Старик по-прежнему не обращал ни на что внимания, даже когда Введенский стоял прямо перед ним, а Колесов ждал чуть поодаль. – Уважаемый, – прокашлялся Введенский. Старик лениво поднял на него голову, посмотрел мутными и слегка красноватыми глазами, будто бы не на него, а сквозь, скривил лицо в недоумении. – Уважаемый, – повторил Введенский. Старик скривил лицо ещё сильнее, будто пытался вслушаться в то, он говорит. – Меня зовут Николай Степанович Введенский, я из угрозыска. Вашим соседом был известный учёный Беляев, несколько дней назад его убили. Может быть, вы что-нибудь видели или слышали? Старик раскрыл рот, его огромная нижняя губа задрожала, морщины на лбу дугообразно выгнулись. Он медленно повернулся к Введенскому правым ухом и громко переспросил: – А? Введенский замолчал. Осмотрелся по сторонам, набрал воздуха в лёгкие, наклонился, повторил громче: – Я из угрозыска! В том доме, – он показал пальцем, – убили человека! Вы что-нибудь видели? – А? – повторил старик, и его голова затряслась. – Человека убили! – повторил Введенский. – В том доме! Видели что-нибудь? Старик снова повернул лицо к Введенскому, посмотрел на него ничего не соображающими глазами. – Море там! – показал он пальцем вправо. Колесов подошёл к Введенскому, дёрнул за рукав: – Николай Степанович, ну видите же – старик полоумный и глухой. – Это вы кое-чего не видите, – тихо возразил ему Введенский. – А зря. Он постоял над стариком, помолчал, подумал, зачем-то повёл ноздрями, будто пытаясь удостовериться, что почуял тот самый запах. – Исмаил, не придуривайтесь, – продолжил он уже тихим голосом. – Я прекрасно вижу, что вы всё слышите и понимаете. А ещё у меня хорошее обоняние, и я вижу цвет ваших глаз. Если вы сейчас не пойдёте мне навстречу, я найду того, кто продаёт вам гашиш, и он надолго уедет в Сибирь. Старик встрепенулся, глаза его приобрели осмысленность. – Не надо, – сказал он таким же тихим голосом. – Уже хорошо. А теперь расскажите, что вы помните о ночи с 12 на 13 сентября. – Да, да… – Старик явно растерялся. – Извини, брат, я… Не надо только этого. Да, да. Я тогда проснулся ночью, часа в два, от криков. Оттуда, из дома. Введенский кивнул и нахмурился. – Кричал доктор, – продолжил старик. – Профессор, – уточнил Введенский. – Других голосов не было? – Нет, нет. Только он кричал. Страшно, громко. Кричал что-то… «Пошёл отсюда», кричал, да. «Пошёл отсюда, ты кто вообще такой». Гремело что-то, долго гремело, что-то упало, ещё слышал, как что-то разбилось… Статуэтка, понял Введенский. – А потом совсем жутким голосом кричал «сдохни, тварь». Очень страшно кричал. А потом, ну… потом просто кричал. Уже не словами. Кричал, мычал. Потом хрипел. Потом перестал. – А вы что делали? – Боялся, – честно ответил старик. – Потом, когда затихло, вышел сюда на крыльцо, посмотрел – свет в гостиной горит, но ничего не видно. Посидел тут полчаса, потом в сон стало клонить… Жуткое дело. Клянусь Аллахом, ничего больше не знаю. – Сможете повторить то же самое под протокол? Старик кивнул. – Хорошего вечера. Спасибо, что помогли. Но замечу, что вы плохо знаете ислам, думая, будто он разрешает курить гашиш. Умар ибн аль-Хаттаб[8] определял все вещества, затуманивающие разум, как хамр – то есть нечто неприемлемое для правоверного мусульманина. А Шейх-уль-Ислам ибн Таймийя[9] прямо писал, что гашиш, как и любой другой хамр, запретен и за его употребление полагается сорок или восемьдесят ударов плетью. Советский уголовный кодекс более гуманный. Жить по нему намного проще, чем по шариату. Старик молчал. – Я не хотел напугать вас, – улыбнулся Введенский. – Вам это не грозит. Я очень благодарен вам за неоценимую помощь. Доброго вечера. Введенский посмотрел на Колесова и подмигнул ему. Колесов был растерян и некоторое время молчал, когда они уже шли по дороге в центр города. – Честное слово, – сказал он. – Не знаю, как мы не догадались про гашиш. Слушайте… Откуда вы столько всего знаете? – Много учился, – уклончиво ответил Введенский. – А насчёт гашиша – внимательнее надо быть. Вы же знаете этот запах, его ни с чем не спутать. Я ещё днём подумал, что он не совсем в ясном сознании. У вас тут много такого? Колесов пожал плечами. – Разве за ними уследишь? Пару месяцев назад