С каждым мгновением Эраст Петрович будто становился на дюйм меньше ростом. Или это поднимался уровень липкой жижи? Дышать приходилось ртом – в пропитанном испарениями воздухе почти не было кислорода. Несколько минут Фандорин пытался ослабить веревки. Но они были стянуты крепко. От рывков и метаний погружение в трясину ускорилось. Нефть доходила уже до середины груди. Много раз Эраст Петрович размышлял, какою она будет – его смерть. Но в самых мрачных фантазиях не воображал ничего до такой степени ужасного. «Благородный муж помнит: достоинство не в том, что с тобой происходит, а в том, как ты себя ведешь!». Он задрал голову, чтоб напоследок увидеть кусочек космоса – пусть маленький и серый. В квадратной дыре – это вдруг показалось гибнущему Фандорину последним, особенно гнусным издевательством – горела бледная звезда Венера. Кара-Гасым Звезду любви закрыло черное пятно. Голос, показавшийся в колодце оглушительно громким, крикнул непонятное: – Aй киши, сэн сагсан? Это наверняка вернулся кто-то из бандитов, чтобы напоследок поглумиться, но Эраст Петрович обрадовался и такому визитеру. «Нужно вывести его из себя! Крикнуть что-нибудь ужасное. Чтоб оскорбился и застрелил! Что угодно, только не утонуть заживо в мерзкой жиже!» Беда была в том, что Фандорин совсем не владел искусством словесных оскорблений. Прожил на свете столько лет, но не научился. А сейчас от этого зависела жизнь. То есть смерть. Представители небольших народов очень чувствительны к ущемлению национального чувства. А нападавшие, судя по именам, были по преимуществу армянами. И Эраст Петрович разразился бранью в адрес ни в чем не повинной армянской нации, чего никогда не позволил бы себе, если б не ужас перед мучительной смертью. – Вай, правильно говоришь, – гуднул бас. – Русский, а говоришь правильно. Сейчас смотреть тебя буду. Где тут лампа был? Тень исчезла, снова замигала коварная звезда. Но через минуту наверху возник и начал медленно спускаться светящийся шар. Это была стеклянная масляная лампа. Слегка покачиваясь на веревке, она остановилась над головой тонущего. Теперь горловины колодца было не видно, зато из мрака выступили черные, склизкие стены. – Будь проклят, грязная собака! – не совсем уверенно сказал Фандорин, щурясь. Он не понимал, что происходит. – Сам ты грязный, – ответил голос. – Голова черный весь. Совсем тонуть хочешь? Подожди, не тони. Лампа уползла обратно. Снова стало темно. Еще темней, чем прежде. Эраст Петрович рванулся, напряг всю свою немалую силу, но путы были крепкие. Только провалился еще глубже, почти по шею. Фандорин стиснул зубы, чтобы не закричать, не попросить неизвестного человека, кто бы тот ни был, о спасении. Благородный муж просит о спасении только Бога. И лишь в том случае, если в Него верит. – Господи, – пробормотал Эраст Петрович, – если Тебе не все равно, верю я в Тебя или нет, сделай что-нибудь. Иначе я скоро предстану перед Тобой и спрошу, за что Ты так со мной обошелся. Возможно, Всевышний испугался или усовестился. А может, просто не планировал пока встречаться с Эрастом Петровичем. Но только наверху опять воссиял свет и начал приближаться. Это была та же самая лампа, но теперь с ее донца свисал нож с узким лезвием. Клинок соблазнительно посверкивал, качаясь из стороны в сторону. – Хэнджел острый, – изрек наверху громогласный бас. – Зубы бери, веревка режь. Один чик – готово. Попытаться привстать на цыпочки было неудачной идеей – только глубже провалился. «Хэнджел» (вероятно, «кинжал») висел перед самым носом связанного, но ухватить зубами рукоятку оказалось куда как непросто. Фандорин изогнул шею. Попробовал с одной стороны, с другой. Никак! Вот какое искусство нужно было осваивать, а не бегать по потолкам! С четвертой попытки получилось. Эраст Петрович вцепился зубами намертво. Но что дальше? Рукоятка ведь привязана к лампе. Дернул – и