— Когда он прибудет? — спросил Эйрих. — Он сообщил, что берёт очень много, — предупредил примипил-инструктор. — Насколько много? — уточнил Эйрих. — Пятьдесят силикв в декаду, — ответил Русс. — Это ты называешь много? — усмехнулся проконсул. — Если он оправдает мои ожидания, то меня устраивает такая цена. Но если будет мздоимствовать — его ждёт декапитация. Он согласен на такие условия? — Я знаю Вестина как честного человека, — нахмурил брови примипил. «Честный юрист» — это что-то новое даже для Эйриха, живущего вторую жизнь. Пусть в прошлой жизни он не знал именно этого слова, но оно являлось аналогом китайского законника, то есть человека, хорошо знающего законы государства и выправляющего их искажения, искривления и злоупотребления. И когда Темучжин имел с ними дело, только страх долгой и мучительной смерти вынуждал их действовать честно… — Вот и посмотрим на него, — усмехнулся он. — Честный юрист, надо же… — Проконсул! — крикнули со стороны врат каструма. — Что ещё⁈ — оглянулся Эйрих. — Претор Фритагер просит явиться в город, срочно! — сообщил конный гонец. — Произошло что-то плохое! — Стал бы он меня звать, произойди что-то хорошее! — процедил Эйрих, после чего посмотрел на Русса. — Продолжайте без меня. Обеспечь охраняемое сопровождение зрителей обратно в город, после чего продолжайте подготовку легионеров. Прибуду я, судя по всему, нескоро. Сев на Инцитата, Эйрих дал знак избранным дружинникам и поехал обратно в Верону. /12 июня 410 года нашей эры, Западная Римская империя, Венетия и Истрия, г. Верона/ — А ну, все успокоились!!! — прокричал Эйрих. — Что опять⁈ Он вошёл в здание Сената и сразу же испытал неприятные воспоминания из того дня, когда сенаторы устроили побоище все против всех. Сейчас до драки ещё не дошло, но всё близилось именно к этому: разделённые на партии сенаторы уже стояли и орали друг на друга. К Эйриху быстро подскочили лидеры партий, начавшие наперебой вещать что-то. — Молчать всем! — всплеснул он руками. — Сенатор Идабад, тебе слово! Повисла тишина, упомянутый сенатор поправил тогу и откашлялся. — Кхм, — протёр он лицо рукой. — У нас конфликт, касающийся, как всегда, земли. — Так, — кивнул Эйрих. — Мы уже несколько декад напролёт обсуждаем землю и всё с ней связанное. Острые вопросы, насколько я знаю, уже освещены и мы пришли к единому мнению по ним. Что ещё? Идабад нервно пробежался взглядом по напряжённым лицам лидеров партий, после чего опустил взгляд. — Касается это наделения сенаторов правом владения землёй… — изрёк он. — Мы уже решили это, если ваша память коллективно дала слабину, — вздохнул Эйрих. — Не более пятидесяти югеров на сенатора, правила едины для всех. Не хочешь обрабатывать — не бери землю и живи на довольно-таки щедрое сенаторское жалование. Чего вам непонятного? Теперь уже он окинул ближайших сенаторов пристальным взглядом. — Некоторые партии считают, что неплохо было бы слегка ослабить это ограничение именно для сенаторов… — тихо прошептал сенатор Идабад. — И какие именно партии так считают? — поинтересовался Эйрих. Ответа не было. На самом деле, повод для всеобщих споров и последующей драки был веским. Выходит, что кому-то уже стало мало и захотелось большего. — Чего молчите-то? — спросил Эйрих недоуменно. — Я верный слуга Сената, я же не стану убивать вас за правду? Да? Снова тишина. Боятся. Но не личной расправы, а того, к чему Эйрих с каждой секундой всё более склонен прибегнуть. — Не доводите до беды, — попросил проконсул. — Говорите. — Мы много работаем, столько хорошего сделали для нашего народа — неужели мы не заслуживаем небольшого послабления? — подал голос сенатор Уруз. — Я один отчётливо понимаю, к чему это всё приведёт? — спросил Эйрих изумлённо. — Вы хотите для нашего народа печальной судьбы римлян? Хотите, чтобы через четыре-пять сотен лет какое-то другое племя пришло на руины нашей державы, чтобы установить здесь свою власть? Отвечай, сенатор Уруз! — Нет, мы ведь просим не так много… — Уруз замялся. — Сегодня вы получите сто югеров, а завтра опять захотите большего! — прорычал Эйрих озлобленно. — «Мы так много работаем, столько хорошего сделали, а давайте теперь двести югеров каждому — мы ведь заслужили!» Вы сами девятой частью из десяти голосов проголосовали за принятие закона о равном разделе земли! Что изменилось? Неужели, что-то произошло и вы все вдруг захотели стать латифундистами, загоняющими рабов до смерти? — Ты прав, проконсул, — взял слово Торисмуд. — Я выступал и выступаю против этого, даже против обсуждения такого! И большинство сенаторов, кроме партийцев «Ара» и «Мунс», выступают против подобного. — Вы опасно близко подошли к черте массовой порки плетьми, почтенные, — вновь оглядел всех сенаторов Эйрих. — Я предупредил