Часть 2 из 57 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
К такому Эдик был не готов, не успел придумать, что говорить. Но, может, настала пора сказать правду?
– Понимаешь, – пробормотал он, – она была в той машине, где и родители, но…
– Я понял, – перебил друг. – Ладно, позднее позвоню, тут у меня…
И отключился. Эдуард некоторое время растерянно разглядывал телефон. Неужели Тоха в самом деле был влюблен в Инну Котенок? И любит ее до сих пор? В таком случае он сейчас нанес другу сокрушительный удар.
Растерянный, все еще чего-то ждущий, Эдик полежал немного на кровати прямо поверх одеяла, дивясь царящей тут тишине, которую не то что в больницах, в отелях не сыщешь. В палату не доносились голоса и шаги из коридора, так что он даже задремал. Проснулся от какого-то неосознанного тревожного чувства, торопливо встал и начал собираться на обед.
Чтобы попасть в столовую, нужно было пройти через все отделение, а потом подняться немного вверх по самодвижущейся широкой лесенке. Столовая оказалась небольшая, всего столиков на десять, и за большинством из них уже сидели где один, где пара человек. Редкий заключил, что больных в отделении немного, хотя сложные пациенты наверняка питались в палате.
Остановившись на пороге, он поворачивал голову так и эдак, выискивая взглядом Эллу. Но ее не было, и от беспокойства у него разом пропал аппетит. Странно, совсем недавно Эдик думал, что между ними все кончено. В лучшем случае можно держаться с ней ровно, с учетом обстоятельств, которые заставили девушку согласиться на грязную игру.
Но стоило не увидеть ее, как накатила паника: а вдруг Эллу решено устранить, ведь не случайно она оказалась в центре взрыва? Ее подельнику это не удалось, в Институте вздохнули и взяли доработку на себя. На подошедшую к столу девушку в халате и смешном чепчике Эдуард глянул с таким жгучим подозрением в единственном глазу, что она отступила на шаг.
– Где тут у вас Городок?
Девушка махнула рукой в сторону, противоположную той, откуда пришел Редкий. Собственно, он и сам это уже знал. Встал, направился туда, и никто его не окликнул, не задержал.
Эскалаторная лесенка довольно долго везла его вниз, а потом прямо, через подсвеченный веселыми огоньками туннель. А когда выехали из него, Эдуард даже рот разинул от изумления – перед ним раскинулся настоящий город. Славный старинный городок с каменными мостовыми, благоухающий запахами свежей выпечки, жареного мяса, живого огня. С настоящей травой вдоль мощеных дорожек и пламенеющими цветочными клумбами.
В паре шагов от выхода из туннеля находилось кафе с открытой террасой. За живой стеной вьюнка можно было разглядеть людей за столиками, каменную печь в углу – смуглый парень с выбритой до блеска головой сгружал в нее с железной лопаты небольшие круглые хлебцы. Витрину магазинчика напротив украшало живописное панно из сыров, колбас, овощей. Выше по узкой улочке виднелся пруд, по которому кружила пара черных лебедей.
Город тянулся и забирался вверх, на гору, и пораженный Редкий закинул голову, чтобы понять, не оказался ли он непостижимым образом под открытым небом и непонятно где, ведь гор в их местности отродясь не водилось. Но высоко вверху был потолок, выкрашенный в темный цвет и потому почти незаметный.
Эдуард зашагал вперед, вращая головой так, что едва шею не свернул, но скоро его окликнули. Элла сидела на террасе у круглой будочки-кафе, за накрытым зеленой скатертью столом. Он машинально подошел и сел рядом. Сказал:
– Привет, чего на обед не пришла?
– Не хотелось. Тут поем.
Он заметил, что глаза у девушки красные, хотя она и старалась улыбаться. Исчезли бинтовые повязки на руках, их заменили телесного цвета плотные перчатки. И она больше не держала кисти рук на весу, а уложила спокойно на скатерть.
– Эта технология называется искусственная кожа, – перехватила его любопытный взгляд Котенок. – Закрывает рану, но дает ей дышать и заживать. Я могу снова пользоваться руками.
В доказательство своих слов она потянулась к стоящему перед ней стакану с соком.
– Больно было такое накладывать?
– Нет, что ты!
– А чего ревела? – спросил нарочито грубо.
Элла перестала улыбаться и уперлась взглядом в столешницу.
– Навещала сестру. Знаешь, она впервые проявила ко мне интерес, вернее, к моим рукам – потянулась к ним и замычала. Может, вспомнила что-то из детства, подобный материал всякий раз накладывали на наши многочисленные раны. Конечно, это ничего не значит, все решит только операция. Но я все равно разволновалась. Хочу как-нибудь привезти ее сюда, она так любила это место.
– Чего же сразу не привезла?
– Пощадила твои нервы, – усмехнулась девушка. – И вообще не хочу, чтобы ты ее видел такой. Лучше после операции вы с ней познакомитесь заново.
У стола уже застыл совсем юный официант в зеленом фартуке.
– Ну что, возьмем «Графские развалины» и кофе? – слегка натянуто улыбнулась Элла. – Или ты не обедал, хочешь чего-то более серьезного? Но тут только сладкое.
– Сперва сладкое, а потом поглядим, – решил Редкий.
Пирожное «Графские развалины» они ели на их первом свидании много лет назад, он и не подозревал, что Элла до сих пор помнит.
Официант записал заказ, уставился выжидающе. Элла вытянула вперед руку с бледно-розовым браслетом, а он прикоснулся к ней своим черным. Потом та же операция повторилась с серым браслетом Эдика.
