В этот момент я застыл. Меня словно облили ушатом холодной воды. Нет, подобных рассказов за время своей практики я наслушался сполна, и уже воспринимал спокойно, но Ева… Ева была отдельным случаем. По крайней мере для меня. Она уперлась лбом о ладонь, хрупкие плечи безвольно опустились, а взгляд карих глаз, обычно теплый и веселый, стал стеклянным. — Разорвали одежду. Меня держали несколько человек, трогали везде. Я… изловчилась и удалила одного ногой сначала в живот, потом, кажется, выше. Один из них взял что-то в руки. Звенело именно так, как будто это алюминиевая труба. Смеялись громко… Сначала был удар по голени — это левая нога, которая до сих пор меня тревожит — а потом стукнули по голове. Я отключилась, видимо, не знаю. Пришла в себя уже в больнице. Не уверена, что мой рассказ может помочь вам, дело все равно закрыли, якобы с концами, непонятно кто… Вы извините, но у нас всегда так. Даже если есть улики, свидетели, алиби, никто не разбирается. Разве ради погон, только ради них и денег. Я не знаю, но здесь так же… Простите. Не знаю, вы первый, кому рассказала… Ева замотала головой и вскочила. Я на рефлексах подскочил следом, тут же обогнул стол и просто ее обнял. Хрен его знает, откуда родился этот порыв, зачем вообще полез к девушке, но стоило почувствовать, как она дрожит и внутри все перевернулось. Как будто родного человека обидели, очень близкого, дорогого. Меня буквально скрутило от злости и сожаления, стольких противоречивых эмоций, и эти ее тихие всхлипы…. Да какое к черту карате и самообладание! Какой бы сильной не пыталась казаться женщина, она всегда будет лишь казаться таковой. Если Ева помнит лишь часть, и ее так колбасит, что будет, если память восстановится полностью? — Евгений, отпустите меня. Когда мои губы коснулись ее виска? В какой момент руки вспомнили самые нежные объятья в моем арсенале? Кажется, я даже что-то шептал… — Извини. Ты выглядела растерянной. Хотел успокоить. — Я понимаю. Простите. Не удержалась. Я редко реву, правда. — Ева судорожно вздохнула и отстранилась. — Позор. Видели бы меня сейчас мои ребята. Который год учу их держать себя в руках, а сама… — Все мы люди, Ева. — Да, но не все имеют первый дан. — Она будто очнулась и засуетилась, убирая со стола следы своей минутной слабости. — Подобное непростительно. — Носовой платок полетел в урну. — Простите. Это все. Больше ничего не помню. Правда. Я выключил диктофон и полез в галерею в поисках нужной фотографии. — У меня будет просьба. — Какая? — Ты его, случаем, не знаешь? — Протянул телефон девушке, но по ней сразу было видно, рожа Ивашина ей не знакома. — Нет. Впервые вижу. — Жаль. Это дало бы большую уверенность, что мои догадки верны. — Мне… Если это все, то мне пора. Я невольно улыбнулся. Меня прогоняют. Нет, ей действительно пора было ехать, но как только подумал о том, к кому, вновь укокола ревность, появился страх за нее. — Да, конечно. Вопросов больше нет. Мы оба засобирались. Я нарочно делал это медленно, почти лениво, обдумывая, что бы ей такого сказать. Мелькнула мысль позвать на свидание. Глупая, наверно. Но будучи в таком состоянии, ей не следовало оставаться одной. Когда мы покинули кабинет, я смог выдавить из себя только два слова: — Будь осторожна. Она кивнула и попрощалась, торопливо перебирая ножками, буквально убегая, но все так же бесшумно ступая по старому паркету. Ее чувства и смысл действий лежали на поверхности. Лиса боялась. Но не меня, а себя. Боялась показать свою слабость снова и дать повод считать ее неспособной справиться с собственными проблемами. Это было неправильно. Женщине идет слабость. Даже такой сильной. Выходить на улицу я не стал. Подождал пару минут, пока машина отъедет. Мало ли. Не хотелось ее подставлять. И пока возвращался на работу, все размышлял, каково ей теперь, зная, что отчасти из-за нее и погиб Дюдюк. Даже если это далеко не так, и Ева просто попалась под руку, она обвинит и изгрызет всю себя. По крайней мере, мне так казалось. А интуиция никогда меня не подводила. Примечание: *Ногарэ — мягкое дыхание *Ибуки — силовое дыхание *Тамеши-вари — разбивание твердых предметов *Мокусо — команда закрыть глаза Глава 15. Лиса Щеки горели от стыда. Сердце разрывалось от боли. Однако я нашла в себе силы улыбнуться водителю. Он безусловно заметил мое состояние, но, как и полагалось подчиненному такого человека, как Нестеров, не проронил ни слова. Нынче теплое местечко дороже просто человеческого участия. О чем я бессовестно сказала в лицо Волкову. Боже, как я могла? До сих пор не понимаю, как сумела открыться, удержаться от рыданий, вспоминая детали. Но я ведь не железная. ”Ева…” — Евгений произносил мое имя с таким трепетом. Впервые кто-то вкладывал особый смысл в то, что касалось меня. Впервые со смерти учителя. Моя кожа до сих пор горела от поцелуя, оставленного Волковым. На плечах остался след от ладоней, а спина ощущала объятья — крепкие, удерживающие, но такие бережные. Он сам не понял, что сделал. Растерянность на лице Евгения соответствовала моей. Я же успела загрустить, лишившись такого желанного тепла, поддержки, чувства, что рядом действительно кто-то есть. Забытое, желанное, необходимое чувство. Я пыталась его заполнить уроками