Живой, а как же. Нормальный дедок, ни при делах, ни в теме — что ж зверствовать-то? Педантичный старый хрен, обедал у себя в номере всегда в одно и то же время, минута в минуту. Примерно за четверть часа до того, как Леся от тебя уехала, съел что-то не то — в Африке это легче легкого. Лежит сейчас, болезный, несет его временами и сверху, и снизу, но для жизни это не опасно, и затянется всего-то на пару часиков… — А она могла за это время найти левого эксперта? Здесь их, частных, хватает, алмазные дела и тут процветают. — Могла, конечно, — сказал Лаврик. — Но не нашла. По мобильнику таких экспертов не вызывают, вообще по телефону не вызывают — люди солидные, за ними приезжать полагается… Все это время она сидит у себя в номере. Никого из своих шестерок к себе не вызывала и поручений не давала. На обычных телефонах — жучки, номер на прослушке с помощью лазерного щупа из здания напротив. Делаем вывод: эксперта она с собой прихватила в самом деле из педантичности, и эта сторона дела ее не особенно волнует. Тем более что выглядит все строго логично: у тебя и в самом деле не было бы времени за время пути смастрячить убедительную имитацию ценного груза. Где? Гораздо интереснее другое: в соседнем номере, конечно, не таком роскошном, сидит их радист с неплохой рацией, способной накрыть не только Ньянгаталу, но и куски прилегающих держав. Когда она поехала в отель, не заходя к себе, первым делом направилась к радисту, сказала «Пора» и ушла к себе. Радист заработал. У ньянгатальских военных есть только пеленгаторы старого типа — на машинах, против партизан используются. А вот у наших, в другом соседнем здании, имеется портативка. Последней модели, еще только начала поступать потребителям. Так что его моментально запеленговали, записали передачу. Довольно длинная простыня, шифр сложный. Чтобы его расколоть, портативных полевых дешифраторов мало — ребята пытались, но не справились. Тут нужны шкафы наподобие тех, что у нас стоят на «Буруне-2» и аналогичных объектах… Через двадцать пять минут пришел ответ — короткий, практически одна строчка. И наступило сонное царство. Никто ничего не делает, никто ни с кем не разговаривает, все словно чего-то ждут… Что ты головой крутишь? — Плотненько же их накрыли, сказал Мазур. — Пеленгатор, полевые дешифраторы, лазерные щупы, еще и топтуны, конечно… — Кирилл, ты не представляешь, насколько плотно, — сказал Лаврик без улыбки. — Сколько людей и техники на эту операцию брошено. Всякое я повидал, но с таким размахом впервые столкнулся, куда там Эль-Джанейтре:.. И добавил с грустью, на сей раз, похоже, не наигранной. — Я впервые в жизни — и, боюсь, в последний раз — столкнулся с такой щедростью начальства. Оно, сам знаешь, часто скуповатенькое. А тут… Двадцать агентов наружного наблюдения? Мигом! Техническое обеспечение? Вам сколько контейнеров? Легких самолетиков? Вам эскадрильи хватит или две? Экипировка для пяти байкеров? Завтра к утру! Документы? Вам простые или дипломатические, вам сингапурские или британские? Может, вам нужно, чтобы в нейтральных водах «Маршал Ворошилов» стоял? Может, наших дипломатов в Ньянгатале в готовность номер один привести? — он мечтательно улыбнулся. — Это была сказка… Второй такой уже не будет — вряд ли нам доведется второй раз решать такую задачу… — Это точно, — сказал Мазур. — Такие вороны, как мы, в высокие хоромы больше одного раза не залетают, а посему… Рация вновь ожила: — Бег иноходца! Лаврик мгновенно переменился, взмыл с кресла, поджарый, хищно собранный, с холодным лицом, как десять, как двадцать, как тридцать лет назад, когда труба играла боевую тревогу. — Ну вот, — сказал он сквозь зубы. — Кажется, тебя-таки идут мочить. Мазур встал рядом с ним у окна. Хорошая все же штука — жалюзи. Тебя снаружи не видно, а ты видишь все… — Видишь? — А то, — сказал Мазур. — Как сказал в похожей ситуации Василий Иванович — красиво идут, интеллигенция… В самом деле, по участку его соседа с тыла очень грамотно перемещался десяток персонажей в касках, бронежилетах и пятнистых комбезах с желтыми жандармскими погонами. Шли двумя «змейками», прикрывая друг друга, ощетинясь автоматами в обе стороны — и у двоих висели еще за плечом не особенно толстые длинные трубы… — Фыркалки у двух, — сказал Мазур. — Вижу, — сказал Лаврик. — Серьезно за тебя взялись… Жандармские спецназовцы рассредоточились вдоль высокой зеленой живой изгороди — и очень скоро в двух местах ветки медленно раздвинулись, показались два черных толстых дула. Мазур с Лавриком, как люди привычные, моментально разинули рты — чтобы на всякий пожарный поберечь барабанные перепонки. И вовремя — в следующий миг со свистящим шелестом к домику рванулись две серо-дымных полосы, судя по звуку разбитого стекла, впечатались точнехонько в окно — на дело вышли не косорукие дилетанты, оценил Мазур — а парой минут спустя в домике громыхнуло — ах, как громыхнуло! Так, что выбитые взрывной волной окна домов справа и слева разлетелись осколками совершенно беззвучно, тугой кулак воздуха ударил в жалюзи, перекосил несколько, но напрочь все же не снес. Домик вспух изнутри комом ослепительного золотисто-рыжего огня, лохмами вырвавшегося наружу через окна, сквозь хлипкие африканские стеночки, на крыше в двух местах взлетела фонтанами черепица, подпертая огненными языками… И это сияние, продержавшись лишь несколько секунд, погасло, как гаснет лампочка, когда повернут выключатель. От домика остался каркас с провалившейся в двух местах крышей, наполненный лениво колыхавшимися тонкими струйками сизого дыма — а в паре мест появились язычки пламени. Ну, никакой не ребус — боеприпас объемного взрыва, не такая уж и суперсовременная новинка, успевшая дошкандыбать и до Африки. События на улице разворачивались стремительно. Десяток шустриков ловко проломился сквозь живую изгородь, цепочкой рассредоточился по границе участка, держа стрелялки дулом вниз — не в кого тут палить, сразу видно. Примчался большой белый фургон без всяких надписей или эмблем, затормозил через дом от сгоревшего, распахнулись задние двери, и оттуда повалили жандармы, без броников и касок, в обычной форме. Следом подкатила не особенно и большая красная пожарная машина, бесцеремонно проломила хлипкий невысокий заборчик, встала возле бывшего домика и принялась поливать остатки густой струей пушистой белой пены. Вместе с жандармами вылезли двое в белых балахонах, напоминавших костюмы противохимической защиты — капюшоны нахлобучены, от них идут белые гофрированные трубки к футлярам на поясе, группа осмотра, ага… И, разумеется, моментально обозначились зеваки — когда это без них в Африке обходилось что-то интересное? Из дома слева от сгоревшего выскочила полная ньерале в традиционном полосатом габо — женском просторном платье до пят, а за ней выбежали два постреленка лет по семь, очень похожие, близнецы. И справа появились несколько зевак обоего пола и разного цвета кожи, и слева, за машиной жандармов, замаячили любопытные. Байкеры, конечно, никак не могли остаться в стороне от событий — выскочили во дворик, все четверо. Часть жандармов кинулась их разгонять, жестикулируя не так уж угрожающе, но властно, похлопывая себя по кобурам и болтавшимся на поясе дубинкам, покрикивая что-то, не требовавшее в данной ситуации перевода. Довольно быстро зеваки ретировались, осталась только матрона в габо. Загнав детишек в дом, она еще с минуту показывала жандармам не самые пристойные жесты и кричала что-то, опять-таки не требующее перевода, указывая на