— Я говорю про настоящую работу, не домашнюю. — Думаю, отвечать на звонки я бы сумела. — У вас никакой квалификации. Лэйси хотелось бросить трубку или опять оскорбить ее, но нельзя было так рисковать с этой женщиной, которая может положить ее папку в самый низ стопки. Поэтому Лэйси стала рассказывать, что в школе у нее были неплохие отметки, что она хорошо готовит, что она водит лучше многих. Секретарша некоторое время молчала, потом обещала сделать приписку к файлу Лэйси и положила трубку. Позже, услышав, что к дому поворачивает школьный автобус, она встала у двери с охапкой шерстяных вещей. Раскрасневшиеся девочки с обветренными щеками вбежали, щебеча, и Лэйси протянула каждой свитер и варежки, а Диане еще и шарф. — У нас дома зима! — сказала она, и девочки сразу все поняли. Они побросали сумки и стали облачаться в новые слои одежды, нарочно топая по гостиной. Скоро все превратились в первооткрывателей на льдине в Аляске. Лэйси каким-то образом оказалась санями, и девочки стали на нее забираться. Маргарита изображала ездовую собаку, встала на четвереньки и завыла, отчего их настоящая собака, Дженкинс, рванула за диван и спряталась. Пока готовили гренки с сыром, никто не снимал свитера и шарфы. Лэйси-Мэй не успевала класть желтые квадратики на сковородку, как их уже съедали. Девочки были так довольны, когда Лэйси разрешила им лечь к ней в кровать, что она не стала заставлять их вылезать из-под одеял и мыть руки. Под кроватью сопел Дженкинс, а девочки наблюдали за облачками пара над их головами. — Это кислород, — сказала Лэйси. — Мы им дышим. Пишется к-и-с-л-о-… Старшей, Ноэль, вечно самой умной, было десять. Она любила книжки про космос и океан; она могла бы стать однажды ученым. Лэйси считала, что из ее девочек эта пойдет дальше всех. И именно для нее она рассказывала про слова. Ноэль закончила за мать: «р-о-д». Диана и Маргарита зааплодировали. На следующее утро девочки ушли в школу: у них порозовели носы и слезились глаза. Лэйси смотрела им вслед, пока они спускались к дороге, и завидовала, что они отправляются в тепло, где температура куда выше пятнадцати градусов. Чтобы отогнать холод, она приняла душ — большего удовольствия она не испытывала с самого ухода Робби. Неужели вода всегда была такой теплой и приятной? Она прошлась пальцами по каждому миллиметру тела, и тепло проникло куда-то глубоко, под верхние слои кожи — как это называется? Эпидермис? Это слово она узнала в старшей школе. Только последние несколько недель, с тех пор как в соседний дом въехала медсестра, Лэйси стала вспоминать, что у нее в школе было очень даже неплохо с биологией. Она видела, как медсестра проезжает мимо на машине — едет на смену в больницу, и думала: «это могла бы быть я». Конечно, медсестра была толстая и без мужа, а сына оставляла на ночь с няней, и даже не притрагивалась к листьям в саду, но зато в ее коттедже было наверняка больше двадцати-двадцати пяти градусов, а это чего-нибудь да стоит. Лэйси задрожала и обернула голову полотенцем. Мокрые волосы казались грехом. Сколько она сейчас истратила газа? Сколько процентов нужно каждый день, чтобы нагреть дом? Она раскрыла все шторы, чтобы впустить солнце — ей казалось, что свет немного прогреет комнаты. Через полчаса она обошла весь дом и задернула шторы, потому что ей показалось, что стало дуть. Она жила в этом доме четыре года, с тех пор как Робби перевез их всех на север округа, но до сих пор не разобралась, как что работает. Пока она одевалась, ей вдруг пришла в голову ужасная мысль: а как нагревается вода? Тоже газом? Ей не хотелось звонить бывшей начальнице Робби, но пришлось. Другого выхода не было. — Я боюсь, это вредно для девочек. Тут так холодно. — А нельзя продать ваши талоны на еду? — Нам же нужно есть, Аннетт. — Ну, от холода еще никто не умирал. Взять хоть Робби. Вырос в тропиках, где всегда жарко, и взгляни на него теперь… — Аннетт, я же тебе говорю, он не виноват. У него просто… — Лэйси пыталась подобрать слово, вспомнить точную формулировку адвоката. — Химический дисбаланс. Аннетт вздохнула. — Сколько можно строить из себя дурочку, Лэйси-Мэй. — Нам бы занять, совсем немножко. — Нет уж. Робби меня уже один раз обчистил, помнишь? Лэйси-Мэй не любила, когда Аннетт вспоминала про гараж. После стольких лет верной службы Аннетт чуть его не сдала — Лэйси-Мэй пришлось заявиться на Бирд-стрит и умолять ее закрыть на его поступок глаза, только один раз. Он всего лишь продал несколько лишних запчастей. — А что, вы разве не получаете государственное пособие? — спросила Аннетт. — Как вы так быстро спустили все деньги? Когда Лэйси не ответила, Аннетт выругалась. — Ты такая же гадина, как и он, — сказала она. — Эти девочки заслуживают вдвое больше твоей полулюбви. Лэйси улеглась в кровать, от волос все подушки намокли. Собака, поскуливая, приплелась за ней в комнату. Она натянула на себя три одеяла и стала разговаривать вслух. «Зачем ты купил мне этот дом, раз тут так холодно? Зачем ты купил мне этот дом, раз ты оставил меня?» Довольно долго им было