В общем, лысого человека мое сознание при переводе магических образов в зрительные впечатления, скорее всего, так и оставило бы лысым. То есть никаких цветных пятен на черепе, скучища. Второй вопрос — о том, кто такой Капитан, — Стевич встретил еще одним задумчивым и заинтересованным взглядом, но никак не прокомментировал собственное отношение, только пояснил, что это персонаж традиционного мадирского театра. В распоряжении драматургов имелся десяток типажей, лишенных личного имени, из приключений которых складывались разнообразные пьесы. Капитан являл собой персонаж героический, трагический или гротескный. Подтянутый суровый офицер, который, в зависимости от желаний автора, мог быть и центральным персонажем пьесы, трагически гибнущим в военной кампании, и романтическим героем, и недалеким солдафоном, рогатым супругом молодой легкомысленной Кокетки. Прозвали так Недича студенты едва ли не в первую неделю работы, а через луну за глаза именовала вся знакомая с ним часть Зоринки. Вообще-то относились ученики к начинающему преподавателю беззлобно, даже симпатизировали, но… Нельзя отказать в наблюдательности и остроумии тому, кто первым примерил к Маю эту кличку. В самом же деле похож! Про Мадиру я спрашивать не стала и очень этим гордилась: кое-что уже знала, выходит, не зря читала учебники! Сейчас страна делилась на провинции, сохранившие исторические имена вошедших в состав общего государства земель, и Мадира была одной из них. Мы сейчас находились в столичной провинции Ольбад, которая граничила с Мадирой на юге. А потом вопросы начал задавать Стевич, и все остальное пришлось отодвинуть на второй план. Но я по этому поводу не расстроилась: самой было интересно узнать, что Горан выудит своими вопросами из моей беспамятной головы. Выудил в конечном итоге многое. Правда, я поняла смысл далеко не всех вопросов, но кое-что интересное о себе все-таки узнала и окончательно подтвердила некоторые собственные подозрения. Мы, например, пришли к твердому выводу, что в прошлой жизни я работала с техникой. Я отлично разбиралась в механике, неплохо знала математику, кое-что понимала в металловедении и немного — электричестве, да и вообще отличалась сообразительностью и обладала способностью логически мыслить. Правда, последней не всегда пользовалась. Еще я выяснила, что необходимый магический иммунитет у меня уже потихоньку вырабатывается, тут предположения Стевича оправдались. Мое состояние менялось именно так, как это происходило у стертых. Я попыталась вытрясти из мужчины руководство, как бы ускорить этот процесс, но ничего по делу он мне сказать не мог: если бы такая методика существовала, ей бы давно уже пользовались для лечения стертых. А так — оставалось только ждать, пока само восстановится. Правда, Горан обмолвился, что я восстанавливаюсь процентов на тридцать быстрее статистической нормы, и предположил, что благодарить за это стоит Мая. Но доказать это пока не мог. В общем, когда к нам присоединился Недич, его друг был обеспечен материалом для размышлений на ближайший вечер, а то и два. — Судя по одухотворенному лицу, ты что-то понял? — предположил Май с иронией, по приглашению Горана усаживаясь к заваленному бумагами столу. — Кое-что. А кое-что пойму, когда проанализирую всю информацию, — уклончиво ответил тот. — Но теперь у меня нет сомнений, что Майя — продукт совсем иного общества и, выходит, иного мира. Очень похожего на наш, но — другого. А кроме того, при всей легкости нрава она не соответствует своей юной наружности. — Почему? — одновременно удивились мы. — Ты что, это по своим психологическим тестам понял? — скептически добавила я. — Психологический возраст — это иное, — возразил Стевич. — Я сужу уже хотя бы по количеству знаний и, полагаю, практического опыта, — пожал плечами Стевич. — Ты умная особа, но не гений, тут я уверен. А коли так, сложно предположить, что к семнадцати-восемнадцати годам ты могла накопить и накрепко усвоить такое количество очень специфических знаний. Конечно, если твоя память принадлежит человеку, а не какому-нибудь сказочному существу. — Воспринимаю я себя человеком, тут противоречий нет, — задумчиво хмыкнула в ответ. — Да и в остальном, пожалуй, соглашусь. Не чувствую я себя настолько уж юной, есть ощущение обширного жизненного опыта. Ну ладно, а какой толк от этого открытия? — Какой-то наверняка будет, — отмахнулся доктор. — Пока я склонен предполагать, что в своем мире ты жизнь закончила и гю какой-то причине перенеслась сюда. Что душа покидает тело после смерти — это факт доказанный, а вот куда она девается потом — существуют только теории. Пока твой пример говорит, что они переселяются в другой мир, но по какому принципу — неизвестно. — А жрецы что об этом говорят? — заинтересовалась я. — Что бы они ни говорили, а доказательств у них все равно нет. — Ну ладно, как скажешь. У меня вот еще вопрос назрел. Почему я понимаю местный язык, если я из другого мира? — Да