выбитые окна. Явно что-то типа: «Вы тут балуетесь, а кто мне стекла будет вставлять?» В конце концов и она, не выдержав дискуссии на повышенных тонах с жандармским лейтенантом, ушла в дом. Двое в белом чуточку неуклюже двинулись к остаткам дома, где пожарка уже сбила дым и погасила пару язычков пламени, после чего с чувством исполненного долга стала задним ходом выезжать со двора — не стараясь попасть в уже сделанный ею проем, свалив забор в другом месте. — Все, больше ничего интересного, — сказал Лаврик, прошел к столу и плеснул джина в стаканы. — Садись, покойник. Выпьем за твою загробную жизнь, каковая, само собой, будет бурной… — Сука белобрысая, — без малейших эмоций сказал Мазур, осушив стакан за свою удавшуюся как нельзя лучше смерть. — Ну, так уж сразу и сука… — пожал плечами Лаврик. — Ничего личного, просто бизнес. Тебя когда-нибудь бабы пытались прикончить из-за чуйств?.. Меня тоже ни разу. Ну, швыряла однажды краса с «Ленфильма» пустым графином — так она ж убить не хотела вовсе, так что это не счита… — Поцапались? — Ага. Актрисы — они нервные, работа такая… — Ты ей хоть по известной всему Советскому Союзу личности вмазал легонечко за такие художества? — Еще чего, — сказал Лаврик. — Когда это мы с тобой женщин били? Убивали за дело, но бить не били. Ну что поделать, натура у нее была такая — когда накатит, в окружающих швырять чем попало. Лично в меня она и котом кидала, и букетом, и однажды даже своей собственной фоткой в рамочке в стиле «ню», которую я же и делал. Но, в общем, в меня реже, чем в прочих — потому что я, сам понимаешь, всегда ловил, а это было неинтересно, — он откинулся на спинку стула, мечтательно уставился в потолок. — Боже упаси — бить. Я ее просто завалил прямо на ковер и отодрал от души. После чего не просто успокоилась, а разнежилась, и я какое-то время вновь был лучшим на свете — и, как всегда, недолго… Он сел, выпрямившись, вновь перестав быть обычным человеком. — Что там? Ага, отсюда видно, осматривают то немногое, что от тебя осталось… — Я тебя сто лет знаю, — сказал Мазур. — Труп мертвого человека там, конечно, есть, более того — когда я приехал в домик, он там уже был. Сто процентов — в подвале. За эти полтора часа никто не привозил в дом ничего такого, в чем мог лежать труп. А вот вскоре после того, как я оттуда ушел, подъезжали двое ребят на белой «хонде», зашли по-хозяйски, пробыли там минут пять и ушли… — Хоть ты и покойник, а мозги у тебя работают четко, — усмехнулся Лаврик. — Ну конечно. Как же без трупа? Не с детишками в прятки играем. — Божедомки? — Ну конечно, — сказал Лаврик. — Это в Европе жмурика достать было бы потруднее… впрочем, смотря в каком городе. А уж тут… В любом портовом городе в морге куча неопознанных жмуров, от которых одни хлопоты — хорони их за государственный счет… А санитары моргов по всему миру пьют по-черному. Так что за смешные деньги хоть дюжину жмуров тебе красиво упакуют, хоть две… Конечно, всегда есть возможность сделать анализ ДНК и определить, что это вовсе не белый, но кто этим станет заморачиваться? Твоя Лиса Алиса тебя точно не подозревала в двойной игре, так что какие тут анализы, умерла так умерла… — его лицо стало жестким. — И даже стукни им в голову такая блажь, педантичности ради сделать анализ ДНК, у них просто не было бы времени, потому что работать мы начнем примерно через четверть часа. Пока ей доложат, пока она сообщит хорошую новость подельникам, пока они расслабятся… — Я в игре? — спросил Мазур. — А то! На первом плане. Как весомый живой аргумент… — Лаврик задумчиво протянул: — А соображалка у них работает… Если послать к тебе милого молодого человека или милую эмансипированную девицу с бесшумным пистолем — будет лишний свидетель. Убирать его — снова