с ката-группой, тренировками, соревнованиями, да даже котом. Убегала от боли, воспоминаний, вины — куда-то вперед, где не было ничего моего, ничего кроме одиночества и судьбы типичной одинокой кошатницы. Беспросветное будущее, которому суждено было озаряться достижениями учеников, их улыбками, победами и кроткой благодарностью за потраченные время и силы. Я достала из сумки платок и вытерла слезы, не скрываясь больше от хмурого водителя. Но вдруг вспомнила про Колю и попросила у мужчины воду. Он передал мне бутылочку и я плеснула себе немного воды на лицо, чтобы скрыть следы своего плохого настроения. Ребенку и так не легко, а тут я приду зареванная. Да, Коля уже был с меня ростом и совсем не походил на дитя, но все же. Он тоже был одинок. — Ос! Коля отполз от меня и распластался на мате. — Ты теряешь хватку, малый. — Можно подумать, что у меня имелся шанс победить вас, сенсей. Я улыбнулась и протянула ему руку, уже зная наверняка, о чем думает этот жулик. Чуйка не подвела. Едва наши ладони скрестились, как он схватил меня за рукав, упёр колено в живот и попытался опрокинуть. Конечно, у него ничего не получилось, но за технику исполнения вполне можно было дать пятерку. — Ты шумишь больше, чем делаешь, Нестеров. — А вас не проведешь, Ева Юрьевна. — Он встал и взглянул на меня исподлобья. — Тренировка окончена, — сообщила ему, облегченно вздохнув. Еще один день позади. — Сайонара*, сенсей. Коля резво поклонился и, уточнив насчет пятничной тренировки, покинул зал. Я же направилась в раздевалку. Оттуда прошла в душевую, немного переживая о своей безопасности, но еще в прошлый раз меня заверили, что никто не побеспокоит, значит, все будет хорошо. Все-таки быть голой в чужом доме — так себе ощущение. Однако все прошло благополучно. Я переоделась, вышла снова в зал, посидела немного на стульчике, подождала в тишине, пялясь на тренажеры, но никто не шел. Спустя минут двадцать я устала ждать. Коля никак не спускался проводить меня, поэтому я пошла в сторону выхода сама. Все же не первый раз тут — второй! Да и начало уже темнеть, а мне надо было заглянуть в магазин, купить хлеб и молоко. Не хотелось бы расхаживать по дворам в темноте. Я прошла сквозь небольшую комнатку, длинные коридоры, сейчас пребывающие в полумраке, и вскоре выбралась в гостиную, где уже ярко горели лампочки. Вот только из-за стоящей тишины, я даже не подумала, что у Нестерова могут быть гости, еще и такие — смутно знакомые, от вида которых бросает в пот. — Дмитрий, мы закончили. Я могу идти? — справившись с волнением, я подошла к нему и гостям. С последними отдельно поздоровалась. — Добрый вечер. Крепкие мужчины совершенно разной, но единогласно неприятной внешности даже не шелохнулись, а вот узкоглазый тип в фиолетовом пиджаке расплылся в донельзя довольной улыбке. — Какие люди! Ева… Я сделала вид, что совершенно точно его не знаю. Хотя сложить дважды два, то есть достать это лицо из воспоминаний и совместить его с именем, который произнес Волков, не составило труда. Передо мной был некий Танат, и он почему-то фигурировал в деле моего учителя, только в официальной версии следствия о нем ни слова. Так с кем же мы имеем дело? — Мы знакомы? — А ты не помнишь? — Он прошелся по мне липким взглядом и хмыкнул. Будто его откровенность должна была меня задеть или, не приведи Господь, понравится. — Не помню. А где мы встречались? — Их ты тоже не помнишь? — Он с насмешкой указал на своих парней, тех самых, с единогласно неприятной внешностью. Я с опаской оглядела их, но никого не узнала. Хотя… — Нет. Разве должна? — вернулась взглядом к нему, чтобы тут же понаблюдать за смехом. — Танат, отпусти девчонку. Она здесь по работе и ничего более. — Отпустить, говоришь? А какую работу выполняет эта малышка? — Я — мастер спорта по карате, и тренирую сына своего клиента, — ответила вместо хозяина дома, понимая, что это может быть ошибкой, но годы тренировок, в случае чего, не пропадут зря. Пусть страшно до колик в животе, но размазать бандитские морды за то, что они сотворили со мной, и за смерть учителя… Тише. Спокойно. Никаких слез, Ева. Вспомни, чему тебя учили. — Танат, если я не ошибаюсь? Боюсь, мы не знакомы с вами и вашими… друзьями. А если и были знакомы, то травма, полученная несколько лет назад, напрочь все стерла. Прошу прощения, мне пора. Доброй ночи. Я обогнула стоящие посреди зала диваны и направила к выходу. Правда, пришлось остановиться. — Дмитрий, водитель уже ждет или его надо позвать? — Танат, одну минуту. — Нестеров встал и спокойно направился к выходу за мной. Я же, как ни в чем не бывало, пошла дальше. Сердце в этот момент не то, чтобы билось — оно бухало, гудело, отзывалось стуком в ушах, с гулом, с шумом… Я и сама не понимала, что происходит со мной, но какой-то первородный страх иглами вонзался в кожу. Он смотрел. Этот Танат, с тарелкой вместо лица, выглядевший так, будто ему кувалдой дали по морде, смотрел, прожигал дыру на моем затылке. Наверное, давал возможность проявить себя либо ждал прокола. Однако, я благополучно покинула зал и вышла на крыльцо, где стояли шесть черных машин весьма внушительных размеров и с охраной, держащей в руках оружие. И не какие-то там муляжные пистолетики. Мамочки!