– Словом, мне кажется, вполне возможно, мы много нового узнаем. Со временем… Врачи позже мне это уточнили. Это была не пчела. Теперь они говорят – оса! Это следовало обдумать. Переварить. Как так? Важно это или нет? Что – небрежность? Некомпетентность, а может быть, кто-то кого-то покрывает? – Эрик, скажите пожалуйста, а вы раньше знали, что Лариса – аллергик, или нет? Была у нее особая чувствительность? – спросила чуть погодя не на шутку озадаченная девушка. – Видите, аллергик – да. На аспирин – это я давно знаю. Еще у нее отеки бывали. Что-то про комаров я тоже слыхал. Но все же не такое, чтобы она была повсюду настороже… Крошечная Костина глядела на Эрика Ленца с нескрываемым сочувствием. – Ясно. Мы с вами приступаем. Составим для вас отдельный план. Вам срочно требуется юрист. Он займется удочерением. Я позвоню – это Питер, я тут не знаю людей. Но шеф найдет порядочного. – Вы – вот что! Хотите отдохнуть? Нет проблем! Я посижу и почитаю, что дадите. А вы… Луша приступила у работе. Теперь перед Синицей лежал ее отчет. Петр углубился в чтение. Прошло минут десять. Он сделал паузу и забормотал себе под нос. – Добро! Крошечная Луша из Питера пишет, что дело там открывать не хотят, хоть Эрик настаивает. Тот не собирается сдаваться. А потому она решила пока разобраться, кто мог быть заинтересован в смерти девушки. И для этого нашлись материалы! Смотри ты – очень важно и неожиданно. Укус был, только это не так называется. И… мать моя женщина, вовсе не пчела, а оса! Но как… Ага, вот и обоснование: Пчелы и осы жалят (потому что жалом), а кусаются – челюстями (какой-нибудь большой жук и т.д.). Другой момент, а почему именно пчела? Осы именно в конце лета и осенью как раз весьма активны. Они вездесущи, любят питаться испорченными фруктами и ужалить запросто даже могут. Ну и… А, вот. Луня думает, диагноз они вообще поставили в спешке. Надо все проверить заново. Хорошо бы… Так, а это что? Ну, согласен. Раздобыть специалиста. Пусть вникнет в результаты вскрытия. И главное – добьется токсикологической экспертизы. Подведем предварительные итоги. Насколько я понял девочку, причина смерти толком не установлена. Теперь едем дальше. Подозрения? Она пишет, что материалы нашлись. Что бы это… Письма? – Петр удивился. О! Это класс! В наше время письма – обычные, на бумаге, не так часто и найдешь. Но человек приехал с Севера, переписывался с подружками, да еще письма хранил. Просто любо-дорого! Вот, а потом… А попозже эта погибшая Лариса.... Что? Нет, когда она на компьютере выучилась, мы не знаем. Не исключено, что давно. Но когда ноутбук появился, тут уж она.... как там Лушаня изъясняется? – Петр прочел вслух. – Глубокоуважаемый шеф! Я цирковая сирота. Меня не так просто удивить. Я выросла среди разных толстокожих животных и хищных зверей. Но эти письма и фотографии… Это все, знаете, даже не для детей после сорока. Я понимаю – надо. Только мне стыдно и противно. Эрик сначала сам не смотрел, а мне разрешил читать. Если скомандуете, я отсканирую и пошлю. Ну а пока я для вас сбацала короткий отчет, который и прилагаю. А, каково? А что нам остается? Я, хоть и не «цирковой», но… Меня, как я следователем лет десять проработал, еще трудней удивить. Хотя… Чем черт не шутит, в самом деле! Синица, сначала негромко бубнивший про себя, задумчиво замолк. Он углубился в отчет, который, не глядя на обещанную краткость, все же состоял из нескольких страниц. Луша писала, что, судя по всем, попавшим в ее руки материалом, девушка Лариса была холодная хищница. Ее неласковая судьба, жизнь без любви и без заботы, хоть без нужды, этой неприглядной правды не меняет. Она росла на деньги