на рынке взяли татарина, который торговал… Но где он брал, у кого закупал – не выяснили. Городок у нас, как я говорил, тихий. Но в тихом омуте, сами знаете. – Знаю. Дойдя до машины, Введенский разбудил задремавшего водителя, распрощался с Колесовым, попросив передать привет Охримчуку, и снова уселся на переднее сиденье. – В номера? – спросил водитель, протирая глаза. Введенский кивнул. – Запоминайте дорогу, – сказал водитель. – Я сюда нечасто буду заезжать. Дорога тёмная, но ничего опасного тут нет, да и прямая, не заблудитесь. Они ехали в санаторий «Береговой», построенный в этих краях около десяти лет назад. Введенский уже знал, что это место с трудной судьбой и ему очень не везло с начальством. Введенскому было странно осознавать, что он будет тут совсем один, не считая какой-то старухи и сторожа. Один на весь санаторий, как царь. Совсем рядом – набережная, пляж с бетонными волнорезами и красивое море. По утрам он будет варить себе кофе, выходить на балкон и любоваться видами, а вечерами… А вечерами он будет возвращаться домой по этой тёмной дороге. Заблудиться здесь действительно довольно трудно, но идти, судя по всему, не очень удобно. Ещё одной непривычной вещью в Крыму оказались спуски и подъёмы – где в Ленинграде, плоском, как карельская лепёшка, такое увидишь? Дорога всё время шла вниз, иногда круто выгибаясь над обрывом, – не горный серпантин, конечно, но похоже. Введенский снова подумал о крымских водителях, которые гоняли по этим дорогам, будто вслепую, лихо заворачивая и не сбавляя скорости на опасных поворотах. Водитель всё время молчал. Ровно гудел мотор, и впереди не видно ничего, кроме дороги, освещённой фарами: спереди, справа, слева и сверху нависала абсолютная чернота, и только по звёздам можно понять, где кончается небо и начинается море. Или это горы? Фары выхватывали в густой черноте жёлтую полосу, в свете которой змеилась разбитая дорога. Гудение мотора и однообразный вид убаюкивали Введенского, ему захотелось спать, как несколько часов назад, когда они ехали сюда из Алушты, но нельзя: надо думать о деле. – Надеюсь, в санатории есть телефон? – спросил он водителя. – У входа, в кабинете управляющего. Всё равно управляющего там нет, наверное, можете пользоваться, если он работает. Если не работает – плохо, подумал Введенский. Нужно связаться с руководством и запросить кучу информации. Особенно о Крамере. Они подъехали к большим решётчатым воротам и стояли перед ними несколько минут, пока сонный сторож не снял с них замок, щурясь от света фар. Четырёхэтажный санаторий выглядел довольно запущенным для здания, которому меньше десяти лет: с тех пор его явно не обновляли и не перекрашивали, краска на фасаде облупилась, по одной из колонн у парадного входа пошла трещина. Видимо, тот, кто отвечал за строительство, тоже сел за воровство, подумал Введенский. Когда они въехали на площадку перед входом, Введенский вытащил из багажника свой чемодан с вещами, пожал руку водителю, попрощался и вышел. Сторож оказался совсем старик, тоже татарин, в грязной белой рубашке и совершенно лысый. Он жестом поприветствовал Введенского и указал на вход. – Рады видеть, начальник, – сказал он. – Пойдёмте, покажу вам всё. Введенский чувствовал себя очень уставшим и хотел только одного – поскорее лечь в кровать. Он кивнул сторожу, приветливо улыбнувшись, и пошёл за ним в вестибюль. Внутри было грязно и пыльно, стёкла тоже давно не мыли. Электричество есть – и то хорошо. Телефон, к счастью, работал. Отлично: утром он позвонит в Алушту и запросит всю информацию. Для него выделили номер на четвёртом этаже, с кухней, собственной ванной и балконом. Заходя в номер, Введенский только сейчас вспомнил, что за день почти ничего не ел, но взять еды в это время уже негде. – Утром плов делать буду, – сказал сторож, будто угадав его мысли. – Давай угощу. – С удовольствием, – улыбнулся Введенский. – Завтра утром я бы еще хотел воспользоваться телефоном. – Всё, что хочешь, – услужливо ответил сторож. – Ты начальник. Введенский поблагодарил сторожа, забрал ключи, закрыл за собой дверь, включил ночник, поставил у кровати чемодан, стянул с себя гимнастёрку, сапоги и штаны, бросил на тумбочку фуражку, рухнул на кровать и тут же уснул.