Пролог История повторяется Сирены взревели над головой колокольным звоном. Звуки врезались в его череп как камень, запущенный психопатом. Морщась, он поднёс руку к глазам, хотя яркого света не было. Кровь с каждой пульсацией сильнее приливала к черепу, как бьющееся сердце. Даже не считая боли его сознание помутилось. Он ощущал тошноту — то специфическое чувство тошноты, которое он ассоциировал с травмой головы. Но его могли накачать наркотиками. Он не мог мыслить достаточно связно, чтобы решить. В любом случае, конкретные детали, скорее всего, не имели значения. Он уловил суть. Кто-то ему знатно врезал. Он отключился по меньшей мере на несколько часов. Он попытался проследить свои ментальные шаги. Порт. Этот засранец, Мозер, вытащил его в порт со своими парнями-спецназовцами, Хокингом и несколькими детективами. Работа должна была быть простой, всего лишь наведение справок. Он присутствовал там как долбаный консультант, что уже само по себе смешно. Затем все пошло не так. Нешуточное безумное дерьмо обрушилось на них. Хокинг… это все началось с Хокинга. Он пытался думать, но все то и дело расплывалось перед глазами. Он помнил детали, фрагменты, но этого было недостаточно, чтобы собрать все воедино. Он знал, что виной тому тоже может быть травма головы. Он также знал — к сожалению, по предыдущему опыту, что он мог уйти в ungrat, стазис видящих, если они ударили его достаточно крепко. Если так, то его воспоминания упорядочатся в следующие двадцать четыре часа или около того, если он не окажется опять слишком сильно избитым. К сожалению, он подозревал, что в данный момент находится под угрозой очередного избиения. Знание пришло без слов, без дополнительной информации. Оно пришло и не от прочтения кого-либо своими «экстрасенсорными» способностями — термин, на использовании которого все ещё настаивала его жена Мириам, как бы он ни ворчал на неё из-за неточности и расплывчатости неправильного, эзотерического (и человеческого) значения слова «экстрасенс». Это был чистый инстинкт. Тот же инстинкт недвусмысленно сообщил ему, что у него есть всего несколько минут, чтобы привести мысли в порядок, иначе у него будут охереть какие серьёзные проблемы. Неохотно открыв глаза, он осмотрел место, в котором находился. Это ощущение опасности начало вибрировать на его коже, отчего поначалу сложно было сосредоточиться. Другой лязгающий звук донёсся с более близкого расстояния, подстёгивая это чувство тревоги. Он определённо в опасности. Он потянулся своим экстрасенсорным зрением, пытаясь определить источник… …И боль прострелила его позвоночник. Она была такой сильной, такой совершенно неожиданной, что он издал надломленный хрип. Затем он лежал на матрасе, тяжело дыша. Понимание просочилось в его сознание, затем неверие. В этот раз он почти в панике сел на матрасе — но вынужден был остановиться, задыхаясь и опустив голову, когда тошнота во второй раз захлестнула его. Он лежал на тонком матраце поверх чего-то вроде бетона. Он узнал казённый серый цвет ещё до того, как его глаза метнулись к решёткам и сетке колючей проволоки, образовывавшим одну стену камеры. Его рука взметнулась к горлу — рефлекс, которого у него не было годами, который он нарочно сломал в себе. Когда он только попал в эту версию Земли, он рефлекторно тянулся к горлу каждый раз после пробуждения. Он ощупывал всю шею вокруг, удостоверяясь, убеждая себя, что он действительно оставил это позади, что он больше не там, не в том мире, где его люди жили как животные. Когда теперь его пальцы сомкнулись на холодном металле… Его разум помутился. Затем он дышал слишком часто, задыхаясь, наполовину стеная, когда его руки проследили эту штуку на шее вплоть до места, где она заходила в основание его черепа. Он вздрогнул от боли там, где зубцы впивались в шею сзади. То же самое. В точности. Та же. Самая. Херня. Он простёр своё экстрасенсорное зрение — в этот раз осторожно — и ошейник опять ударил его током. В этот раз удар был намного слабее, но все равно заставил стиснуть зубы. И было адски больно. Он издал яростное рычание, затем попытался снова. В этот раз ошейник ударил током сильнее — достаточно сильно, чтобы перед глазами помутилось. Он сел на краю цементной лавки, тяжело дыша, настолько преисполнившись ярости, что не мог связно мыслить, казалось, целых несколько минут. Неверие захлестнуло его сознание во второй раз; отрицание затмило все остальное. Он знал, что должен сосредоточиться на опасности, приближение которой все ещё ощущал, но ему было похер. Ярость и отрицание и неверие стёрли боль, которую он чувствовал в своём теле, раны, которые он ещё не каталогизировал, но знал об их наличии. Он забыл о раскалывающейся голове, в третий раз потянувшись светом, пытаясь увидеть, использовать своё зрение