лишние свидетели. Вывезли в море на лодке, насвистев, будто ты уже в общем розыске, аэропорт и вокзалы перекрыты, так что в нейтральных водах ждет судно, а в море дать по башке и притопить — сразу несколько лишних свидетелей. А так, — он кивком показал на окно, за которым слышался шум новых машин и оживленные разговоры, — гораздо изящнее и безопаснее. Учитывая, что у них шестерит министр внутренних дел, он же шеф жандармов… Смекаешь? — Ну да, — сказал Мазур. — В самом деле, изящно. «Вооружен и очень опасен». Ни в одной стране мира, будь то суперневыносимая демократия или жутчайшая диктатура, ни спецслужбам, ни полиции никогда не отдают письменных приказов «Живым не брать». Иногда это делается устно: вспомним капитана Жеглова: «В связи с опасностью вашей банды имею указание живыми вас не брать!» Иногда в ход идут другие примочки. В Ньянгатале давным-давно придумали нехитрую, но эффективную штуку. Порой в приказе на захват гангстера или террориста-партизана, или объявлении с фотографией и огромной шапкой «РАЗЫСКИВАЕТСЯ (их здесь обожают расклеивать, как когда-то любили на Диком Западе) присутствует завершающая фраза «ВООРУЖЕН И ОЧЕНЬ ОПАСЕН». Каждый сопливый стажер знает: это и есть категорическое указание живым данного экземпляра не брать, валить на месте. Как когда-то корсиканские головорезы де Голля, если был устный приказ, палили в затылок средь бела дня террористам из ОАС прямо в центре Парижа. И еще одна выгодная сторона: исполнители вроде тех, что только что спалили домик Мазура, обычно так до конца жизни и не знают, кого именно они стукнули. Поступил приказ сверху, завершавшийся всем известной фразой — и был старательно исполнен. Сам Мазур до сих пор не знал, зачем и почему ему приказали провести две акции именно так, как он их провел — ручаться можно, никогда и не узнает… — Единственный верный вариант, — кивнул Лаврик. — Учитывая, что у них шестерит… ну, я это уже говорил. Все сходится, и по времени тоже: радист отстучал в столицу подробные инструкции, кто-то в темпе спустил с цепи министра, министр быстренько сыграл втемную своих здешних орлов, орлы были на высоте… Что ты морщишься? — Снять бы эту дрянь побыстрее, — сказал Мазур. — Нога зудит и чешется… — Игорь уже едет с инструментами, потерпи немного… — он прислушался к звукам, доносившимся с первого этажа. — Порядок. Ребята уже собираются в темпе. Пора отсюда линять насовсем. «Желтяки» — ребята хваткие, когда закончат с домиком, обязательно начнут шляться по окрестным домам и опрашивать соседей. Конечно, им таких инструкций министр не давал, но дело они знают, действовать будут по обычной процедуре. Нас, конечно, уличить не в чем, но лишний раз светить наши рожи ни к чему. Домик был снят через третьих лиц, концы в воду, да и заподозрить мирных байкеров вроде бы не в чем. Захотели — приехали, захотели — уехали, нрав у них такой. Вот кстати. Ты пока что все свои документы засунь подальше и не свети. В общий розыск тебя пока что не объявляли, но все равно, в данном конкретном регионе русский адмирал Кирилл Мазур — персона нон грата. Даже хуже. Персону нон грата просто из страны вышвыривают, а ты проходишь как злодейский похититель алмазов… — А без документов как, ежели что? — А дядя Лаврик на два хода вперед не думает? Есть уже для тебя даркон. — Чего? — вытаращился на него Мазур, прекрасно знавший, что дарконом именуется израильский паспорт. — А что? — прищурился Лаврик с несомненной подначкой. — Ты антисемитом заделался на старости лет? Сроду за тобой такого не замечал, особенно если вспомнить твою Беллочку Ройзман… — Иди ты, — сказал Мазур. — При чем тут антисемитизм? Просто даркон для Ньянгаталы — неудачная ксива. Израильтян тут полно — и военных, и гражданских спецов, и