На въезде в городок стоял крашенный в неизбежный камуфляж джип, и рядом прохаживался полицейский в серой форме с кургузым кительком, в синей фуражке, при желтых погонах и желтом аксельбанте. Кроме пистолетной кобуры, на плече у него висел и автомат, страж закона был рослым, кряжистым и растяпой отнюдь не выглядел вопреки массе здешних анекдотов о провинциальной полиции. «Ровер» он окинул очень пристальным, колючим взглядом, они с Мазуром даже встретились на миг глазами — джип и полицай стояли на правой стороне дороги. Чуть отъехав, Мазур посмотрел в зеркало заднего вида и обнаружил, что полицейский, глядя ему вслед, что-то говорит в небольшую черную рацию. Пока что было совершенно непонятно, как данный факт расценить, так что Мазур и не пытался строить догадок. Поспешно затормозил — улицу неторопливо принялась переходить крайне живописная старуха в цветастом балахоне, множеством медных браслетов на худых руках и высоко взбитыми седыми волосами, в которых торчали длинные тонкие косточки какой-то мелкой зверюшки, на концах перевитые красными ленточками. Покосившись на Мазура, она вдруг оскалилась, показав пару-тройку уцелевших в житейских бурях зубов, приостановилась перед самым капотом и, выкинув левую руку, сделала «козу» указательным пальцем и мизинцем. После чего улыбнулась словно бы с чувством выполненного долга и поплелась дальше. Мазур выругал ее про себя матерно. Он представления не имел, что сие означает, знал одно — не наведение порчи. Эту процедуру он видывал в Африке не раз, так что был, как теперь говорят, в теме. Африканское наведение порчи — дело долгое, включающее в себя разнообразные пляски, запевы-заклинания, манипуляции с подсобными магическими предметами вроде коровьих хвостов и прочие необходимые процедуры. Дело на добрых полчаса, а то и подольше… Он ехал не быстрее пятнадцати — машин на улицах почти что и не было, зато по проезжей части форменным образом шлялись подвыпившие и трезвые обыватели обоего пола, играли дети, бродили козы, свиньи и худые собаки. Пару раз даже объявлялись отощалые коровенки. На гудки (сначала Мазур пару раз попробовал посигналить) вся эта публика, что двуногая, что четвероногая, не обращала ни малейшего внимания, порой обыватели даже косились на него с самым негодующим видом, словно это он нарушал правила или издавал посреди улицы неприличные звуки. Специфический был городок. В подобных случаях Мазур старался узнать побольше о маршрутах возможного отхода, а потому прочитал кое-что и про Лубебо. Специфика заключалась в архитектурном облике. В противоположность другим подобным городишкам, которые Мазуру пришлось повидать, и не только в этой стране, здесь практически не было ужасающего вида лачуг местной постройки, напоминавших порой видения обкурившегося гашиша архитектора. Все дома, какие он пока видел, были европейской постройки, начиная с кирпичных прошлого века и кончая относительно современными, возведенными лет за несколько до обретения независимости, то есть сорок лет назад. Правда, как он это опять-таки видел в других местах, дома, перейдя во владения гражданам новоиспеченной республики, в полной мере испытали на себе особенности национального менталитета. Провалившиеся во многих местах крыши никто не чинил, должно быть, философски полагая (и в этом был свой резон), что дожди случаются крайне редко, а излишней эстетикой и дизайном заморачиваться не следует. В большинстве домов оконные стекла, сразу видно, давно считались архитектурными излишествами — а кое-где и входные двери. Сразу видно еще, что за последние сорок лет покраска, побелка и прочий косметический ремонт домов считались излишней роскошью. Ну, и прочие милые детали — гроздьями свисавшее из окон сушившееся белье, корова, меланхолично взиравшая на мир из окна первого этажа… Некоторые дома, правда, выглядели довольно пристойно, даже со стеклами в окнах. Должно быть, там обитали персоны, считавшиеся местной аристократией — таковая имеется в самом