боги знают, — хмыкнул Стевич. — Ты слишком многого хочешь. Если мы и докопаемся когда-нибудь до подобных деталей, то не при моей жизни. — Что, ни одного специалиста по этому вопросу нет? — не поверила я. — Издеваешься? — Профессор насмешливо вскинул брови. — Нет, ну если поспрашивать, можно отыскать какого-нибудь шарлатана, который в другие миры как к себе домой шастает. Уж среди завсегдатаев городской психиатрической лечебницы точно найдется парочка. — Ну все, все, хватит стыдить, — отмахнулась я. — Откуда я знаю, что у вас тут нормально, а что — сказки?! Напоминаю, в моем представлении магия — тоже сказки! — Что вы сцепились-то на ровном месте? — прервал наш обмен любезностями озадаченный Май. — Наверное, надоели друг другу за эти несколько часов, — легко нашлась я с ответом. — Не то слово! — со смешком согласился Стевич. — Ну-ка, Май, а ложись-ка теперь ты на стол, сниму еще и с тебя показатели. — Это зачем? — насторожился тот. — Хочу выяснить, ты благотворно влияешь на Майю или следует искать другие причины ее быстрого восстановления. Ложись, ложись, я тебя не съем. Вся процедура заняла несколько минут. Горан точно так же, как со мной, внес пометки в блокнот, но если и сделал какие-то предварительные выводы — с нами не поделился. Вместо этого, снимая с друга ремни-датчики, заговорил о постороннем: — Кстати, Май, сегодня тренировка. Может, все-таки присоединишься? Ну, так, в легком темпе. Тебе в команде будут рады. — Да я уже не тот игрок, — поморщился мужчина. — Я не думаю… — Ой, это вот по тому звочу, да? — заинтересовалась я. — А вы зрителей на тренировки пускаете? Честное слово, я буду вести себя хорошо! — Тебе действительно так интересно посмотреть? — Недич глянул на меня озадаченно. — Интересно! — подтвердила я. И, конечно, не стала говорить о том, что куда интереснее мне сейчас затащить туда самого Мая и попытаться расшевелить, согласно заветам его старшего друга. Несмотря на легкий неприятный осадочек после того разговора и слабый внутренний протест против цинизма Стевича, я признавала его правоту и всерьез желала помочь тезке. Почему? Как минимум потому, что мне хотелось хоть как-то отблагодарить за доброе отношение и совершенно бескорыстную заботу. Дорогого стоит тот факт, что из меня пытаются сделать полноценного человека, не требуя ничего взамен. Возятся, одежду покупают, документы оформляют, а это, между прочим, подлог и вообще, наверное, подсудное дело! Да и без благодарности мотивов хватало. Потому что Май — хороший и очень милый, и будет жалко, если из-за какой-то аварии он угробит себя. Потому что я хочу и, похоже, могу ему помочь, и тут уже не важно, почему моя компания столь благотворно на него влияет. Потому что это по-человечески — помочь тому, кто в этом нуждается, пусть даже он сам и отрицает наличие у себя проблем. Да и, наконец, просто назло всем тем сволочам, которые от него отвернулись в трудный момент! Чтобы можно было глянуть на них свысока и заявить — вот вам, не дождетесь. Так что Стевич, похоже, правильно меня просчитал. — Хотя бы одним глазком! — продолжила уговаривать я, умоляюще глядя на Мая. — Я так и не поняла, что это за игра такая, а она ведь, наверное, интересная, если всенародно любимая… — Ну, если так, то несколько минут вечером выделить можно, — неуверенно протянул Недич. — Отлично, значит, подходите к семи! — бодро подхватил Стевич, бросил на меня явно одобрительный взгляд и украдкой подмигнул. — К семи… Домой ехать смысла нет, — заметил Май, глянув на часы, когда мы вышли из лаборатории и оставили Горана одного: доктор всем своим видом давал понять, что до семи часов лучше не мозолить ему глаза. — Ты не голодна? Можно сходить поесть. — Отличная мысль! — охотно согласилась я. — А куда? В столовую? Ты говорил, она здесь есть. — Учитывая, что у нас почти два часа, это не самый хороший способ убить время, — иронично хмыкнул Май. — В окрестностях есть несколько вполне приличных ресторанчиков, в которых обычно гуляют студенты, когда есть на что. Предлагаю съездить в один из них. — А может, пешком пойдем, разомнемся? Тут далеко? Уж очень погода хорошая. — Если пешком, это ограничивает выбор. Впрочем, пойдем. Согласен, проветриться — хорошая мысль. Прогулка удалась. Минут за двадцать мы не спеша дошли до уютного ресторанчика на первом этаже явно жилого здания, поели и вернулись в Зоринку уже более долгим, кружным путем, пройдя какими-то уютными зелеными дворами-скверами и симпатичными узкими переулками, затерянными в жилых кварталах. Все это время оживленно болтали о чем-то отвлеченном и иногда обо мне. Трогать прошлое и вообще жизнь Мая я избегала и только радовалась, что Стевич столь многое успел рассказать. Обсуждать человека за его спиной, конечно, нехорошо и невежливо, но мы ведь не гадости говорили, а… заговор плели, м-да. Тоже не очень-то благородно. Но ведь, не знай я, как все было на самом деле, могла, пытаясь удовлетворить любопытство, нечаянно