бизнесменов. Еще нарвешься на «земляка», а я на иврите знаю одну фразу… — Не забыл? — прищурился Лаврик. — Помню. Ани охуяв лаалот пизга хазу. «Я должен подняться на эту вершину». Ну, и еще полдюжины непечатных словечек. С таким убогим багажом любой настоящий израильтянин меня раскусит в два счета. В полицию не побежит, но получится как-то неудобно… — Да ладно, — сказал Лаврик, ухмыляясь во весь рот. — Это я малость шучу на радостях. Вернее, не совсем шучу. Это в наше время поддельная ксива долго именовалась «картон» — под влиянием творчества Юлиана Семенова. А буквально в последние дни вместо «картона» стал распространяться «даркон». Молодое поколение со своим жаргоном, знакомый процесс… Держи. Этот-то у тебя отторжения не вызывает? — Ни малейшего, — сказал Мазур, взяв чуточку потрепанную зеленую книжечку с прекрасно знакомым затейливым гербом. В самом деле, все равно что встретить старого друга… Он уже бывал австралийцем, покинувшим родину в малолетстве и с тех пор шатавшимся по свету. Австралийский рубаха-парень со своей коронной шуточкой про незадачливого дедушку, который однажды от большого ума решил выбросить завалявшуюся в чулане кучу старых бумерангов… Ну да, в меру потрепан, выдан давненько — но все же не столь измят и засален, как паспорт простого бродяги. На сей раз австралиец будет малость респектабельнее, при галстуке и очечках — значит, это надо учесть и говорить на английском с австралийским выговором почище, интеллигентнее, не употребляя тех простонародных жаргонизмов, что уместны лишь в устах бродяги. Питер Энеи — ну что ж, вполне пристойно. Однажды в подобный картон-даркон ему влепили длиннющую, непроизносимую фамилию — с дальним расчетом, конечно, чтобы всякий ее услышавший через пять минут уже не мог повторить, а через десять — забывал напрочь… — Устраивает, я смотрю? — ухмылялся Лаврик. — Более чем, — сказал Мазур. — Так-так-так… И российская въездная виза имеемся. Что, по нему и домой лететь? — Может быть, — сказал Лаврик. — Как запасной вариант. Смотря как у нас пойдут дела в столице — а там будет еще дельце, уже не имеющее отношения к Олесе и ее шайке… В мансарду поднялся самый желанный сейчас для Мазура человек — доктор Серж, он же Игорь Иванович. Мазур усмехнулся: — Как говорила шлюха в каком-то романе — мне ложиться, или как? — Да сидите, — сказал Игорь Иванович, проворно извлекая из того самого чемоданчика сверкающую пилу. — Лечь все равно некуда, на пол разве… Ногу уприте пяткой в пол и не шевелите оною. — Ты что это на бутылку поглядываешь? — хмыкнул Лаврик. — Где операция, там и наркоз, — сказал Мазур. — Святое дело. — Логично… — сказал Лаврик, взявшись за сосуд. — По капельке можно, мы свою меру знаем… Очередную хазу — сколько их, таких, мимолетных, было в жизни? — они покинули беспрепятственно — Мазур в машине Багрова, Лаврик со своей оравой — на ревущих двухколесных мастодонтах. Жандармы и не тормознули — видимо, еще не получили приказа на опрос соседей. Если подумать… Кто-то мог видеть, как из домика, от которого остались одни головешки, в домик байкеров переходил чуточку странный человек: в костюме и при галстуке, одна нога обута, другая в гипсовой повязке, но ступал на нее сей персонаж, как на здоровую. Но это не обязательно даст зацепку здешним следакам — если им вообще об этом расскажут. Во всем мире обыватели не горят желанием долго откровенничать со шныряющими по их району или дому сыщиками. Кроме того, ближайшие соседи — та матрона с пострелятами-близнецами и респектабельный пожилой негр в золотых очках, у которых взрывной волной из-за жандармских игр повышибало все стекла, могут вообще послать сыскарей подальше, здешний средний класс может себе это позволить. Так что не стоит забивать голову еще и этим…