Мамедова, не зная ничего об этом. Не знала и его самого. Он объявился, когда сам решил, без всякой связи с ее жизнью. И тогда произошли интересные события. Лариса приехала в Мюнхен знакомиться с отцом. Там ее и увидел Эрик. Эрик девушке понравился. Так и пишет. Что до любви… видно, не тот она была человек. Страсти – не ее проблемы. А вот довольства, комфорта и удобств добыть себе она хотела. И добыла почти… Так, что еще? – Синица встал и прошелся по комнате. Эрик говорит, Лариса получала письма с угрозами. Она процедила сквозь зубы, что это «Роберт-урод»! Эрик попробовал уточнить – она отмахнулась. Принялась браниться, но он этого не любил и она замолчала. Фыркнула только – «родственничек»! Хорошо, а ее дочка Кира? Нет, погодим. Луша пишет, тут еще не все ясно. Но опять же Эрик пару раз слышал странные разговоры. Кто-то звонил. Ему показалось, что речь идет о Кире. Однажды он подошел, просили Ларису, а голос был мужской. Лариса огрызалось, но все междометиями. На этот раз он ясно слышал «Кира», но эта тема была табу и он спрашивать не стал. Если мы установим, что у нее были враги, то дело прояснится. Пусть я решил, что главное – другие дети Мамедова, но я могу и ошибаться? – пожал плечами Петр. Ладно. Едем дальше. С Лушей пока все. Зато другие дети Мамедова… Стоп. Это уже Олег! Второй из «основного состава» соратник Синицы, биохимик Олег Майский был брошен на сбор информации о трех других детях Чингиза. Он, старше Синицы, его давний знакомый и личный друг, единственный был с начальником на «ты». – Господин Майский… Сначала приветы и пожелания… а, вот! – бурчал Петр себе под нос. – Он рапортует коротко и без эмоций. Вот же, жук! Да я понял уже, добро! Что же он там накопал? Лариса-то младшенькая. Девочка. А остальные – парни. О кей, добро. Итак. «Первый сын родился на Кавказе в Грузии в городе Сухуми, – писал Олег. Я сначала наводил справки, где мог. Только после того, как Союз развалился, да к тому же отношения с Грузией теперь паршивые, много ли просто так добьешься? И пришлось ехать! Грустная это история, с его сыном Отари. Чингиз был человек предприимчивый. Ему там где-то в горах табак выращивали и обрабатывали. И он познакомился с молодой и красивой вдовой Нино. Эта Нино очень в деньгах нуждалась. Она соглашалась на любую работу. И у табачниц Мамедова быстро стала бригадиром. Хозяин ее заметил. А потом приголубил.... Эта вот Нино родила мальчика нашему Чингизу. Ее страшно жалко. Ну, не суждено было счастье человеку! Сама сирота. Замуж вышла, как это было в порядке вещей тогда, пятнадцати лет от роду. А через год муж погиб – разбился на мотоцикле. Потом этот Мамедов… Тут, правда, он сразу и до конца этой бедняге Нино деньги переводил. Она его добром поминает! И, знаешь, Петя, пусть тебя это не удивляет. В Грузии очень тяжело жилось после отделения от России. Даже в Тбилиси порой не было света и тепла. А Сухуми не Тбилиси. Там сначала все куда хуже было. А Нино Горидзе и ее сын Отари жили в полном достатке в своем доме. Она взяла к себе дальнюю родственницу и они вместе растили мальчика. Мамедов два раза в год их обязательно навещал. Сын о нем знал. И был воспитан в уважении и почитании отца. Отари рос, ходил в школу, учился как все, футболом очень увлекался. А как вырос, собрался стать виноделом. И надо же такому случиться… Никогда не был парень «уличным мальчишкой». Таким, что больше с ребятами, чем дома. Но как подрос и наступили другие времена, его словно подменили. Он сделался молчаливым, отчужденным, целыми днями где-то пропадал и однажды совсем исчез, оставив матери письмо, чтобы не искала. Много позже она узнала, что он ушел на войну и погиб, (может, в 92 году? Или во время грузинских событий?) Тело не нашли, а вернее, не опознали. Так никто и не понял, что случилось. Соседи потом шушукались, что какая там война… Он несчастной любви все это приключилось. Девушка его вышла замуж за другого и укатила в Москву. Отари решил отомстить. Жизни своей он больше уж не жалел». – Черт знает что, – Петр поморщился и стукнул ладонью по столу.