видящего. Шлифованный металлический ошейник в этот раз бил его током целую минуту. Эта боль в голове взорвалась, становясь такой сильной, что поначалу он не мог издать ни звука. Он едва заметил. Он снова попытался воспользоваться своим зрением. В этот раз удар едва не заставил его потерять сознание. — Нет, — он заговорил вслух, не осознавая этого, его голос звучал тихой, низкой мантрой после того первого шёпота. — Нет, нет, нет, нет… бл*дь, нет, этого не происходит… этого не происходит, мать вашу… Он дёрнул за ошейник — опять чистый инстинкт, никакой причины. Боль, прокатившаяся по основанию черепа, в этот раз все-таки вырубила его. Он очнулся секунды спустя, застонав. Во второй раз отодрав себя от матраса, он вскочил на ноги, врезавшись головой в полку над собой, что заставило его осесть на кровать и издать очередной тихий крик боли. Он стиснул тонкий матрас внизу и полку сверху, дыша сквозь ослепительные импульсы боли в основании черепа, стараясь успокоиться, привести мысли в порядок. Его плечо тоже болело, достаточно сильно, чтобы привлечь его внимание даже сквозь более глубокую боль в голове. Как только он вновь сумел видеть, он услышал очередной громкий лязг и поднял взгляд. Он с неверием смотрел, как тяжёлая металлическая дверь в дальней стене перед ним отворяется. Затем все остальное наконец-то встало на место. Он находился в бл*дской тюрьме. Он осмотрелся по сторонам, замечая поцарапанное зеркало в металлической рамке, металлическую комбинацию раковины и унитаза в одном, стол и полку, прикрученные к противоположной стене. Пластиковый телевизор с полностью пластиковым корпусом стоял на той полке. В остальном комната была пустой и лишённой жизни. Кто-то вырубил его, надел сдерживающий свет ошейник и запихнул в бл*дскую тюремную камеру. Посмотрев вниз, он увидел, что одет в васильково-голубые бесформенные штаны и белую майку. На плече и на руке были повязки. Он снова коснулся ошейника, в этот раз неуверенно. Его пальцы прошлись по нему до основания шеи, где зубцы из металла погружались в кожу, холодно обхватывая его позвоночник. Он ощупал всю штуку обеими руками, она все ещё казалась ему самым крупным элементом нереальности. Это определённо ошейник для сдерживания видящего. Он вернулся в ту богом проклятую сраную дыру, где он родился? Он провалился через очередную проклятую дверь? Он сопротивлялся этой идее, нарастающей панике, что пришла вместе с ней. Затем по нему ударило другое осознание. Мири. Боги. Мири. Если он больше не на той Земле… Но его разум не мог закончить эту мысль. Несколько минут он мог лишь сидеть там, дыша слишком часто, стараясь думать. Он посмотрел на своё тело, на свою одежду. Когда он сделал это, ненадолго парализовавшая его разум паника постепенно начала стихать. Ладно, это охренительно реально. Но он все ещё на нужной Земле. Ничто из этого не сходилось с его родным миром. Ничто. Он одет в тюремную робу, но она человеческая. Будь он в том другом мире, они не оставили бы его руки и ноги свободными. Ни за что. Не при его ранге видящего. Он бы носил органические или полу-органические фиксаторы, не только ошейник. Они бы приковали его к стене. И ни за что, черт подери, они не открыли бы дверь, пока он внутри не закован в наручники. В любом случае, даже дверь была не такой. Дома эта дверь была бы из чистого органического металла, вероятно, с отодвигающимся смотровым отверстием. Или органическим стеклом. Камера была бы темной. Он также, вероятно, был бы накачан наркотиками или подключён к проводам. Он определённо был бы сильнее избит, а не просто пошатывался от травмы головы. И да, одежда была совершенно не такой. Рассудок Блэка медленно начал брать верх по мере того, как он осматривал маленькую камеру. Это он определённо посчитал бы своей Землёй. Дома они не помещали видящих вот так, даже во времена Блэка. Сейчас, вероятно, у них есть ещё более садистские технические игрушки, чтобы контролировать людей вроде него. У них определённо было бы установлено наблюдение в комнате. Сделав ещё один глубокий вдох, он перевернул руку, посмотрев на свою старую татуировку расовой категории. Он осознал, что ещё сильнее расслабляется, увидев нетронутую кожу. Если бы они забрали его в старом мире, они бы тут же заново поставили бы ему чип. Он удалил старый как только смог, примерно через десять лет после того, как впервые очутился в этом мире. Проведя пальцами по гладкой коже, он заставил себя ещё раз вдохнуть. Значит, он все ещё был на правильной Земле. На Земле, где находилась его жизнь. На Земле, где находилась Мири. Но как, бл*дь, кто-то здесь знает, как надеть на него ошейник? И если они знают настолько много, то почему вообще посадили его с обычным населением? Ну, если только они не пытались заставить его исчезнуть.