Я подъехал к подъезду многоквартирного дома, в котором жила Эми, и поставил машину на ручной тормоз. — Я провожу вас до двери, — предложил я. Она посмотрела на меня, подняв бровь. — Всего лишь до двери, — заверил я. — Чтобы быть похожим на джентльмена и все такое прочее. — Быть похожим на рыцаря, — уточнила она. — Именно так. На улице было довольно холодно, но я этого почти не ощущал. Охватившее меня внутреннее напряжение согревало. Дойдя до бронированной двери подъезда, Эми повернулась ко мне. — Это было интересно, — начала благодарить она. — Я не… И тут я ее поцеловал. Мой поступок, я думаю, содержал в себе элемент неожиданности, причем неожиданным он стал и для меня самого. Я просто не удержался. Мне все время хотелось прижать свои губы к ее губам еще с того момента, когда я впервые ее увидел, несмотря на то что она тогда «наезжала» на меня, пытаясь поставить крест на моей карьере и вообще засадить за решетку. Мне неведомо, почему она так настойчиво стремилась сломать мне жизнь, и надоело уже это выяснять. Она позволила себя поцеловать, что тоже стало неожиданностью. Правда, она лишь слегка приоткрыла губы. Наши языки не соприкасались, и вообще мы не делали ничего зазорного, стоя возле дома, в котором она живет. Однако она своим поведением давала мне понять, что она не против, что она тоже этого хочет. Она прикоснулась ладонью, облаченной в перчатку, к моему лицу, и я притянул ее к себе. Нет, все-таки без «зазорного» не обошлось. Она задержала дыхание и открыла рот. Я поцеловал ее очень крепко. Наши языки нашли удобный для них ритм. Я провел ладонью по ее волосам и стал сдвигать шляпу ей на лицо, пока головной убор не воздвиг стену между нашими носами. Тогда Эми схватила шляпу и отшвырнула в сторону. Затем она еще сильнее прижалась ко мне и тихонько застонала. Я полагаю, что целоваться подобным образом — очень даже интимно. За последние три года у меня было несколько мимолетных увлечений, включая Кейт. Однако даже с Кейт интимная связь казалась в основном какой-то по-животному грубой, жадной и неистовой: набрасывайся, хватай и трахай. Сейчас же охватившие меня ощущения были совсем другими — абсолютно другими. Я снова как бы раскрывался, впускал кого-то в свою душу, отдавал себя другому человеку. Я не чувствовал такого с тех пор, как… С тех пор как умерла моя жена. С тех пор, как умерла Валерия. Мысль о ней подействовала на меня как яд. Мне захотелось отстраниться от Эми. На какое-то мгновение показалось, что сердце сейчас выскочит из груди, разорвав кожу. Вряд ли Эми заметила. Она, возможно, подумала, что мне не хватает воздуха и я просто хочу сделать вдох. Она тоже сделала глубокий вдох и приблизила лицо. Неожиданно она отпрянула и посмотрела на меня. — Вы… плачете, — удивилась она. — Нет. — Я вытер щеку. — Просто холодно. Просто холодно. Она посмотрела на меня уже совсем другими глазами — словно пыталась разглядеть выражение моих глаз и как будто открывала во мне что-то новое. — Просто холодно, — снова повторил я. Она не поверила моим словам, но и спорить тоже не стала. Мы оба были удивлены. «Возьми себя в руки, Харни. Что с тобой такое?» — Билли, — прошептала она. — От холода у меня наворачиваются слезы на глаза, — сказал я. Она кивнула, все еще силясь, судя по выражению ее лица, что-то во мне понять. — Я… Послушайте, — решился я. — Вы кое-чего обо мне не знаете. Я раньше был женат. Три года назад произошло… Мы… — Я знаю, — сказала она. — Я знаю об этом все. Я резко выдохнул. — Хорошо. Поэтому для меня немножко странно… Мы оба снизили обороты. Однако то, что только что произошло между нами, было восхитительно. Сегодня ночью час-другой-третий меня будет мучить бессонница. Она прижалась ко мне всем телом. — Я знаю, что произошло, — сказала она. — И лично меня это не касается. Я не имею права говорить, но я все равно скажу. Неважно, что меня там не было. Я все равно скажу. Я все еще лихорадочно пытался восстановить дыхание. Она приблизилась ко мне, словно собиралась еще раз поцеловать. Но она меня не поцеловала. Она просто обхватила мое лицо руками и прошептала: — Это не ваша вина. Затем она в последний раз ласково поцеловала меня в губы и пошла домой. 