– Ну что ты молчишь, – протянула она, и Оля похолодела, потому что узнала низкий хрипловатый голос Ларисы. – Ты же понимаешь, что это нужно сделать как можно скорее. Сейчас момент очень удобный, другого случая не представится. – Замолчи! – шикнул на нее мужчина глухим шепотом. – Что ты орешь, как на рынке? Еще не хватало, чтобы нас кто-нибудь услышал! – Да кто тут услышит? – огрызнулась Лариса. – Забрались в такие заросли, я все колючки собрала. Послушай, – голос ее стал мягче, – ну ты же понимаешь, что никакого другого способа нет. Нужно сделать это, причем как можно скорее. Иначе будет поздно. – Я не могу… – угрюмо прохрипел мужчина, – я не могу, я не готов… Это… это ужасно… «Это же Славка с ней, – думала Оля, и холод не от мерзлой земли, а от их слов проникал ей в сердце, – это она его уговаривает, чтобы он все сказал мне скорее. А он не может, потому что ему меня жалко. Он считает, что когда я узнаю, то умру. А я давно уже все знаю и не умерла до сих пор…» – Это не обсуждается! – голос Ларисы ударил как хлыстом. – Понимаешь ты, что выхода у нас нет? – Я не могу! – мужчина застонал. – Я никогда не смогу этого сделать… – Слабак! – прошипела Лариса. – Рохля и трус, как все мужчины! Как только нужно проявить твердость, они сразу же бегут в кусты! Ладно, не ной, я сама все сделаю! Вот послал бог… Дальнейших слов Оля не расслышала, потому что парочка направилась к дому. Она долго боялась шелохнуться, потом встала на четвереньки, и проклятая кроссовка попалась прямо под руку. Оля долго кралась вдоль забора и подошла к дому со стороны гаражей. Дверь снова оказалась не заперта. При свете фонаря Оля заметила, что к шнуркам правой кроссовки что-то прицепилось. Она подняла с земли кисточку, из таких состояла бахрома на Ларисиной замшевой куртке. Оля спрятала кисточку в карман и поднялась в спальню. Муж еще не вернулся, отлично, значит, он не узнает, что Оля выходила ночью. Она сдернула с себя одежду, собрав мимоходом с кофты целую горсть колючих репейников, а затем вытянулась на кровати и закрыла глаза. И проснулась утром. К завтраку все вышли невыспавшиеся, помятые, с темными кругами под глазами. Дмитрий Ильич вообще не спустился, хотя он-то как раз вчера пил совсем мало и ушел спать раньше гостей. Нинель Петровна принесла огромную миску румяных сырников, горшочек домашней сметаны, горшочек меда, поставила посредине стола большой кофейник. Сырники выглядели очень аппетитно, Оля попыталась съесть хоть один, но после ночных переживаний кусок не лез ей в горло. Слава не смотрел на нее, молчал, ел без аппетита, жадно выпил большую чашку кофе и вышел из-за стола, так и не сказав никому ни слова. Лариса весело посмеивалась над окружающими, но Оле казалась ее веселость напускной. – Знаете, что такое старость? – спросила Лариса, как бы ни к кому не обращаясь. Вчера все мужики не сводили бы с нее глаз, ловили бы каждое ее слово, а сегодня никто на нее и не взглянул. – Это когда можно пить, сколько угодно, – произнесла Лариса, так и не дождавшись наводящих вопросов. – Все равно каждое утро просыпаешься, как с похмелья, независимо от того – пил или не пил… Оля хмыкнула – не над анекдотом, а над тем, что он пропал впустую, никто на него не обратил внимания. Она поковыряла вилкой в тарелке, поняла, что это бесполезно, и тоже поднялась. Выйдя из столовой, она зашла на кухню, где хозяйничала Нинель Петровна. Экономка укладывала вчерашнюю посуду в посудомоечную машину, и даже спина ее выражала озабоченность. – А что Дмитрий Ильич? Ему нездоровится? – спросила Оля просто так, для разговора. – Я уже начинаю беспокоиться, – Нинель Петровна испуганно взглянула на нее, понизила голос. – Он всегда встает очень рано, любит прогуляться до завтрака… я уже начинаю волноваться. Все же у него больное сердце. Может быть, поднимемся к нему вместе? А то одной мне как-то боязно… – Давайте!.. – Оля чувствовала, что должна морально поддержать экономку, к тому же это позволит ей не возвращаться в столовую и не сталкиваться с Ларисой. Женщины поднялись по лестнице на второй этаж, подошли к хозяйской двери. Экономка постучала – сначала негромко, потом посильнее. Никто не отзывался. Женщины переглянулись. – Ох, не нравится мне это… – проговорила Нинель Петровна, но взяла себя в руки, зажмурилась и толкнула дверь. Оля через ее плечо заглянула в комнату. Комната была большая, просторная, окно во всю стену, задернутое бежевой шторой, сквозь которую просвечивали ветки огромной ели. Сбоку возле стены стояла широкая кровать из светлого натурального дерева, над кроватью висела картина – большой букет васильков на белом фоне. А на кровати лежал Дмитрий Ильич, запрокинув голову и свесив до полу бледную безжизненную руку. Нинель Петровна попятилась, вскрикнула высоким истеричным голосом, а потом кинулась к кровати хозяина, упала перед ней на колени и вцепилась в его мертвую руку. – Что с ним? – спросила Оля испуганным шепотом. Ей показалось, что говорить вслух в этой комнате нельзя из уважения к тому, что здесь произошло – хотя она пока и не могла даже мысленно произнести это страшное слово. – Он… он умер! – выдохнула экономка, повернув к Ольге бескровное лицо. – Умер! Вы понимаете – он не дышит!.. И рука холодная… – Что случилось? – на пороге комнаты возникла Марина. Оля