– Отчего судьба колошматит одного и того же человека без передышки? Мне всегда казалось… Да нет, я просто чувствовал определенный баланс. Везет, опять везет, дела идут хорошо, выиграл в теннис, понравился, нашел, а не потерял – значит вскоре жди. Что-то, да стрясется. Долго так не бывает. Но и наоборот. Проиграл, заболел, потерял, обругали – тоже эта проклятая полоса не навсегда. Однажды кончится. Так примерно оно, действительно, и было. Да, так и было, но у меня! А у Нино – сироты, подруги цеховика, матери единственного сына… Эх, еж с картошкой! На столе рядом с ноутбуком стоял небольшой поднос, а на нем симпатичный голландский бутерброд. Слова «сандвич» придирчивый в вопросах перевода Синица не любил. Как не любил любые привившиеся перевранные англицизмы. Он сам, где мог, боролся с ними. Мама его смеялась. – Я тоже слышать не могу по-немецки слово «пузл». Кто-то однажды прочитал «Puzzle» на немецкий манер. Так и пошло. Сейчас в каждой школе учат английский. Я не говорю, знают язык – конечно, нет! Но читать-то умеют! А этот «пузл» живет. У языка своя жизнь. Что поделаешь! Борись не борись… – Живет, – парировал немедленно Петр, – а ты и я все-таки говорим «пазл». Говорили, говорим и будем говорить! Словом, в этих вопросах Петр был педант и упорно вместо принятого отечественного «сейшн» слегка подчеркнуто артикулировал – «сэшн», старался, где можно, не склонять иностранные слова, его передергивало, когда он слышал привычные обороты вроде питаться «фастфудом», а саму ненавистную сеть быстрого питания он называл неизменно «Мэк Донадд» и только так. Но вернемся к бутерброду. Он подсмотрел его в Роттердаме, где был однажды в гостях. И с тех пор, если ему хотелось себя побаловать, то покупал какой-нибудь хитрый хлеб, лучше итальянский, брал отличный острый преострый ножик и резал его тончайшими ломтиками. После того начиналась неспешная ювелирная работа. Следовало смазать одни ломтики маслом – для этого имелись различные варианты: ирландское, чесночное, с травками. А другие – песто или как еще. И, наконец, прослоить, чем бог послал: ветчиной, сыром острым и нет, ломтиками салата и огурцом. А можно и… Эй, можно баловаться-то прекратить и начать работать! И для того Синица сочинил себе какао побольше и налил в синий термос. Правда и тут он сварил этот напиток на молоке по всем правилам искусства, а не просто развел в кружке дешевый эрзац. Вот вам! На подносе как раз стоял стакан с какао из термоса и дымился, когда Петр шарахнул по столу. Наказание не заставило себя ждать. Стакан качнулся и тонкая шоколадная струйка выплеснулась наружу. На стол! На пол! Даже на кушетку сбоку! Рыжий хозяин Ирбиса вскочил и помчался на кухню за тряпкой, держа навесу ошпаренную руку и чертыхаясь. – Вот ведь охламон, не мог на кухне как люди поесть, если приспичило, вместе со всеми игрушками. Четверо детей, – напевал он тем не менее себе под нос, – «когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей…» А это Вероника Долина. Отличная песня, мама пела, только ни к селу, ни к городу теперь. Мне скорее «двенадцать негритят» пора петь. Они у Агаты Кристи один за другим… Петр аккуратно промокнул все, что мог. Ворча, убедился, что светлую кушетку так просто не отдерешь, а значит понадобится