-рааз…! — начав заикаться, я и типа засмущался и замолчал. Но учетчица восприняла «Разрешите идти?» — полностью и с молчаливым удовлетворением маленького временного, но… Начальника. — Да-да, конечно. До свидания! Отдал честь, и четко повернувшись кругом, чуть не строевым шагом вышел. Уф-ф. Проскочил. Приняв равнодушный вид (сделал морду кирпичом) — пошел искать Юрия Николаевича — фронтовика и прочая… К радости от полученной информации начало примешиваться опасение, не переборщил ли с «теткой» из «Учета»? Хотя когда поворачивался — у неё было довольное лицо. Может действительно из дворян? Они к офицерам о-очень хорошо относились. Почему тогда не репрессировали? Да к тому же она член партии… Х/з. Неважно. Продолжим знакомство — выяснится. «Отдел кадров», по словам постового, находился на втором этаже. Но я туда не стал спешить, остановился у окна. Надо было немного успокоиться — подумать чуть-чуть. Чего я хочу, куда и к чему стремиться. Второй шанс. Как его использовать? По-сути произошла перезагрузка меня старика-пенсионера в молодого парня. Как избежать ошибок и повторить удачи? Да и обещание отомстить — надо выполнить. Но это надо сделать чисто. Так, чтобы меня не нашли. На «зону» я не пойду. Но, это потом. Хорошо хоть тенденции развития общества в будущем знаю, и потому как много читал. Только вот абсолютной памяти, чтоб вспомнить все постранично — никто мне не предоставил. И не надо меня считать идиотом — провел я ревизию доставшегося мне «наследства». Ничего утешительного. Малость покоцанное, но, в общем-то, достаточно здоровое и тренированное тело. Со шрамами на башке вымазанными йодом и примотанными стираным бинтом. Вот только не надо мне «петь военных песен». Надо рассказать Берии… дойти до Сталина… Тот, кто написал большинство этой чуши — об этом времени имел весьма смутное представление. НИКТО НИЧЕГО НИКОМУ — В РЕАЛЕ, не стал бы передавать. В лучшем случае грохнули бы «попаданца» на месте. «Во избежание…». А в худшем… боюсь даже представить. Но что выбили бы показания что шпион — на раз-два, это точно. И посадили бы как «врага народа». Вы так — ради хохмы представьте, что вы из 2041. И вот вам надо дойти до президента. Сколько шансов у вас на встречу с ним? Боюсь, что с психами, никто разговаривать не станет. Это когда вам вколют чего-нибудь во избежание. Что-то изменилось? Ничего. Бюрократизм. Какой дурак — «на месте», рискнет своим креслом и карьерой, если что-то не так? Да и тут бюрократия — это тоже что-то… Вот на встречу с первым из этой когорты сейчас и иду. По идее «отдел кадров» РК ВКП(б) должен рулить всей номенклатурой городского уровня и ниже. Значит, я должен просить, а мне должны предлагать работу. Куда проситься вот вопрос. По сути вариантов два: раньше думай о Родине, а потом о себе или сначала о себе — потом о Родине. В девяностых остался один вариант. Понятие «Родина» отменили. Если бы решение принимал мой брат или любой из «попаданцев», то однозначным выбором был способ выбраться в решающую элиту или создать свой «хомячник»; сыто есть, вкусно спать, приобрести мировую известность. Да вот хотя бы самое простое — предсказать Никите Сергеевичу, что он станет главой государства. «Через девять лет будешь высоко сидеть — далеко глядеть». А там подсуетиться, всунуться в окружение Леонида Ильича. Начать можно уже сейчас. Он же секретарствует где-то в Молдавии или Днепропетровске. Доступ к «телу» нынче не сложный. Слава «пророка» будет обеспечена и когда начну обихаживать Раису Максимовну, все всё — сразу поймут и «Меченому» будет проще. Вот так и будет сыто и вкусно. Вот только «Родина» все равно исчезнет. По второму варианту мне ничего особенно не светит. Обычный человек, обычные заботы. Сейчас много работать за обычный паек, потом за скромную зарплату. Через тридцать-тридцать пять лет — пенсия, одна-двухкомнатная «хрущоба» и, буду стоять я с кефирной бутылкой в коридоре, вспоминая — «ходил я уже магазин или нет»[2]. Свою карьеру я сломал в восьмидесятом, предложив омоложение Политбюро и ЦК на партактиве полка. Через много лет выяснилось, что правление Леонида Ильича было лучшим периодом для советского народа. Подавляющее большинство с удовольствием бы туда вернулось. Наверно. Я стоял у окна слепо уставившись в майскую зелень за окном и думал… думал… Кто привел к уничтожению страну, а народ к вырождению? Партаппарат — столь эффективный теперь и зажравшийся до упора в девяностые. Накопленные ими социальные неявные преимущества потребовали внешней реализации. Вот захотели — неявные хозяева страны, стать — явными. А быдло, то есть все мы простые люди, должно было узнать своё место. На