От звуков выстрелов слегка закладывает уши. Пули попадают аккурат в голову гостю, пролетают насквозь и застревают где-то в штукатурке. Теперь два пулевых отверстия украшают синюю стену, одна из пуль разбивает рамку с фотографией драгоценного вождя. Чукча сидит за столом как ни в чем не бывало. Продолжает улыбаться и пить чай. Пули прошли мимо? Полковник не мог промахнуться. С такого расстояния это невозможно. На стене нет ожидаемых красных подтеков, лишь два аккуратненьких маленьких отверстия. – Комиссар, раз уж ты не собираешься спрашивать. Я сам тебе расскажу, зачем пришел. Михаил Григорьевич продолжает наставлять пистолет на наглого гостя. Это какой-то фокус. Чукче как-то удалось одурачить полковника. Другого объяснения быть не может. Полковник не верит во всякие привидения. Нет их. Не существует. И бога нет. Нет ни рая, ни ангелов. Он в этом уверен. Есть только ад… и то он здесь, на земле, в его кабинете. Чукча наливает чашку своего чая для Михаила Григорьевича и подвигает на край стола. Он говорит, что с рождения настойчивый по характеру. И если не получается объяснить на словах, он должен показать на деле. – Зачем ты пришел? – не выдерживает и спрашивает грубым голосом Михаил Григорьевич. – Что тебе надо? Чукча тыкает полковнику в лицо указательным пальцем, мол, вот, этого вопроса он и ждал, с этого и надо было начинать. – Комиссар, я пытался тебе раньше объяснить, но ты тогда не стал слушать. Я здесь, чтобы показать тебе, что такое настоящая справедливость. Михаил Григорьевич проверяет патроны и на всякий случай готовит нож. – Настоящая справедливость? – Полковник переходит на тот тон, которым он убеждает арестованных, что он не враг и что если человек во всем сознается, он обязательно поможет. – Да. – Объясни, пожалуйста. С удовольствием послушаю, – говорит полковник и прячет нож за спину. – За свои проступки каждый должен понести наказание. Чукча говорит, что за совершенное зло каждый должен ответить. Зло возвращается с двойной силой. Каждый раз. Никак иначе. Неминуемо. Рано или поздно. – Для тебя, комиссар, расплата наступит рано. – Все ясно. Ты здесь, чтобы убить меня. Полковник готовится к удару. Он сжимает за спиной плавную рукоять своей острой финки. Сейчас он сразится. – Э, нет, – говорит гость. – Смерть для тебя, комиссар, слишком простое наказание. После того, что ты натворил. Тем более я знаю, что смерть тебя не страшит. – Тогда что тебе надо? Чукча говорит, что смерть – это не самое страшное, что может случиться с человеком. Он делает глоток чая и еще более спокойным тоном говорит, что у северных народов есть поверье. Если черный шаман кого-то проклянет, горе ждет весь род проклятого человека. – Проклятие будет передаваться из поколения в поколение, пока, страдая и каясь, не погибнет последний из твоих потомков. – Что ты такое говоришь? – Полковник не боится, он просто устал слушать этот суеверный бред. Михаил Григорьевич не верит в сверхъестественное. Он давно уже понял, что нет никакой души. Есть только грязное вонючее тело и червяки, которые после сожрут останки. – Я говорю, что снять проклятие черного шамана невозможно. – Какое, к черту, проклятие? Угомонись. Чукча говорит, что если проклятый злится или обижается, то человека, который разозлил проклятого, ждет беда. Он говорит, что это и есть настоящая справедливость. – Какая же это справедливость? – хохочет полковник. – Допустим, меня прокляли… – Тебя не проклял никто… пока еще нет. – Я говорю, допустим, что прокляли. И что получается? Если меня кто-то не устраивает, с ним случается несчастье? Так? Я правильно понял? Чукча говорит, что и правильно, и нет. Он рассуждает с видом мудрого наставника. Говорит, что у каждой медали есть обратная сторона. С каждым жестом справедливости у проклятого будет страдать его самый близкий и любимый человек. – Это как? – Это значит, если тебя прокляли… – Меня не прокляли. Ты же сам сказал, – поправляет полковник. – Верно. Но просто предположим. Допустим, что прокляли. И из-за твоих эмоций пострадает другой человек. То с твоим самым близким и любимым существом приключится несчастье. Например, жена заболеет неизвестной болезнью. Дочь будет страдать, пока не умрет. – Не пытайся меня напугать. Полковник ухмыляется. У него и жены-то нет, не говоря о детях. – Так чего ты явился? – начинает расхаживать по кабинету и размышлять вслух Михаил Григорьевич. – Если не убить, значит, чтобы проклясть? Выходит, ты пришел помочь. Твое проклятие, если бы оно существовало, лишь упростило бы мне жизнь. Чукча не отвечает, продолжает потягивать чай. – Что молчишь? Значит, я прав? Значит, ты на самом деле мне на помощь пришел. И это несмотря на то, что я тебя вчера отправил на казнь. Спасибо. Ты явился по своей дурости, чтобы отблагодарить. – Впервые голос полковника звучит с такой интонацией. – Спасибо, друг. Полковник склоняется в показной благодарности, смотрит на Чукчу и покатывается со смеху. – Ну ты идиот! Хочешь, чтобы я всерьез поверил, что ты приперся с того света? Ко мне в кабинет? Воскрес, чтобы сообщить о каком-то сумасшедшем черном шамане, который якобы нашлет на меня и на мою несуществующую жену суровую порчу? – Нет, – обрывает смех полковника Чукча. Он говорит таким тоном, что Михаил Григорьевич невольно сглатывает слюну. – Я пришел не для этого. – Зачем тогда? – Полковник говорит и сам удивляется тому, что голос у него дрожит. Он, Михаил Григорьевич, прошедший и огонь, и воду, повидавший всякого на своем веку… боится. – Комиссар, я обещал, что покажу тебе настоящую справедливость? – Чукча ставит чашку на стол и подходит к полковнику. Михаил Григорьевич не может пошевелиться. Какое-то колдовство. Он пытается достать из-за спины финку, но пальцы не слушаются. – Знай же! Я проклинаю тебя и весь твой род. Шаман говорит, что с каждым новым ребенком в проклятой семье положение будет лишь усугубляться. И как только наследнику рода исполнится двадцать лет, он познает весь ужас истинной справедливости. Проклятие никогда не отступит. Его будет не отменить. – Слушай меня, комиссар, и запоминай! С каждым поколением сила проклятия будет только расти. Проклятие начнет развиваться. Его глаза шевелятся. Они вращаются. Начинают расти с бешеной скоростью и вот-вот вылезут из орбит. Сперва карие, теперь они иссиня-черные, увеличиваются и приближаются к полковнику. – Никакие молитвы не спасут! Лица шамана больше не видно. Вместо него на плечах Чукчи крутятся два огромных черных водоворота. И они продолжают увеличиваться. Они все приближаются. Засасывают, поглощают Михаила Григорьевича, поглощают. Крик вырывается из груди полковника. – Комиссар, знай. Я дух шамана, убитого по твоей вине. Я дух шамана, отныне черного. И я проклинаю тебя навеки. Да не будет покоя ни тебе, ни твоим близким. Вот что шаман называет истинной справедливостью.