Прислушивается. Тишина. Вроде бы никто за ней не идет. Притаившись, ждет. Не двигается. Все тихо. Лишь иногда капает подтекающий кран в ванной. Вика осторожно подходит к столу. Она больше не будет. Больше не собирается продолжать свое дурацкое бессмысленное расследование. В ее руке зажигалка. – С меня хватит. Она берет фотографию проклятого полковника. Держит снимок картинкой вниз. Вика собирается порвать фотографию на куски. На мелкие кусочки. В пыль. И после сжечь. На обратной стороне снимка девушка замечает три ровные дырочки, чуть выше букв М.Г. Три аккуратных прокола, словно кто-то проткнул снимок циркулем. Вика переворачивает картинку. На стене за полковником появились отверстия. Как те, от пуль, о которых написано в дневнике. Флаг пропал с фотографии, и рамка с портретом над головой военного покосилась. Зажигалка щелкает в руке девушки. Она не собирается разбираться с этой чертовщиной. Она поджигает снимок и бросает его на стол. Огонь быстро разгорается, набирает силу. Все листы, все письма занимаются пламенем. Словно их облили бензином. Синяя тетрадь чернеет, страницы скручиваются. Стол быстро горит. Языки пламени жадно подрагивают и уже перебрасываются на обои. Краски на стене тускнеют, подкопченная полка над столом тлеет. Вика кашляет. Дым разъедает глаза. Девушка хватает покрывало и принимается тушить начинающийся пожар. Она обжигает пальцы. Голыми руками бьет по пеплу. Черные дымящиеся остатки бумаги рассыпаются по полу. – Это не поможет, – говорит ее рот мужским демоническим голосом и продолжает сквозь смех: – Проклятие черного шамана не остановить. Вика вновь закрывает себе рот. Сажа пачкает щеки. В ушах звенит. Глаза слезятся. Вика смотрит на себя в зеркало. Ее губы продолжают шевелиться под зажатыми пальцами. Ее рот что-то говорит, прогрызает зубами руки. Вкус собственной крови во рту заставляет Вику убрать руки от лица. – Это истинная справедливость. Тук-тук, сердце сбивается с ритма. Тук-тук-тук. – Открой! Слышится стук в дверь. – Вика, открой! * * * – Вика, открой. Папа стучит. Девушка открывает глаза. Похоже, она уснула, сидя за столом. Она выключает лампу и прячет дневник. Ее сердце все еще быстро бьется. Вика осматривает комнату. Это был сон? Приснился кошмар? Никаких следов пожара. Нет обгоревшей стены, нет пепла. Книжная полка над столом с расставленными на ней плюшевыми сувенирами по-прежнему светло-бежевого цвета. Вика отодвигает стул от двери и впускает отца в комнату. – Викуль, ты это что? Не ложилась? – Зачиталась. Вика растерянно разводит руками. Она не нашла ничего получше в оправдание, почему она уже в одежде. Сказала бы, что встала пораньше, сделать зарядку. – Моя дочка. – Папа довольно подмигивает. Ему приятно, что его воспитанная дочь, в отличие от ее бестолковых сверстниц, предпочитает по ночам читать книги, вместо того чтобы напиваться в непонятных компаниях. – И что ты такое увлекательное читала, что забыла про сон? Вика на секунду задумывается. Она не сразу находит, что ответить. Последним, что она прочла и то, к своему стыду, прочла не полностью, было краткое содержание романа-эпопеи «Война и мир» Толстого. В одиннадцатом классе. – «Властелин колец», – выпаливает Вика громче, чем рассчитывала. – Толкиена перечитываю. И зачем она это говорит? Сказала бы, что психологией заинтересовалась или нашла увлекательный любовный роман. Вот. Надо было сказать, что читает об СССР. Во-первых, эта тема близка папе, во-вторых, хотя бы частично не соврала. – Пошли завтракать. Вика смотрит в зеркало. Поправляет прическу и слышит, как папа уходит и по привычке заглядывает к Димке в комнату. Ее братик сейчас должен быть в больнице. Они же с отцом после завтрака отправятся его проведать. – Вставай, соня. Завтрак готов. – Из-за стены слышится, как отец будит сына. Димка дома? Его выписали, пока она спала? Вика спешит к брату в комнату. Мальчик недовольно бурчит и неохотно одевается.