смену партаппарату, а точнее сомкнувшись с ним, пришли бандюки — нынешние блатные. Одни без других не могли… а может и могли. Надо будет думать. Про тенденции «блатных» вроде в семьдесят девятом читал в «Литературке». Статья там генерала Гурова — «Лев готовится к прыжку»[3]. «По традиции жанра» — мы с ним обязательно встретимся. С каким же удовольствием я пожму ему руку! Не знаю. А ещё одна гадская социальная группа — это «бывшие узники лагерей» Это с их солженицынских огаживаний — все начиналось. Ненавижу доносчиков и доносы, но вот кого обязательно «застучу» так это — этого, мать его, «выразителя чаяний лучших представителей народа». Вот мне интересно, там все из «вечно стгадающего нагода» или русские там тоже встречались? Что же всё-таки делать? Заикаясь — просить направление? Бред! Ещё увлекусь, начну говорить нормально. Не-е…»Мы пойдем другим путем!». «Писсменным». А на работу надо идти, по примеру Шарапова, в милицию. Если не могу давить партаппарат, то уголовничков вполне. Соцзаконность — соцзаконностью, но посильно придавить гадов будет можно. А целью поставить нынешнюю службу внутренней безопасности. Но это в перспективе, а сейчас надо внизу поработать!!! По ходу получается подспудно решение-то принято. Подкорка сама все за меня решила. Коммунистом был им и стану. Пока есть Родина — будем думать о ней! Искать способы давить гадов. А их я знаю. Теперь искать… искать способы противодействия. А начинать надо с карандаша и бумаги. Заикаюсь я плохо, а пишу хорошо. Приняв решение, добыл пару листов бумаги и карандаш, на том же окне под несколько удивленными взглядами, немногочисленных проходящих, начал писать. «Старший лейтенант Адамович Сергей Васильевич. Демобилизован. Член партии с марта 1944. Прибыл из ГСОВГ. В результате травмы при нападении бандитов получил амнезию и заикание. Врач обещал со временем полное выздоровление. Прибыл для постановки на учет и получения направления на работу в мирное время. Готов выполнять любое поручение партии. Образование пехотное училище и самостоятельное чтение. Командовал взводом. Под судом и следствием не был. Партийных взысканий не имею. Помню устав партии, отрывки из программы истории партии, отдельные места из опубликованных работ товарища Сталина. Ненавижу гадов живущих в тылу за счет воровства и грабежей, слез голодных детей и женщин. Холост. Здесь проживала невеста. Недавно она погибла от болезни. Узнал об этом только здесь. Опыта гражданской жизни не помню, навыков не военной работы не имею. Если возможно, хотел бы служить в органах милиции, охранять покой и спокойствие граждан, бороться с врагами социалистического образа жизни». Я перечитал написанное, поморщился и почесал по извечной привычке затруднительных ситуаций затылок. Коряво. Нет нужной идейности, нужно по-другому… Но как? Не знаю я современных реалий, привычных оборотов и выражений. В постперестроечный период, когда подавляющее большинство соревновалось в размере дерьма, вываленного на партию, абсолютно забылось, что партия не только бесполезный аппарат «паразитирующий на теле государства», но прежде всего орган управления. В нем шел большой объём бумагооборота, а значит, выработалась своя версия «канцеляра» — подвида русского языка предназначенного для документов. У Даля словарь называется «Живага русского языка». Можно подумать, что язык документов не меняется. А он гад меняется с ещё большей скоростью: с каждым съездом и пленумом, сменой руководителя и написанной им работой. Любой знаток языка моментом обозначит свою «чуждость», не только употребив в неправильном месте речевой штамп, но и просто «упустив» его в документе в целом. Любой государственный документ это набор языколомных оборотов и штампов. А для «органов» — флажок: «Обратите на меня внимание». Не, пусть лучше будет «госканцеляр» — на «партканцеляре» спалят сходу. Вежливо постучав, открываю дверь. — Вы зачем там сидите? Что значит — ничего нет? Вам партия доверие оказала, вот и оправдывайте его, а не ищите оправдания! Где хотите и как, но завтра должно быть сделано! — ярился праведным негодованием голос хозяина кабинета. — Пораспустились вы там, на фронте, — зло пробормотал он, резким движением опуская трубку на рычаги, и поднял на меня взгляд. Он был невысокий, полный, с явно выпирающим животиком, выбритой головой и одет в плотно обтягивающую офицерскую тужурку без погон, но с колодками наград. — Слушаю Вас! — голос приобрел официальную вежливую сухость занятого человека, вынужденно отрывающегося от важных дел на мелкую служебную необходимость. Я протянул партбилет с вложенной в него писаниной, и опуская руку вдруг — «поплыл».