46 Я ехал обратно в свой городской особнячок как будто в тумане. Мне следовало бы вести себя осторожнее. Я это осознавал. Визневски приглядывался ко мне очень внимательно, а я был уверен, что именно он убил Верблюжье Пальто — парня, с которым я встречался в метро. Причин останавливаться у него не было. Если он пытался воспрепятствовать дальнейшему расследованию, то следующей жертвой буду я. Однако я был потрясен тем, что произошло между мной и Эми. Вроде бы безобидный ужин и поцелуй на прощанье, но… Нет, не просто поцелуй, а сильное сближение, нечто такое, что исходило не из слов или жестов, а из того, что находится глубоко внутри нас. Из чего-то такого, что мы оба подавляли, но чему потом дали волю в страстном поцелуе. «О господи, Харни, ты что — вдруг стал романтиком?» Я зашел в свой городской особнячок, положил ключи, снял куртку и направился на второй этаж как какой-нибудь зомби. Войдя в спальню, я посмотрел на свою громадную кровать. Правая сторона (моя) была помята, край стеганого ватного одеяла — откинут, подушка — отодвинута в сторону. Левая сторона (когда-то принадлежавшая Валерии) оставалась нетронутой. «Это не ваша вина», — сказала мне Эми. Чудесные слова. Но что она вообще знает? Дрожащей рукой я дотянулся до полупустой бутылки бурбона, стоящей на комоде, и прямо из горлышка выпил содержимое до последней капли. Наверное, не очень умный — и даже дурацкий — поступок, но мне было необходимо как-то закончить вечер. Я бросил пустую бутылку на пол и услышал, как она разбилась. Глубоко вздохнув, я стал ждать, когда алкоголь вышибет из меня сентиментальные чувства. Времени на это ушло немного. Я пошел, пошатываясь, по коридору в маленькую спальню. Там стояла детская кроватка в форме кареты принцессы, отделанная розовым и пурпурным. На полу пылился розовый ящик для игрушек, набитый плюшевыми зверушками и куклами. Стены были выкрашены в светло-зеленый цвет, хорошо сочетающийся с лежащим на полу небольшим ковром — розовым в зеленоватый горошек. Я вспомнил, как провел полдня в магазине «Менардс», чтобы подобрать краску под этот горошек. На кроватке лежали малюсенькая замысловатая юбочка бледно-лилового цвета и белая футболка с надписью блестящими пурпурными буквами: «МОЙ ПАПОЧКА ЛЮБИТ МЕНЯ». Я прислонился к стене и сполз на пол. Я уже больше не мог себя контролировать. Из меня потекло, и на полу образовалась лужица. А затем я зарыдал так, что у меня заболели легкие, а в животе образовалась тысяча узлов. Я рыдал так, что даже не мог дышать. Я рыдал так, что не слышал, как открылась входная дверь. Однако звук шагов в коридоре донесся до моего сознания. Я их узнал. Забавно, что шаги могут иметь такой ритм и производить такой шум, что вы запросто можете ассоциировать их с тем или иным человеком. Впрочем, если вам приходилось слышать шаги этого человека всю свою жизнь… Зайдя в спальню, Пэтти поджала губы и сложила руки на груди. — О господи! — ужаснулась она. — Ну ты даешь, малыш… Я вытер лицо рукавом рубашки. Она помогла мне подняться на ноги — как родитель помогает своему ребенку — и отвела обратно в спальню. Полбутылки бурбона к тому моменту объединили усилия с вином, которое я выпил за ужином, и все в моем сознании начало переворачиваться с ног на голову. — Тебе нужно поспать, — говорила она, укладывая меня на кровать и укрывая одеялом. — Теперь все будет хорошо. Я закрыл глаза и стал ждать, когда придет сон. Слышал, как Пэтти пошла на первый этаж, а затем вернулась и убрала осколки разбитой бутылки виски «Мэйкерс Марк». Чуть позже я почувствовал на своем лице ее дыхание. — Теперь все будет хорошо, братик, — убаюкивала она меня. — Все будет хорошо. Сон уже витал вокруг меня со всех сторон, делая расплывчатыми изображения, которые появлялись перед глазами… …маленькая девочка в шапочке, которую надевают в день рождения, задувает одну-единственную свечу на пурпурном торте… …Валерия со слезами на глазах показывает первую ультразвуковую фотографию… «Это не ваша вина». …вой полицейских сирен… …мой друг Стюарт сидит рядом в отделении интенсивной терапии и говорит, что нужно продолжать верить… Затем мое внимание концентрируется на словах сестры, и все остальное оттесняется в сторону: «Теперь все будет хорошо»… Когда я снова открыл глаза, будильник звонил вовсю, пытаясь меня разбудить. Через окно в комнату падал безжалостный солнечный свет. Пэтти уже ушла. Но зато был включен телевизор, причем на том новостном канале, который я обычно смотрю.