крохотном человеческом поселении. Хватало и домов, со стороны видно, пустовавших. Причины Мазур знал. При португальцах город был в основном белым и играл роль чего-то наподобие отечественного райцентра. При республике райцентр перенесли в другое место, белые, за редчайшими исключениями, уехали на заморскую историческую родину, и сюда перебрались те из обитателей окрестных деревень, что ощущали тягу к городской жизни. Но все равно их было слишком мало. При португальцах здесь обитало тысяч шесть человек, теперь — не более двух с половиной. В таком городе жителю обитать трудновато — мало возможностей для заработка. Небольшая здешняя электростанция оказалась заброшена, закрылись велосипедный и пивной заводики (о первом обыватели не сожалели ничуть, о втором печалились горько), и еще несколько маленьких предприятий. Так что со временем часть «понаехавших» разбрелась по родным деревням. Оставшиеся держались на плаву лишь благодаря расположенной километрах в пяти топазовой шахте, оскудевшей, но до конца еще не выработанной. Сами горняки были приезжие (аристократия черного пролетариата), и местные зарабатывали кое-какую копеечку, обслуживая их поселок: трудились прачками, поварихами, подсобными рабочими, сторожами, поставляли открыто разнообразный провиант и потаенно местный забористый самогон из проса. Ну, а немало особ женского пола скрашивали горнякам досуг, уж как умели. В общем, жизнь кое-как крутилась, ни шатко, ни валко — и капиталов не сколотить, и с голоду не помрешь… Сзади вдруг послышались вопли, визги, лай и блеянье, утробно рявкнула сирена. Мазур посмотрел в зеркало заднего вида. Двуногие и четвероногие с проворством, выдававшим большую практику, рассыпались в обе стороны с проезжей части. Показался несущийся во весь опор раскрашенный в камуфляж большущий американский пикап, не такой уж и древний, с обмундированным народом в кузове. Мазур как ехал, так и ехал — с какой стати его, законопослушного гражданина, это должно волнован, и вообще задевать? Пикап обошел его, как стоячего — а потом метрах в трех впереди лихо повернул, перекрыл дорогу и остановился. Из кузова проворно посыпались полицейские, числом шесть. Разомкнулись шеренгой и навели на Мазура германские автоматы со столь многозначительным видом, что он затормозил и выключил мотор, не дожидаясь каких бы то ни было устных разъяснений. Четверо так и остались стоять на прежнем месте, держа его под прицелом, а двое подбежали к передним дверцам машины. Тот, что встал со стороны Мазура, выразительно повел дулом автомата, приказывая опустить стекло. Глава III. Жандармерия: взгляд изнутри Ну, Мазур и опустил — а что еще прикажете в таких условиях делать, тем более человеку законопослушному? Тьфу ты, подумал он тут же, непонятки какие-то, право… Это была не полиция, а жандармы — форма схожего цвета, но кителя длиннее, на желтых погонах широкая красная кайма, аксельбанты вдвое гуще, не только из желтых кистей, но и из синих, кокарды на синих фуражках побольше и разлапистее полицейских, да вдобавок фуражки с красным кантом. Странно. Этим ореликам здесь просто нечего делать. Здешняя жандармерия относится к полиции примерно, как гвардия к армии, сплошь и рядом решает дела посерьезнее. Партизан гоняет, конечно, но серьезных — а неподалеку от этих мест инсургентов немало, но там сплошь мелкота. И не патрулирует ни деревень, ни таких вот крохотных городков. Крупномасштабная облава, куда сгоняют всех носителей погон, несмотря на разновидности, осталась далеко в стороне. Есть одно объяснение, но лучше бы эта версия оказалась ошибкой… Не было ни вопросов, ни требования предъявить документы — тот, что стоял у его дверцы, рявкнул: — Прошу выйти из машины! И посторонился влево — чтобы Мазур, возникни у него такое желание, не смог приложить стража порядка дверцей. Битый, однако, хваткий, средних лет, да и медалька болтается… Мазур преспокойно вылез. Слева тут же надвинулся второй, уже с заброшенным на плечо автоматом, проворно