– Перестань! – орет Мэнди, догоняя меня, и швыряет в сторону сумку с провизией для пикника. – Хватит! Господи, да заткнись ты наконец! Она хватает меня за пояс, а я выворачиваюсь – не хочу, чтобы меня трогали, и бью назад локтем, попадая ей точно в глазницу. Мэнди вскрикивает, и мы падаем наземь. Она оказывается сверху, ударившись при падении подбородком о мою макушку, и я вою от неожиданной боли. Мэнди лязгает зубами, издает судорожный вздох, и ее хватка ослабевает. Я вскакиваю, вырываясь из ее рук, однако тетка цепляется за эластичную резинку моих шортов. – Черт возьми, да перестань уже! – Нет! Я не пойду туда! Не пойду, не пойду, не пойду! Отпусти! – ору я с пылающим лицом. Рвусь вперед, отталкиваясь от земли, словно спринтер от упора, и через секунду выворачиваюсь из захвата, сразу набрав бешеную скорость. Мэнди вопит за спиной: – Гомер! Гомер, немедленно вернись! Добежав почти до Линкольн-стрит, я ощущаю холодок, ползущий по ногам, и бросаю взгляд вниз. Ах, вот как мне удалось вырваться… Выскочил из шортов, за которые держала меня Мэнди. Из шортов и заодно из трусов. Гляжу на свое невеликое мужское хозяйство – розовое, гладкое, болтающееся на бегу между ног, и нагота внушает мне необъяснимый восторг. Мэнди догоняет меня на полпути к машине, припаркованной на Линкольн-стрит. Куча зевак видит, как она хватает меня за волосы и валит наземь. Мы боремся, и Мэнди кричит: – Да сядь ты, глупый говнюк! Ненормальный! – А ты – жирная шлюха! – воплю в ответ я. – Дармоедка буржуйская! Может, я обозвал ее и не совсем так, но примерно в этом роде. * * * Наверное, происшествие в Уилхаус-парке стало последней каплей: через пару недель, пока у команды выходной, мы все вместе едем в Вермонт, в интернат «Академия Байдена». Мама настояла, что нам следует ознакомиться с этим заведением. Говорит – это подготовительная школа, но я-то видел их буклет! Там полно всяких терминов типа «индивидуальные особенности», «стабильная среда», «социальная адаптация», так что я представляю себе, куда мы направляемся. Перед главным корпусом нас встречает парень в джинсах, заношенной синей рубахе и трекинговых ботинках. Представляется как Арчер Грейс. Говорит, что работает в приемной комиссии и готов нам здесь все показать. Академия находится в Белых горах. На дворе август, однако тут нежарко – прохладный ветерок шелестит в верхушках сосен. Отличный для лета денек! Как в октябре, когда проходит Мировая серия. Мистер Грейс ведет нас на небольшую прогулку по городку академии. По пути останавливаемся у пары кирпичных корпусов, заросших цепким зеленым плющом, заходим в пустые классы и минуем актовый зал со стенами, выложенными темными деревянными панелями. Окна закрыты плотными бордовыми шторами. В разных концах зала стоят два бюста: Бенджамина Франклина, высеченный из молочно-белого мрамора, и Мартина Лютера Кинга из темного камня типа оникса. Бенни хмуро таращится через весь зал на знаменитого проповедника, а тот, похоже, только что проснулся и еще толком не продрал глаза. – Здесь и вправду душно, или мне показалось? – интересуется папа. – Вроде как кислорода не хватает. – Обычно мы хорошенько проветриваем помещения перед началом осеннего семестра, – оправдывается мистер Грейс. – Сейчас-то здесь почти никого нет – лишь несколько ребят, занимающихся по летней программе. Выходим во двор и попадаем в рощу огромных деревьев со склизкой на вид корой. В одной стороне рощи расположилась летняя сцена с полукруглым амфитеатром, где проходят выпускные вечера, а иногда дают представления для учеников. – Что за запах? – морщит нос папа. – Чем так несет? Мистер Грейс с мамой делают вид, что его не слышат. У мамы вдруг появляется куча вопросов о школьных спектаклях, а папу будто никто не замечает. – Как называются эти замечательные деревья? – спрашивает мама, когда мы выходим из рощицы. – Это гинкго, – отвечает мистер Грейс. – Уникальные деревья! Гинкго – единственная разновидность доисторических деревьев, выжившая, когда их сородичи полностью исчезли с лица земли. Папа останавливается у одного толстого ствола и скребет ногтем по коре. Нюхает палец и с отвращением кривится. – Так вот откуда воняет, – замечает он. – Похоже, в вымирании ископаемых растений есть и положительные стороны. Приближаясь к бассейну, мистер Грейс разглагольствует о лечебной физкультуре. Показывает нам беговую дорожку и рассказывает об олимпиадах для особенных детей. Ого, бейсбольное поле! – Так, значит, у вас имеется команда? – встревает папа. – Проводите соревнования? – Да-да, команда есть, проводим несколько матчей за сезон. Правда, это не просто игра, – объясняет мистер Грейс. – Мы здесь стараемся, чтобы любое занятие приносило детям пользу – даже игры. Спортивная площадка – тоже своеобразный класс. Рассчитываем, что дети будет развивать