Леди Камилла рассмеялась. – Полагаю, будет, – сказала она. – Но выбора у меня нет. Дядя Том распорядился встретить меня именно с этого поезда, а такси от станции я не могу себе позволить, так что мне придется сесть именно на двухчасовой. Зато путешествие с ней освобождает от необходимости поддерживать беседу. Слушать ее тоже необязательно. Если принять умный вид, то она весь день будет говорить о своем ненаглядном Алане, не ожидая никакого ответа. – Миссис Карстерс – зануда, – коротко заметила леди Симнел. – И в то же время ее преданность мужу вызывает восхищение. Счастлива та женщина, которая нашла цель в жизни, как это сделала она. Леди Камилла ничего не ответила, но выражение ее красивого, умного лица дало понять, что она услышала в этих словах больше, чем лежало на поверхности. – В Уорбеке будет холодно в это время года, – продолжила ее мать. – Надеюсь, ты берешь с собой достаточно теплых вещей. – Беру все, что есть. Более того, я собираюсь все это носить. Причем разом. Я просто раздуюсь от одежды. Я знаю, каково бывает в Уорбеке в холода. – А тебе не кажется, что было бы гораздо приятнее провести Рождество со мной, в Лондоне? Леди Камилла обвела взглядом маленькую, хорошо обставленную гостиную в квартире матери и улыбнулась. – Гораздо приятнее, дорогая мама, – согласилась она. – Ты в самом деле считаешь, что тебе стоит ехать? – Ну конечно, я должна поехать, мама. Дядя Том очень об этом просил. А поскольку это, возможно, последний шанс увидеть старика… Леди Симнел фыркнула. То ли потому, что в этом фырканье было что-то неприятное, то ли потому, что сказанные ею слова прозвучали неубедительно даже для нее самой, но произнесенная Камиллой неоконченная фраза так и повисла в воздухе. – Роберт будет там, я полагаю? – резко спросила леди Симнел. – Роберт? О, наверное, да. Наверняка будет. – Сколько времени прошло с вашей последней встречи, Камилла? – Точно не знаю. Довольно много. Он…очень занят делами в последнее время. – Очень занят делами, – сухо повторила леди Симнел. – Если можно назвать делом эту идиотскую Лигу Свободы и чего там еще. Он уж точно слишком занят, чтобы уделять время старым друзьям. – Роберт, – сказала Камилла слегка запальчиво, – очень храбрый мужчина. Он доказал это на войне. Более того, он патриот. Можно не соглашаться со всеми его взглядами, но это не повод его обвинять. – Что ж, – спокойно ответила ее мать, – тебе двадцать пять лет, и ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что делаешь. Даже если оставить в стороне политику, я лично не думаю, что Роберт – такая уж завидная партия. Вряд ли он когда-нибудь сможет себе позволить жить в Уорбеке. Но это твои дела. Я считаю, что в такие вещи не следует вмешиваться. А что касается обвинений, то я всего лишь обратила внимание на то, что он уже довольно давно тебя избегает. – Послушай, мама! – Леди Камилла резко повернулась на стуле, чтобы посмотреть матери в лицо. – Ты что, думаешь, что я бегаю за Робертом? – Ну, дорогая моя, я не знаю, какое для этого есть современное название, но в мое время подобное поведение назвали бы именно так. – Значит, ты совершенно права: бегаю. И когда я приеду в Уорбек, я хочу каким-то образом с ним объясниться. Я не могу так больше… Не могу. Если я ему не нужна, пусть так и скажет, а не пытается пойти на попятную, просто избегая меня. И кстати, хотела бы я знать: какого черта я ему не нужна? Леди Камилла встала; фигура у этой молодой женщины была великолепная. Мать посмотрела на нее оценивающим, трезвым взглядом. – Возможно, потому, что ему нужен кто-то другой, – заметила она. – Но тебе лучше поехать в Уорбек и, как ты выразилась, каким-то образом это выяснить. Миссис Карстерс говорила по трансатлантической телефонной линии с Вашингтоном. Ее голос лился в телефонную трубку стремительным потоком слов, между которыми оставались лишь очень короткие промежутки для ответа. Она словно хотела получить наибольшую возможную стоимость в словах за свой трехминутный звонок. – Чудесно слышать твой голос, дорогой, – говорила она. – Ты не слишком устал на работе? …А ты точно хорошо