расстегнул нижние пуговицы Мазуровой куртки, выдернул из кобуры пистолет, из кармашка обойму, отстегнул с пояса ножны с австрийским десантным кинжалом. После чего рявкнул в стиле первого: — Где автомат? — Ради бога, давайте покажу, — сказал Мазур с хладнокровием человека, ни в малейшей степени не запачканного в глазах властей. Перешел к левой дверце. Разоруживший его субъект (капрал, как оказалось при ближайшем рассмотрении) топотал следом, бдительно дыша в затылок. Достав ту сумку, что побольше, Мазур расстегнул «молнию» и медленно открыл сумку, демонстрируя «Беретту». Капрал что-то рявкнул в сторону на местном, подбежал жандарм, отобрал у Мазура сумку, застегнул и встал с ней тут же. — Откройте вторую сумку, — мотнул подбородком капрал. Мазур включил барский голос: — Если я ее открою здесь и сейчас, вы все не позднее чем через сутки пойдете под военный трибунал. Капрал, вы, судя по вашем виду, не новобранец. Может быть, прежде чем бросаться на человека, стоит посмотреть его документы? Капрал не разозлился, как сплошь и рядом бывает в случаях, когда задержанный начинает качать права. Вообще не выразил особых эмоций. Просто словно бы ненадолго задумался, как ему поступить. Наконец без выражения буркнул: — Поедете к господину капитану. — С превеликим удовольствием. И как можно быстрее, — сказал Мазур: — Только показывайте дорогу, я здесь впервые. — Садитесь за руль, — приказал капрал и первым полез на заднее сиденье. Мазур включил зажигание. Пикап отъехал задом, освобождая дорогу, а когда Мазур тронулся, пристроился сзади. Капрал распоряжался: — Прямо по улице. У того вон желтого дома свернете направо. — У того вон бывшего желтого? — нейтральным тоном уточнил Мазур. Дом и в самом деле заслуживал именно такого названия — желтой краски там сохранилось по пятнышку размером с ладонь на квадратный метр. Не вдаваясь в дискуссии, капрал буркнул: — Возле него самого. Автомат он держал так, что дуло пребывало в неприятной близости от затылка Мазура, а такое никому не понравится. Мазур сказал спокойно: — Вы бы отвели ствол? Не люблю, когда мне в затылок тычут дулом. — А кто любит? — поворчал капрал. — Не звените нервами, я спусковой крючок пальцем прижимаю с обратной стороны, так что случайного выстрела не будет… Профессионал, оценил Мазур. Но, в болотного черта Качану, что все это должно означать? Документов не требовали, вообще не задали ни одного вопроса — однако, учитывая жандармские нравы, обращаются прямо-таки по-джентльменски, на «вы», не орут, стволами в харю не тычут… Вообще-то забрезжили наметки версии… — На перекрестке — налево. И к тому вон дому, где над крыльцом флаг республики. Указанный дом, трехэтажный, судя по виду, был построен в промежутке меж двумя мировыми войнами из добротного красного кирпича — и, что для этого мегаполиса крайняя редкость, содержался, с первого взгляда видно, в идеальном порядке: все окна целехоньки и даже недавно вымыты, входная дверь покрашена, темно-коричневая черепичная крыша без единой прорехи. Здешняя жандармерия определенно любила комфорт и грязью зарастать не собиралась. Ну и, надо полагать, создается соответствующий имидж: среди грязи и запустения сверкают хоромы жандармерии… Да, но какого черта здесь делает жандармерия?.. А ее тут полно — с дюжину толчется в огороженном дворике, и в окнах видны сплошь жандармы. Черт, неужели в Ньянгатале началась очередная заварушка? Вроде бы не должна, по всем прогнозам: Олесин концерн прикупил немало генералов и влиятельных политиканов — в первую очередь как раз для того, чтобы сохранялась стабильность и не случалось заварушек… Капрал подтолкнул его стволом автомата: — Руки за спину и вперед. В здании — на второй этаж, налево. Твою мать! Стоять! Он запустил ручищу в левый карман куртки Мазура и вытащил обе бельгийские гранатки, бросил короткую фразу, явно смачно выругался — и явно не в адрес Мазура, а в свой собственный за допущенную промашку. Уважаю самокритичных людей, подумал