самые необходимые в жизни умения – например, научатся улаживать конфликты, строить межличностные отношения и снимать стрессовые состояния физической активностью. Знаете, как говорят? Главное – не победа, главное – какие уроки ты сможешь извлечь из игры, что ты узнаешь о себе и о своем эмоциональном развитии. Мистер Грейс идет вперед, а папа недоумевает: – О чем это он только что болтал? Это точно по-английски? Мама бежит вслед за мистером Грейсом. – Ничего не понял из его речи, – заключает папа. – Похоже, их команда только и делает, что упивается жалостью к себе. О страйк-аутах тут никто и не слышал. Напоследок мистер Грейс ведет нас в библиотеку, где мы наконец встречаем мальчика, обучающегося по летней программе. Библиотека – большое круглое помещение, вдоль стенок которого расставлены книжные стеллажи из палисандра. В другой комнате кто-то щелкает клавишами компьютера. Ученик примерно моего возраста лежит на полу. Над ним наклоняется женщина в клетчатом платье и тянет мальчика за руку. Хочет поднять его, но тот подгибает ноги, описывая круг за кругом по гладкому мрамору. – Джереми, если ты не встанешь, нам не удастся поиграть с компьютером, – говорит она. – Ты меня слышишь? Джереми помалкивает, и женщина снова тащит его за руку. Один круг, другой… Повернувшись к нам лицом, мальчик бросает на меня безразличный взгляд. У него тоже течет из уголка рта. – Хочу-у-у, – протяжно и тупо ноет он. – Хочу-у-у… – В библиотеке только что установили четыре новых компьютера, – рассказывает мистер Грейс. – Все подключены к Интернету. – Полюбуйтесь, какой здесь замечательный мрамор, – восхищается мама. Папа нежно сжимает мое плечо. * * * Наступает сентябрь, и в первое же воскресенье мы с папой идем на стадион. Еще очень рано, и здесь никого нет, лишь пара новичков прибежала с рассветом. Наверное, хотят произвести впечатление на тренера. Папа садится на трибуне прямо за щитом, отгораживающим пластину дома – разговаривает с Шоннесси из отдела спортивных новостей и одновременно играет со мной в «Найди пропажу». Он составляет список предметов, которые нужно отыскать. За каждую находку можно получить какое-то количество очков, и я рыскаю вокруг. Мы уговорились, что кучи мусора обходим стороной. Впрочем, папе известно: я ни за какие коврижки не буду в них рыться. В списке может быть что угодно: ручка, четвертак, перчатка и так далее. Задание непростое, особенно после того, как уборщики уже прошлись по парку. Обнаружив любой предмет из списка, несу его папе. Сегодня нашел ручку, палочку черной лакрицы и железную пуговицу. Возвращаясь из очередного рейса, вижу, что Шоннесси ушел. Папа сидит, закинув руки за голову, а ноги – на соседнее сиденье. На коленях у него – открытый пакетик с фисташками. – Не хочешь присесть? – предлагает он. – Нашел коробок спичек! Сорок очков! – объявляю я, плюхаясь рядом. – Смотри, сынок, как здесь здорово, когда никого нет, – говорит папа. – Такая тишина… Знаешь, что мне больше всего в этом нравится? – И что же? – Можно посидеть, подумать, пощелкать орешки… На улице нежарко. Над головой холодное бело-синее небо. Прямо над внешним полем, где разминаются и болтают новички, раскинув крылья, неподвижно висит чайка. Один из новеньких смеется, и мне нравится этот звонкий молодой смех здорового человека. – Как думаешь, где лучше: здесь или дома? – спрашиваю я. – Здесь лучше, – отвечает папа. – Орешки щелкать удобнее, дома ведь на пол грызть не будешь. – Он бросает скорлупки себе под ноги. – Дома нам живо надерут задницу за беспорядок. Мы задумываемся. С внешнего поля задувает прохладный ветерок, освежая наши лица. Сегодня хоумранов не будет – ветер неподходящий. – Ну что… – Я нарушаю тишину. – Сорок очков! Держи коробок, а я побежал искать дальше. Уже почти все нашел. – Да ты везунчик, – соглашается папа. – Хорошая все-таки игра, – говорю я. – Кстати, в нее наверняка и дома можно сыграть. Напишешь список – а я все найду. Как мы до этого не додумались? Почему ни разу не играли дома в «Найди пропажу»? – Потому что здесь лучше, – бормочет папа. Я срываюсь с места в поисках последних предметов по списку. Остался шнурок и брелок для ключей в виде заячьей лапки. * * * Наш разговор все крутится у меня в голове. Наверное, такие моменты не забываются: например, когда папа говорит одно, а имеет в виду совсем другое. Интересно, как глубоко порой прячется смысл в самых обычных словах. Люблю об этом думать. Люблю вспоминать, как папа сидел, сцепив руки на затылке, как над полем нависло холодное синее небо. Помню старую чайку с раскинутыми крыльями, парящую над внешним полем. Куда-то ведь летела, и в то же время не двигалась ни на дюйм… Это прекрасные воспоминания; их следует хранить. Такие минутки должны быть в жизни у каждого человека. Черный телефон Перевод Елены Корягиной