задеть какую-нибудь болевую точку! А так — все как будто довольны. Май много улыбался и с удовольствием рассказывал о мире и здешней технике. Об открытиях, об обожаемых дирижаблях и немного менее любимых парусниках, о легких фанерных самолетах с пропеллерами, о навигации по солнцу и звездам и о новейшей системе радиомаяков, сеть которых активно строилась по всему континенту. Ну а я с большим удовольствием и пониманием слушала его пояснения, задавала вопросы и уточняла детали, порой вместе с Недичем искренне удивляясь собственному знанию предмета, которое только подтверждало предположения Стевича: моей голове явно больше семнадцати лет. Хорошо так больше, раз в пять. — Слушай, может, я уже совсем старенькой бабушкой была? Прожила жизнь и умерла естественной смертью? — предположила весело. — У тебя для этого неподходящий характер. — Май покосился на меня с сомнением. — Ой, ну вот только не говори, что ты никогда не встречал энергичных старушек, которые могут дать фору молодым! — Пожалуй, — вынужденно согласился мужчина. — Есть у нас одна преподавательница на кафедре… Только тебя очень сложно воспринимать взрослой, когда ты не рассуждаешь о чем-то сложном и важном. Даже просто — взрослой, не говоря о другом. — Да и не воспринимай, — легкомысленно отмахнулась я. — Номинально мне вообще три дня от роду, считай — младенец! После ужина мы без спешки добрались до внушительного спортивного комплекса, принадлежавшего Зоринке и расположенного неподалеку от уже знакомых мне зданий. Просторный бассейн, два больших спортзала и несколько маленьких гимнастических — университет предоставлял своим студентам и работникам возможности не только для умственного развития. Май, за локоть которого я продолжала держаться всю дорогу, знал этот корпус отлично. Мы не пошли к главному входу, а попали внутрь через неприметную боковую дверь — слегка обшарпанную, подвального вида. Она, собственно, и вела в подвал, только сухой и обжитой. Прямо за дверью находился небольшой, совершенно пустой холл с высоким белым потолком, серой керамической плиткой на полу и выкрашенными в жизнерадостный светло-зеленый цвет стенами. Оттуда в три стороны расходились коридоры — прямо, влево и вправо, куда мы и свернули. По коридорам гулко разносились невнятные разнообразные звуки — то шорохи, то шаги, то гул ударов, то монотонное гудение голосов, когда слова разобрать невозможно, но ясно, что говорящих несколько. Коридор закончился крутой лестницей с серыми высокими ступенями и белой, местами потемневшей штукатуркой на стенах. Поднявшись на два этажа, мы опять шагнули в коридор, уже гораздо более широкий и «представительный», чем в подвале: плитка под ногами крупная, с красивым геометрическим узором, двухцветные стены — снизу, примерно до середины, шоколадно-коричневые, выше нарисованного орнаментального бордюра — песочно-желтые. Да и света тут было больше — те же самые шарики на подставках, что и везде, но внизу они располагались гораздо реже. А вот дверь в стене имелась только одна, и через нее мы вошли в собственно спортивный зал. Тренировка пока не началась — видимо, еще не все собрались. Восемь подтянутых крепких мужчин в легких светлых брюках, мягких тапочках на шнуровке и свободных зеленых рубашках с коротким рукавом собрались группой недалеко от входа. Кто-то спокойно разговаривал, кто-то лениво разминался. Стевич был среди них, он-то нас заметил первым и — буквально просиял: — Май! Пришел-таки! Кажется, в этот момент Недич с трудом подавил порыв шмыгнуть за дверь, а потом стало уже поздно. Из присутствующих моего тезку не знали, кажется, только двое — они вежливо подошли со всеми, но держались чуть в стороне, пока товарищи выражали эмоции. Одинаковые у всех: появлению Мая очень радовались. А я, тихонько отступив за спины мужчин, наблюдала за этой картиной с отчетливым умилением. Все-таки он очень бестолковый. Ну вот почему он с этими людьми перестал общаться? Видно же, что плевать им на его титул и прочие регалии, они его без них хорошо знают и ценят. Небось и не вспомнили сейчас об изменении его статуса, иначе не хлопали бы так радостно и искренне по плечам. Нет, понятно, после аварии Май наверняка был не в том состоянии, чтобы впрягаться в тренировки, но я считаю — это совсем не повод прекращать общение с друзьями! Вскоре подтянулись остальные игроки, часть которых радостно присоединилась к гомонящей группе с черным пятном-Недичем посередине, а другая, меньшая, скучковалась в стороне, с одинаковым любопытством поглядывая на меня и на товарищей. — Что показывают? — раздался рядом тихий незнакомый голос. Глянув через плечо, я обнаружила невысокого худощавого мужчину с узким сухим лицом и коротко остриженными седыми волосами, конечно же традиционно расцвеченными пестрыми перьями. Выглядел он заметно старше Стевича, и я сделала вывод, что это тренер. Он был одет в зеленое. — Возвращение блудного сына, — также негромко сообщила я.