Мазур, с заложенными за спину руками входя в дверь, которую перед ним распахнул один из пленителей. Внутри ходили жандармы, кто с деловым видом, кто праздно болтался, и особого внимания не обращал никто — смотрели мельком. О своей драгоценной сумке он не беспокоился — едва вылез из машины, ее подхватил за ним и понес тот, что уже обременился сумкой с автоматом. На втором этаже они вошли во что-то, напоминающее небольшую приемную — только вместо секретарши за столом с тремя телефонами сидел жандарм. При виде процессии он молча встал и распахнул дверь. За дверью обнаружился средних размеров кабинет, обставленный с казенным аскетизмом (роскошные здесь полагались чинам, начиная с полковника — или пониже, но занимавшим какой-нибудь важный пост). Хозяин кабинета за большим пустым столом пребывал в чине капитана, и его пост вряд ли можно было отнести к важным. На стене над его толовой Мазур сразу заметил выцветший четырехугольник обоев — ага, несомненно висевший здесь раньше портрет президента уже сняли ввиду его безвременной кончины, а портреты лидера нового до этой глуши добраться еще не успели. Сие нам знакомо и по родному Отечеству, доводилось наблюдать схожую картину… — Садитесь, — бесстрастно сказал капитан. — Руки из-за спины убрать можно? — вежливо осведомился Мазур. — Можно, — кратко обронил капитан. Какое-то время они беззастенчиво разглядывали друг друга. Мазуру капитан, усатый здоровяк лет сорока, не понравился сразу: исключительно оттого, что выглядел весьма неглупым человеком и хватким сыскарем, умеющим расставлять хитрые капканы и устраивать мастерские ловушки. Иногда гораздо предпочтительнее иметь дело с недалеким простаком, чванливым дураком. Здесь — ничего похожего. — Капитан Бартоломео Амбатене, жандармерия, — сказал хозяин кабинета. В тон ему Мазур представился: — Адмирал Кирилл Мазур, экспертная группа по безопасности при президенте республики. Капитан и глазом не моргнул: — Бывает… — посмотрел через плечо Мазура. — Давайте, что там… Капрал выложил все отобранное у Мазура оружие, жандарм достал из сумки «Беретту» и положил на стол, примостив рядом три запасных магазина. — Солидно, — сказал капитан. — А в карманах у вас что? Если вашей тонкой душе претит, когда у вас шарят по карманам, можете вывернуть их сами. Только, чур, до донышка. Мазур принялся выкладывать на стол все, что у него имелось в карманах. Капитан брал предмет за предметом, документы внимательно читал, все прочее тщательно осматривал, даже поворошил сигареты в пачке и щелкнул зажигалкой, явно чтобы убедиться, что это именно зажигалка и она исправно выбросит язычок огня, а не плюнет, скажем, слезоточивым газом или проделает еще что-то пакостное. Закончив осмотр, капитан продолжал разглядывать все имеющееся на столе. В самом деле, набор был, мягко говоря, нестандартный: если не касаться житейских мелочей вроде сигарет, расчески и носового платка — роскошное удостоверение адмирала-эксперта по безопасности, заграничный паспорт Мазура, карточка Лесного корпуса (где фотография-то была Мазура, но имя и фамилия совершенно не те, что в двух других документах), приличный ворох банкнот (доллары, франки и юморина под названием «местная валюта»), два чека на суммы, способные удивить многих и многих, а на десерт — автомат и пистолет, кинжал и две гранаты. Интересная подборочка, любой согласится. Капитан включил мобильник, явно чтобы и насчет него убедиться, что это именно мобильник, покивал: — Ну да, откуда у нас зона приема… Да, а что там со второй сумкой? Расстегни-ка, Жоан. Жандарм с некоторой робостью ответил: — Осмелюсь доложить, господин капитан… Он сказал: если заглянем, все пойдем под трибунал. Мало ли что на свете бывает… Едет такой вот неприметный из себя, а зам кто его знает, кто он там… — Трусовато сказано, Жоан, — продолжил капитан. — Хотя и не лишено определенной житейской мудрости… — он посмотрел на Мазура. — А если я загляну, тоже пойду под трибунал? — Возможно, — сказал Мазур.