вспомнила, что она врач, и отчего-то почувствовала облегчение. За спиной жены маячил Михаил, а сзади – остальные гости: все они сбежались на крик Нинели Петровны. – Марина, – проговорила Оля охрипшим от волнения голосом. – Ты ведь врач… посмотри, кажется, наш хозяин… Она так и не смогла произнести это слово – «умер», ей казалось, что пока оно не произнесено, все еще можно как-то поправить, все еще может оказаться ошибкой, недоразумением, чьей-то грубой, бестактной шуткой. Марина пересекла комнату, решительно отодвинула экономку, наклонилась над Дмитрием Ильичом. Точнее, над тем, что еще вчера было Дмитрием Ильичом, их гостеприимным хозяином… Она проверила пульс, приподняла веки и повернулась к остальным. Все не дышали, ожидая ее вердикта. – Он умер, – произнесла Марина будничным, обыкновенным тоном, каким говорят «Не хотите ли чаю» или «Закрой окно». И от будничности этого голоса Ольга сразу поверила в реальность и необратимость того, что произошло в этой комнате. – Что с ним случилось – сердце? – спросил Михаил, тем самым поддерживая авторитет своей жены, ее право отвечать на все вопросы, как будто она единолично распоряжалась истиной. – Не похоже… – на этот раз голос Марины прозвучал неуверенно, она снова склонилась над трупом, вгляделась в его лицо. Оля придвинулась ближе, проследила за взглядом Марины. Рот мертвеца был приоткрыт, синие губы обметаны каким-то сизым налетом, глаза выпучены, как будто перед смертью он увидел что-то ужасное. Удушье, – проговорила Марина вполголоса, но все присутствующие отлично ее расслышали. – Он умер от недостатка воздуха… Оля невольно скосила глаза. На полу, возле самой кровати, валялась подушка. И в центре этой подушки виднелась отчетливая вмятина, помеченная отвратительными сизыми пятнами. Марина перехватила Олин взгляд и, еще больше помрачнев, пожала плечами: – Я, конечно, не эксперт, но мне это тоже не нравится… может быть, это ничего и не значит… – О чем это вы? – удивленно проговорил Михаил, приближаясь к кровати. – Не подходи! – Марина подняла руку, остановив мужа. – Ничего здесь нельзя трогать! Все должно остаться как есть, по крайней мере, до прихода милиции! – Милиции? – переспросил появившийся в дверях Слава. – Зачем милиция? У него было больное сердце, это естественная смерть… – Может быть, – ответила Марина бесстрастно. – Но все же ничего здесь не трогайте. На всякий случай. Оля взглянула на нее с уважением и вспомнила, что раньше, до перехода в частную клинику, Марина работала врачом «Скорой помощи». Оля отошла к дверям. Рядом с ней оказалась Нинель Петровна. Видимо, почувствовав ее доброе отношение, экономка решила держаться поближе к Оле в трудный и горестный час. – Я так о нем беспокоилась, – всхлипывая, проговорила экономка. Следила, чтобы он вовремя принимал лекарство… всегда присматривала за ним, следила за сигналом… – Вы делали все, что могли, – заверила ее Оля. – Вам не в чем себя винить… И тут до нее дошли последние слова. – За сигналом? – удивленно переспросила она. – За каким сигналом? – Ну, как же! – Нинель Петровна показала кнопку на стене, возле самой кровати. – Ведь у Дмитрия Ильича было больное сердце, и он на всякий случай провел сигнал в мою комнату, чтобы в случае приступа позвать меня на помощь… Оля долго смотрела на кнопку. Как и остальные помещения в доме, комната хозяина была обшита вагонкой, поэтому вся проводка сделана снаружи. И от сигнальной кнопки по золотистой деревянной стене тянулся к двери аккуратный белый провод. Возле двери он скрывался в круглом отверстии. Ольга вышла в коридор, взглянула на стену… Здесь провод снова появился, но в полуметре от двери он был ровно разрезан ножом. Вот оно как. Значит, версия естественной смерти, и без того довольно шаткая, трещит по всем швам. И тут она вспомнила невольно подслушанный ночной разговор. Ночью она приняла его за выяснение отношений между Ларисой и своим мужем, но теперь… теперь, после смерти Дмитрия Ильича, этот разговор приобретал совершенно другой, зловещий смысл. Стало быть, они говорили вовсе не о ней, Оле, Лариса требовала, чтобы ее собеседник пошел и убил Дмитрия Ильича – дескать, это единственный выход, и нужно сделать это как можно быстрее. А он отказывался. Тогда она сказала, что сама все сделает. И сделала. Вот такие пироги. Оля спустилась на первый этаж, миновала холл и оказалась в прихожей. Она хотела выйти на улицу, немного пройтись, чтобы мысли у нее в голове улеглись. Но перед самой дверью увидела на вешалке куртку Славы. Это была его любимая куртка из плотной ткани цвета хаки, вся усеянная накладными карманами. И на ней Ольга увидела сухие колючие катышки репейников. Точно такие, как те, которые с трудом отчистила от своей трикотажной кофты, в которой ночью выходила ворожить… В горле у нее пересохло от волнения. До этой минуты у Ольги в душе теплилась слабая надежда на то, что она ошиблась, что Лариса встречалась ночью не со Славой, а с каким-то другим мужчиной, но репейник лишил ее и этой, такой эфемерной надежды. Единственное место на участке, где с прошлого года сохранился репейник, было в том глухом углу за домом, куда ее занесло этой ночью. То самое место, где она подслушала злополучный разговор. Значит, Слава побывал там же. Значит, это его она застукала с Ларисой. Они обсуждали…