моющее средство, принес и его и… остановился, глядя с недоумением прямо перед собой. Э, что за мысли! Ведь получается, из четырех детей двух нет на свете. Уж не хочет ли кто-то всех детей Мамедова… Да ну, что за чушь! Отари погиб давно. Про Ларису я ничего пока не знаю. Это только предположения. Я со своей стороны готов помочь. Парня жалко, жениха. Потапычу обещал. И случай неординарный, нам интересно. Он, кстати, будет развиваться. Я чувствую… Ну, кончено, старый сыскарь пошел по следу! Пусть я не старый, что кокетничать без зеркала. Не старый – опытный! Мне инстинкт подсказывает, я уверен, что это не конец! Да… не конец, и… Петр обернулся и с сожалением глянул на испорченную часть мебельного гарнитура. Хорошо, для кушетки я, дилетант, сделал, что мог. Завтра поищу и поспрашиваю – пусть приедут на дом почистить. Наверняка, есть, кому! И что касается конца… – Синица подул на запястье, рука еще болела, а он никак не мог вспомнить, что же такое… А! Вот. Он покрутил головой, отыскал пластырь, оказал себе первую помощь, жалостливо постанывая, благо никто не слышит, и снова включил ноутбук. История Отари кончилась. Не кончился доклад Олега. Петр нашел новый подзаголовок. Он касался следующего, второго сына по старшинству. Второй сын Чингиза Гарик как и он сам родился в Баку. Но как непохожа была эта новая глава на прежнюю! Собственно, даже на две прежних. Также совсем, совсем не похожа на других была его мама Динара, сотрудник бакинского филиала ВНИГНИ – как назывался в свое время всесоюзный нефтяной геологоразведочный институт. Она – из всех тогдашних его подруг, одна закончила университет по той же специальности, что и Олег, и занималась разведкой нефтяных месторождений. Этим многие занимались. Да только совсем по-разному. Бурение – это понятно. Но были способы, для непосвященного, необычные. Например, с помощью ударной волны, которая распространяется в средах разной плотности с различной скоростью. Это называлось сейсморазведкой. Были, в том числе, и биохимические тоже. Есть сопутствующая растительность, микроорганизмы, есть и другие сигналы для нефтеносных пластов. Один из них – ископаемая пыльца. Динара очень хорошо училась. Успешно работала. Мало того, она была красавица – эта самая Динара, мечта восточного мужчины. Волосы и глаза у нее были черные как смоль. Густая коса уложена на затылке. Персидские брови над ясными глазами и красиво очерченные яркие губы! А чуть пониже белой и нежной шеи, дальше… начиналась как раз эта самая мечта. Мягкие круглые плечи и полная грудь, уже прекрасно, но это еще не все. Маленькие точеные ножки с округлыми икрами были, возможно, задуманы, для другой женщины. Что греха таить, о талии лучше умолчим. Зато – рубенсовские бедра, рубенсовские же ягодицы, вся это обильная, еще совсем молодая плоть цвела, словно сочный золотисто розовый персик. Маленькая красавица была пышна как кустодиевская купчиха. Пусть имени Кустодиев ее блестящий кавалер, нет спору, ни разу не слыхал. Они жили скромно, тогдашние нефтяники. Динаре было особенно нелегко приодеться, очень уж нестандартная фигура. Ей шила тетя. Но тут девушке повезло. Тетя была известная бакинская портниха с клиентурой на дому. Динара пришла примерить платье. Чингиз с приятелем – забрать для приятеля спортивный пиджак. Он увидел ее из машины, когда она входила. На следующий день около подъезда Динары стоял Чингиз с цветами. Он поздоровался, она удивилась, но ответила. Но от цветов, вежливо поблагодарив, отказалась и, откинув головку и вздернув носик, прошла мимо, крепко держа за руку брата. Он подумал и понял – дело серьезное. Девушка из приличной семьи, у самого в