ешь? …О, конечно, дорогой, я знаю, но тебе нужно быть поосторожнее с пищеварением… Пообещай мне, что не станешь переутомляться, хорошо? …Знаешь, мне на самом деле следовало бы быть там и заботиться о тебе… Да, дорогой, я знаю, и в конце концов я ведь тоже вношу свой маленький вклад – я тут, на посту, пока тебя нет. Я ведь писала тебе, что еду в Уорбек на Рождество? … О да, канцлер будет там, глупый напыщенный старик… Ну, может, мне и не стоило, но ты ведь знаешь, что он такой и есть. Я просто бешусь от мысли о том, что он стоит у тебя на дороге, когда всем известно… Нет, дорогой, конечно, не стану. Я буду с ним очень вежлива. Я думаю, сейчас он уже понимает, скольким он тебе обязан… Дорогой, ты слишком уж скромен. Если бы ты только знал, как я тобой горжусь. Во вторник я встречалась с премьер-министром, и то, что он о тебе говорил, доставило мне такую радость… Дорогой, это так мило с твоей стороны. Конечно же, я бы все что угодно сделала, чтобы тебе помочь, но маленькая слабая женщина может так мало… Да, я еду в Уорбек завтра. Приятно будет снова там побывать. Мне только жаль, что тебя не будет со мной… Алан, дорогой, не говори ерунды! Разумеется, твое присутствие было бы уместно где угодно! Разве ты не осознаешь, что ты теперь великий человек? Да я просто купаться буду в лучах твоей славы… О, нет, это будет не прием – просто небольшая семейная встреча… Да, боюсь, Роберт будет там… Знаю, дорогой, он отвратителен, но ничего не поделаешь. Жаль, он ведь был таким хорошим мальчиком… Но, дорогой, ты ведь не думаешь, что эта его Лига является чем-то опасным? …Нет, нет, конечно же, нельзя обсуждать это по телефону, но я поняла намек, и обещаю, что буду очень осторожна… Да, дорогой, можешь на меня положиться, я сделаю все, что смогу. Я ведь всегда так и делаю, правда? …О, Алан, дорогой мой, если бы ты знал, как я тобой горжусь. Вчера в «Дейли Трампет» о тебе вышла чудесная статья на главной странице. Как же я смеялась! Как подумаешь, что раньше «Дейли Трампет»… – И так далее, и так далее в том же духе. В длинной мрачной комнате на верхнем этаже неиспользуемого склада в южном Лондоне Роберт Уорбек подводил к концу ежемесячное собрание руководителей секций Лиги Свободы и Справедливости. Это был высокий, красивый молодой мужчина с рыжевато-коричневыми волосами и застывшим взглядом фанатика в серых, слегка навыкате глазах. В течение последнего получаса он обращался примерно к дюжине мужчин, которые представляли собой смесь всех типажей и классов. Всем им было не больше тридцати пяти лет. Помимо полной сосредоточенности, с которой они ловили каждое слово своего лидера, их объединяла еще одна общая черта: одежда. Подобно Роберту, они были одеты в серые фланелевые брюки и темно-красные пуловеры, слева украшенные вышитым белым клинком. – На сегодня всё, джентльмены. Вас должным образом известят о дате следующей встречи. Вы свободны. Все поднялись со стульев, минуту постояли по стойке «смирно» и отдали сложный салют, на который Роберт с серьезным видом ответил. За этим последовала минута разрядки. Отойдя вглубь комнаты, все стянули с себя пуловеры и отдали их одному участнику группы; оставшись в рубашках, они гурьбой вышли, чтобы внизу надеть жилеты и пиджаки – признаки штатской жизни. Уорбек остался наедине с мужчиной, которому все отдали свои пуловеры. Он молча смотрел, как тот церемонно складывает их и убирает в большой шкаф, занимавший всю длинную стену комнаты. Потом он устало потянулся, снял свой пуловер и протянул его своему помощнику, чтобы тот убрал его в особое запирающееся на замок отделение. – Придет время, – сказал он, – когда мы будем носить эту форму открыто. Но пока оно еще не настало. – Да, шеф. – Ответ прозвучал уважительно, но слегка формально, словно отвечал человек, который уже слышал это замечание много раз. – Вот ключ от вашего шкафа, шеф. – Благодарю. – У вас усталый вид, шеф. – Я буду рад отдохнуть несколько дней, – признал Уорбек, словно ему было стыдно сознаваться в человеческой слабости. – Вы уедете из города завтра, шеф? – Да. По дороге из Лондона я загляну в наше отделение в Фулхэме. Этих