– Что это было? – спросил Редкий, когда юноша испарился.
– На наших браслетах вся информация о нас, в том числе что нам можно или нельзя из еды и питья. Привыкай.
– Понял. А вообще что это за место такое? – спросил Редкий. – И как, скажи на милость, оно может быть таким большим?
Элла пожала плечами, напряженная улыбка не сходила с ее губ, выдавая чувство неловкости и тревогу.
– Это Городок, место отдыха и релаксации для персонала Института и пациентов. Многие ведь здесь лежат по полгода и больше – это самые тяжелые случаи. А профессорам наверх подниматься недосуг, на родину иногда годами не вырываются. Вот для них и создали особый мирок с учетом всех национальностей и всевозможных потребностей. Мы сейчас на Английской аллее.
– Но этот мирок огромный!
– Да нет, не особо. Потом сможем все тут обойти. В гору не поднимешься – это иллюзия, рисунок на стене.
Эдуард заставил себя расслабиться, откинулся на спинку настоящего венского стула. Напротив их кафе находился паб под названием «Лисенок и яблоко». На вывеске ярко-рыжий юный лис с белой мордочкой и лапками гонялся за зеленым наливным яблоком. Из паба выходили несколько моложавых ученых мужей в разноцветных халатах поверх футболок с джинсами, о чем-то шумно спорили, размахивали руками.
– А детей сюда не приглашают! – не выдержав, взорвался Эдик. Впрочем, приглушенно – не хотел привлекать к себе внимание.
– К-каких еще детей? – испугалась такой стремительной перемены Элла.
– Да тех самых, первенцев! Которые сидят в своих конурах, тихонько воют от тоски и ждут, когда погаснет свет и их придут кормить неведомые чудовища! Сейчас ведь тоже наверняка готовится партия – может, и не одна!
– Я не знаю, – понурилась девушка. – Возможно.
– Ага, или вот эта парочка высоколобых подзарядилась английским пивком перед тем, как уничтожить очередную партию бракованных детей! Да как вообще можно тут сидеть, зная все это, а, Элка?!
– Можно! – тихо рявкнула Котенок в ответ. – Как и в любом другом месте! И мы не знаем, что они обсуждают, может, лекарство, которое спасет миллионы жизней. Или как помочь моей сестре. Лучше ешь давай!
Она рывком пододвинула к нему блюдечко с пирожным.
– Что же нам делать, Эл? – берясь за ложечку, спросил Эдик упавшим голосом.
– Ты о чем сейчас?
– Ну, об «Апофетах». Мы столько лет потратили, чтобы узнать тайну этих детей. Теперь мы знаем. Что дальше?
– Меня спрашиваешь? – усмехнулась девушка.
– Нет, себя.
– Ну, если позволишь побыть твоим внутренним голосом… Вы можете выйти из игры и зажить обычными жизнями. Или продолжить присматривать за ребятами, помогать им.
– И нам это позволят?
– Вам никто не станет запрещать. Или мешать. Это вполне вписывается в план экспериментаторов. А эксперименты сейчас пойдут один за другим. Мне звонил Гайдай узнать о самочувствии, между делом сказал, что уже с понедельника возобновляются уроки в недавно восстановленном корпусе. Первоначально в нем планировали разместить детский сад при школе для детей с четырех лет. Но все равно не успели набрать в этом году, так что пока туда переведут школьников. Начнется учеба, начнутся и новые опыты.
– Как долго они будут продолжаться?
Девушка зябко передернула плечами:
– Трудно сказать, но могу предположить. Детей во всех случаях собирали вместе примерно десять лет спустя после того, как выпускали в большой мир, иногда больше, иногда меньше. Думаю, ориентировались на возраст старшего из пятерки. Потому что есть предположение, что с возрастом в первенцах происходят перемены, их способности выходят на новый уровень.
– Каким же образом?
– Никто не знает. Так далеко наблюдение за детьми еще ни разу не заходило, просто не было подобных групп. И помощь им точно понадобится… но не такая, как ты сейчас думаешь.
– Что? – встрепенулся Редкий. – Ты научилась читать мои мысли?
– Не обижайся, но это не трудно. Ты меня почти не слушаешь, хмуришься и рвешь в хлам салфетку. Наверняка прикидываешь, как увезти ребят и где-то спрятать, но понимаешь, что у вас нет на это ни средств, ни возможностей.
– Бред какой-то, – прошипел Эдуард. – Дети в руках бесчеловечной организации, их будут подвергать опытам, опасности, они могут погибнуть – и ничего нельзя сделать!
Элла грустно кивнула:
– Да, это так. Но сделать можно – надо помогать им по мере сил. И защищать. Неизвестно, как поведет себя «Комитет» после двух смертей. Не исключено, что они уже вынесли ребятам приговор.
– Но разве Институт не может разобраться с ними? – выкрикнул Редкий, врезался грудью в стол и опрокинул кофейную чашку, уже пустую.
А он и не заметил, как заглотил содержимое.
– Я же объясняла: они не будут.
– Класс! Значит, придумывать для ребят всякую жесть – нормально. А защитить от фанатиков – вмешательство в естественный процесс! Чертовы извращенцы высоколобые!
Элла помалкивала, и это успокоило Эдика гораздо быстрее, чем любые слова.
– Ладно, мы их прикроем, как сможем. То есть я за себя сейчас говорю. Может, Тохе будет достаточно узнать тайну детей, а потом он потеряет интерес. Соня и Борис – не знаю. Ну а ты?