Баку, родственники и знакомые. Просто так не получится… Как быть? Чингиз принялся искать людей, что могли бы его рекомендовать. Сначала расспросил портниху, как мог. Та, женщина хитрая и бывалая, сперва замкнулась – племянница, как-никак. И сама тут же справки навела – кто ж это такой любопытный? Ей, знавшей весь город, это было несложно. Перед ней лебезили, к ней старались попасть. Ей старались услужить, а потому про Мамедова она скоро многое узнала, правда только то, что он и сам был не прочь рассказать. Тетка задумалась. Отец Мамедов – почтенный человек. Семья простая. Но все дети как дети. Только один Чингиз… Да, но он, зато, богат. Как поступить? Поговорить с сестрой или нет? А Чингиз – человек действия и не думал останавливаться. Он стал встречать Динару и провожать, но на расстоянии, не навязываясь, стараясь не испугать. Со временем Динара стала поглядывать в его сторону с любопытством. Сияющую лаком черную Волгу парень оставлял немного в стороне. А сам всегда с букетом, аккуратно и нарядно одетый, не походил на привычных ей ребят. Не в пример старше и солидней… Что и говорить, интересно. Нашлись, конечно, и общие знакомые. Однажды они пришли к Джафаровым домой разведать обстановку. Вечер только начинался. Во дворе под кипарисом мужчины играли в лото. Слышался крики разносчиков. – Веник-веник! – весело орал одноногий инвалид на костыле, толкая самодельную тележку перед собой. – Марожна! – вторил ему басом старик в шароварах и пестрой тюбетейке. Гомонили ребятишки, звенели обручи по булыжнику, подталкиваемые гнутыми железками, стучали костяшки домино. Солидная пара – мужчина слегка за пятьдесят в белой рубашке с закатанными рукавами и его полная миловидная жена, на которую он с удовольствием исподтишка косился, не спеша проследовали к дому в глубине и вошли в подъезд. Пахнуло крепкими хорошими духами, прошелестело ее шелковое фиолетовое платье и нежно звякнули золотые браслеты на округлых руках Гульнары, пока она поднималась по щербатой лестнице на второй этаж. Она была красивая женщина, знающая себе цену. И это ее попросил богач Мамедов осторожно навести мосты. Ее – главного бухгалтера Рыбтреста Гульнару Саидову. Даже не ее мужа – уважаемого человека в округе. Директора большой и шумной почты на Торговой улице. Они были дальние родственники Джафаровых. Найти повод повидаться оказалось не очень сложно. Не так давно у брата хозяина родился внук. И теперь Саидовых ожидал щедрый бакинский стол, краски и запахи которого можно сравнить разве с райским садом. А так как мы не были в раю, то и предпочтем решительно его! И чему удивляться? Ведь для гостей всегда на столе все самое лучшее. Конечно, плов, следом долма из виноградных листьев, овощи свежие, маринады из баклажанов и маленького зеленого острого перчика, зелень – кинза, которая там называется кешниш, рейхан, лук кявяр, овечий сыр, рыба кутум, икра, белужий балык, севрюга горячего копчения, фрукты, кишмиш, орехи – смесь грецких и миндаля с фундуком, чай и все к чаю: варенье из белой черешни, начиненной грецким орехом, конфеты, пахлава и курабье… уффф! Правда, вода в Баку была только по утрам. Позже ее носили ведрами, набирая во дворе из крана. Но это уж была вода так вода! Родниковая, так называемая – Шолларская, вода спускалась по трубам прямо с гор. Динара тоже безропотно волокла свои ведерки на второй этаж родного двухэтажного домика с тремя парадными, обходя полоскавшееся на ветру постельное белье, что сушилось во дворе на веревках, подоткнутых длинными деревянными шестами. Джафаровы вовсе не купались в роскоши. И все-таки сын сапожника Чингиз и Динара – оба бакинцы, росли очень уж по-разному.