вас после того раза — за массовую драку больше не будет никаких штрафов, кроме плетей. Всегда держите это в голове. Все хотят побольше власти, все хотят стать богаче, даже сенаторы и магистры. Особенно сенаторы и магистры. Только вот готское законодательство не даёт к этому никаких механизмов. Магистратура с этим поделать ничего не может, а вот сенаторы хотят попробовать… — Только в руках бога дальнейшая судьба готского народа… — произнёс Эйрих. — Противьтесь жажде наживы и власти, ибо она приведёт нас всех к погибели. Верно говорю, отец Григорий? — Воистину так, — с готовностью ответил главный священник всех готов. — Не собирайте себе сокровищ на земле… но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Изречение из Библии прозвучало достаточно веско и уместно. Особенно в контексте того, о чём шёл спор. А спор шёл о деньгах. — Но разве, упав, не встают и, совратившись с дороги, не возвращаются? — продолжил отец Григорий. — Прости их, сын мой. Жажда наживы застила им глаза. Не всем им, но некоторым. Ценный урок сегодня извлекли мы все, не так ли, дети мои? Сенаторы согласно закивали и начали издавать подтверждающие реплики. — Сын мой, после заседания нам следует обсудить некоторые мирские вещи, — произнёс отец Григорий, обращаясь к Эйриху. — Зайди в церковь, как появится возможность. Эйрих же решил для себя, что ещё хоть раз поднимется на общее обсуждение вопрос о послаблениях в отношении земли для сенаторов, он объявит народный референдум, ставящий на повестку полную замену состава Сената. Когда стало ясно, что острый период успешно пройден, сенаторы расселись по трибунам, после чего претор Фритагер, испытывающий неловкость, продолжил озвучивать инициативу. Эйрих же пошёл вслед за отцом Григорием, потому что не мог сейчас возвращаться к работе с пергаментами. Буквы будет плохо видно, от гнева, застилающего его глаза кровавой плёнкой. Глава тридцать четвёртая. Первое сословие /12 июня 410 года нашей эры, Западная Римская империя, Венетия и Истрия, г. Верона/ — О чём ты хотел поговорить? — спросил Эйрих. Он шёл рядом с отцом Григорием по веронской главной улице, ведущей к арианской церкви. Церковь эта была новой и недостроенной, потому что никейские священники решили, что лучше им будет ютиться в своей старой, передав новую в руки отцу Григорию, с перспективой скорого возврата в будущем. Возврат будет осуществлён сразу после завершения строительства церкви у центрального форума. Отцу Григорию было всё равно, он готов стойко терпеть некоторые неудобства недостроенной церкви, потому что знал, что Верона не последняя их остановка. Здесь останется другой священник, а сам неформальный лидер арианской церкви метил на апостольский престол… — Хотел поговорить о дальнейшей нашей судьбе, — вздохнул священник. — Мне не нравится то, к чему всё идёт. Сенаторы прислушиваются к твоему Феомаху, которому даже не надо лично присутствовать на заседании, чтобы сеять смуту… — Так это был Феомах⁈ — воскликнул Эйрих. — Ну всё! — Я бы не спешил с выводами, сын мой, — покачал головой отец Григорий. — Иоанн говорит дельные вещи, неплохо смыслит в истории церкви — он нам полезен. Да, не скрою, смуту он посеял, но я лично присутствовал на том разговоре, когда он ляпнул не подумав, а почтенный Сигумир ухватился за его слово… Вся работа Феомаха — рассказать о том, как делаются дела в константинопольском сенате, где уважаемые люди делят выделяемые императором деньги и тратят их на различные увеселения. И на какие развлечения! Рассказ его заинтересовал очень многих и их было гораздо больше тех, кто открыто заявил о чём-то на заседании. — Дети разумнее и сдержаннее себя ведут… — вздохнул Эйрих. — А эти, как одуревшие с голоду окуни… С другой стороны, что это за Сенат, если его можно развалить одними словами? Они дошли до церкви. Это сооружение из тёсаного серого камня, витражи (1) ещё не закончены, но зато крыша завершена полностью, поэтому обитать в здании, в принципе, можно. — Пройдём в мою бытовальню, — позвал Эйриха священник. Пройдя через всё здание, где при свете дня трудятся наёмные работники и пара мастеров-стекольщиков, они оказались в бытовых помещениях служащих церкви, где присутствовал целый кабинет, пригодный для приёма посетителей — даже получше и побогаче кабинета Эйриха. — У меня к тебе, сын мой, серьёзный разговор, — произнёс отец Григорий, усевшийся в своё кресло. — Анатолий!!! Где тебя носит⁈ Эйрих сел на стул для посетителей и удивился, что не почувствовал никаких выступающих шапочек гвоздей и прошитых через обивку кожаных полос. В кабинет ворвался церковный служитель. — Вина принеси и лепёшек постных, — приказал ему отец Григорий. — И вели, чтобы заканчивали с работой, скоро служба по усопшему Авлу Варрону.