парней нужно научить тому, что такое дисциплина. – Уж вы-то их научите, шеф. – Я вернусь в начале следующей недели. Тогда мы сможем договориться насчет объединения в северном Лондоне. А пока, если будет необходимость, вы знаете, как со мной связаться. – Да, шеф. Надеюсь, вы приятно проведете Рождество. Минуту Уорбек молчал. Глядя в зеркало, он задумчиво повязывал галстук. – Спасибо, – наконец ответил он. – По крайней мере, мне будет приятно исполнить свой долг. У человека ведь есть долг перед своей семьей. – Боюсь, компания у вас будет довольно утомительная, – рискнул заметить его помощник. Уорбек резко обернулся. – Что вы хотите этим сказать? – свирепо спросил он. – Ну, шеф, – с запинкой произнес помощник, – я… я просто хотел сказать… я имел в виду сэра Джулиуса, шеф. – Джулиус? Черт, а он-то тут при чем? – Я так понял, что он проведет Рождество в Уорбек-Холле, шеф. Разве это не так? – Впервые об этом слышу. – В сегодняшнем номере «Таймс» была об этом заметка, шеф. Я решил, что вы должны об этом знать. – Боже! Должно быть, мой отец… – Он вовремя спохватился. Он чуть не забыл золотое правило: никогда не обсуждать личные дела с подчиненными. – Что ж, спасибо, что сообщили, Сайкс, – продолжил он, надевая пальто. – Я пропустил эту заметку в «Таймс». Я ведь обычно не читаю страницы для снобов. Предупрежден – значит, вооружен. Я не жалею о том, что у меня будет возможность высказать этому пустозвону все, что я думаю. Возможно, для него Рождество окажется не таким уж приятным. Доброй ночи! – Доброй ночи, шеф. Он вышел на унылую улицу, где редкий снег быстро превращался под ногами в серую слякоть. III. Отец и сын Снег повалил в полную силу только после наступления темноты, и раз начавшись, снегопад становился все гуще и продолжился даже на следующий день. Лорд Уорбек, пробудившись от чуткого сна, каким спят больные, увидел из окна, что его лужайки, сад, парк за ним и Маркширские холмы вдалеке стали одинаково белы; мелкие детали ландшафта исчезли, его очертания под слоем снега стали плавными и плотными. Все это выглядело бы точно так же, размышлял он, для любого человека, лежавшего в этой кровати в подобное утро, в любое время с тех самых пор, как почти двести лет назад Умелый Браун [2] переделал посадки в парке. Под снегом исчезли все следы небрежения и ветхости, появившиеся в последнее время. Подъездная аллея, обсаженная по бокам подстриженными липами, снова стала гладкой и прямой. Лужайка для игры в шары в кои-то веки демонстрировала ту ровную и гладкую поверхность, которой обладала в те времена, когда поддерживать ее в должном порядке входило в обязанности специально нанятого физически крепкого мужчины. Конечно же, все это было иллюзией. Достанет двух дней оттепели, чтобы обнажить кочки, ямы и сорняки реальности; а также, мрачно подумал он, полдюжины лопнувших труб в разных частях этого внушительных размеров дома, и ему нужно будет каким-то образом найти деньги, чтобы их починить. Неважно. Ему, преждевременно состарившемуся и больному, приятно было тешить себя этой иллюзией, пока она длилась, особенно потому, что, возможно, он делал это в последний раз. Когда Бриггс принес ему поднос с завтраком, он сказал: – После ланча я встану, Бриггс. – Очень хорошо, милорд. – Мне будет нужна твоя помощь, чтобы спуститься в библиотеку. Я выпью чаю с гостями. – Доктор Кертис сказал, милорд… – Доктор Кертис не приедет сюда в такую погоду. У него, как и у его отца, слабые легкие. Он не выносит резких похолоданий. Ему незачем об этом знать. – Да, милорд. – Как сегодня сэр Джулиус? – Кажется, сэр Джулиус в отменном здравии, милорд. Он позавтракал рано – почти так же рано, как доктор Боттвинк, и ушел к себе поработать. Он сказал, что собирается добавить еще полшиллинга к подоходному налогу, но я решил, что таким образом он хотел пошутить. – Будем надеяться, что так, Бриггс. Мне подобная шутка кажется мрачноватой, но у всякого свой вкус. Слава богу у меня, кажется, мало шансов дожить до объявления следующего бюджета. – В самом деле, милорд. То есть… я, конечно, прошу у милорда прощения… мы все надеемся…