нож с неожиданной легкостью высвободился. Узел был едва затянут. Крепко сжав челюсти, Фандорин изогнулся. Попытался достать острием до верхнего извива веревки, находившегося на уровне подмышки. Дотянулся. Какое острое лезвие! От первого же прикосновения веревка лопнула. Действительно «один чик»! Теперь то же самое с другой стороны. Есть! Путы стали поддаваться. Минуты через две руки были свободны. Чтобы освободить ноги, пришлось нагнуться, с головой погрузиться в нефть, но это была ерунда. – Вай, молодец, – сказал неизвестный спаситель. До этого момента он молча наблюдал за действиями Фандорина. Не веря своему счастью, Эраст Петрович попробовал сгоряча вылезти из скважины сам. Упирался в стены – и соскальзывал, срывался. Черт подери, отсюда и с развязанными руками не вылезти! – Вай, дурак, – так же спокойно прокомментировал бас тщетные усилия. – Веревка зачем? Крепко держи, да? Лампа сними, кинь. Только сначала дуй. Не то совсем жареный будешь. Фандорин снял стеклянный колпак и осторожно задул огонь. Одна искра – и сгоришь заживо. Крикнул во тьму: – Готово! Держусь! В тот же миг его потащило вверх – очень легко, словно там успели прицепить веревку к лебедке. Минуту спустя Эраст Петрович сидел на краю дыры и хватал ртом ночной воздух – такой чистый, сладкий, волшебный. А ведь раньше казалось, что в Черном Городе невозможно дышать. И еще наверху было светло. От лунного сияния, по контрасту с колодцем показавшегося невыносимо ярким, пришлось даже прищуриться. Своего спасителя Фандорин рассматривал из-под руки. Высоченный, толстенный детина с великолепными усами вразлет тоже разглядывал спасенного. Великан был одет в черное: папаха, черкеска, бурка. Черными были густые широкие брови; большие круглые глаза тоже отливали матовой чернотой. Не церемонясь, он повертел Эраста Петровича мощными ручищами, пощупал, помял. Констатировал: – Не раненый. Ты кто? Почему армяне тебя колодец топили? Чтоб живой человек в нефть топить, сильно ненавидеть надо. Э, ты кто? Не молчи! – Он потряс еще не совсем пришедшего в себя Фандорина за плечи. – Скажи, да? Интересно! – Мой враг, – сказал Эраст Петрович, сплевывая вязкую, маслянистую слюну. – Однорукий. Имя – Хачи́к. Пытался меня убить в третий раз. Почему – не знаю. Говорить получалось только короткими фразами. Вдруг вспомнил: Маса! Вскочил, побежал к перевернутому автомобилю. Маса лежал на том же месте. Запрокинутое лицо было белым, мертвым. Темные глазницы казались пустыми. Упав на колени, Фандорин пощупал пульс. Живой! Расстегнул рубашку. В первый миг вскрикнул от облегчения – рана, которую он наскоро заткнул импровизированным тампоном, была почти касательная, сквозная: на боку, меж ребер виднелось выходное отверстие. Но ближе к грудине чернела еще одна дырка. Она почти не кровоточила, но из нее вздулся и опал темный пузырь. Пробито легкое! – Помирает? – спросил черный человек и поцокал языком. – Помирает. Кровь внутрь течет – дермо дело. «Он прав! Нужно остановить внутреннее кровотечение! Соберись, не раскисай! Действуй!» Эраст Петрович усилием воли заставил себя забыть о том, что это Маса. Вообще обо всем забыть. Ни о чем не думать. Отключить всё тело за исключением указательного пальца. Превратиться в этот палец. Аккумулировать в нем энергию «ки». Когда палец заныл от переполнявшей его силы, как от боли, Фандорин набрал полную грудь воздуха, засунул всю первую фалангу в рану, и держал так столько, сколько хватило дыхания. – Колдуешь? – с любопытством спросил богатырь. – Его нужно отвезти в больницу. Эраст Петрович поднялся, обошел вокруг машины. С помощью усатого верзилы «парсифаль» можно было бы поставить на колеса. Но ведь не поедет. Передние шины прострелены. И масло, кажется, вытекло. – Везти можно. Незнакомец показал куда-то. Поодаль, возле соседней вышки, стояла огромная лошадь, спокойно помахивала хвостом.