хорошо. Они купили деревянный домик, синий с белыми ставнями, потому что он стоял на большом участке у подножия холма. Робби сам обстроил его верандой со всех сторон, и раньше они часто сидели за домом и пили пиво, уложив девочек. Иногда, перепив, он делал это прямо на веранде. «Это и есть свобода, — говорил он. — Захочу, буду трахаться со своей женой под открытым небом». Иногда он мог шлепнуть ее и потянуть за волосы, а она прикусывала его палец, и Лэйси этого и хотелось: ей нравилось, как он обращался с ней, нравилось ощущение, будто им принадлежит не только дом, но и холм, и лес, и их кожа, и они сами. Только в такие моменты он бывал груб. Он никогда не бил ни ее, ни девочек, даже когда совсем скатился. Он мог кричать, рыдать, но руку поднимал, только если она его просила, только потому, что им так нравилось, и это было так же приятно, как ощущение его члена внутри нее, от которого хотелось петь. Ее утешили слова адвоката о нарушении в мозгу Робби. Вот почему ему нужны были наркотики, вот почему он пропадал и занимался бог знает чем. Он не переставал любить ее и девочек. Просто, по словам адвоката, он в каком-то смысле был болен. Вот только судье было все равно. Скорее всего, его спровоцировало какое-то событие, какая-то катастрофа, трагедия. Триггер. Лэйси-Мэй пыталась понять, что это могло быть за событие, но все самое важное случилось так давно. Переезд Робби в эту страну, потом переезд сюда из Нью-Йорка, смерть его матери в Колумбии. Еще был какой-то человек с работы, у которого остался маленький мальчик. Лэйси даже никогда про него не слышала, а потом как-то Робби пришел домой, включил новости и показал на ужасный кадр на экране — лужайка перед домом на западной стороне, все затянуто желтыми лентами. «Убили моего друга», — сказал тогда Робби, но не может же быть, что все из-за этого. Сколько она ни рылась в прошлом, Лэйси-Мэй не могла отыскать причину. Выплакав все слезы, Лэйси-Мэй достала из-под раковины копилку с мелочью, погладила Дженкинса на прощание и поехала по объездной дороге в магазин. Там она нашла продавца и спросила, где Хэнк. Она подождала его у разменного автомата, которому скормила всю мелочь и получила чек, согласно которому ей причиталось девять долларов. Хэнк вышел из одного из отделов в джинсах и отражающем желтом рабочем жилете. У него были длинные волосы, и он зачесывал их набок на одну сторону. Он знаком пригласил ее за автоматические двери на парковку, и, выйдя, чмокнул ее куда-то в районе уха и закурил сигарету. — Лэйси, а ты такая же красотка, как и всегда. Ты в курсе? Зубы у тебя — так бы и съел. Последнее время Лэйси совсем не чувствовала себя красивой. От недосыпа глаза у нее были красные, и уже не первую неделю она не могла себе позволить даже нормальный шампунь. Хотя бы улыбка была при ней. Она взглянула на Хэнка, врубила улыбку на полную и стала объяснять про пятнадцать процентов. Она была осторожна и экономила на всем, кроме газа. С тех пор как нет Робби, холода еще не наступали. Она ничего не знает. — Ты не думала продать этот дом? — Робби бы это не понравилось. Нам больше нечего оставить девочкам. — Что толку в доме, если вы там околеете? — Ты можешь взять меня на работу или нет? Хэнк стукнул по пачке и протянул ей сигарету. Она склонилась над зажигалкой, а когда выпрямилась, увидела, что он на нее пялится. Они втроем были подростками, она, Хэнк и Робби втроем учились в старшей школе и работали в «Хот уингз». Хэнк тогда был весь в прыщах, но теперь остались только шрамы, темные пятна на щеках. Она знала, что он всегда ее хотел, и ей нравилось просить его достать что-нибудь с верхней полки, принести ей полотенце, когда она ошпаривалась маслом. Но очаровал ее Робби, и они и думать забыли про Хэнка, пока как-то не пришли в магазин с девочками и увидели, что он ходит по отделам с рацией в отражающем жилете. — Ты знаешь, что у меня есть дом? — Хэнк затянулся и оставил сигарету приплясывать на губах. — С садом, все как полагается. Как раз для вас с девочками. — Ты серьезно? У тебя есть свободная комната? — Раздвижной диван в подвале. — Нам будет тесно вчетвером на диване, но это лучше, чем заморозить их насмерть… Хэнк усмехнулся и покачал головой. — Лэйси-Мэй, ты никогда не понимала намеков. Лэйси посмотрела на него с недоумением. — Скажем так, если останетесь у меня, я не стану брать денег, но это не бесплатно. С заправки на том конце парковки понесло бензином. Лэйси плотнее запахнула пальто. — Как я объясню это девочкам? Они думают, что их папа работает моряком на побережье. Хэнк пожал плечами. — Я человек, а не святой, Лэйси. Она уставилась на белый значок у него на жилете: главный менеджер. До этого момента она никогда не верила всяким историям про Хэнка. Ходили слухи, что он переплачивал старшеклассницам, которые раскладывали товар, и давал им любые смены на выбор, если во время перерыва они давали ему потискать грудь в подсобке. Мужчины и не на такое способны, но она бы никогда не подумала этого о Хэнке. — Я, пожалуй, пойду внутрь и возьму кое-что для девочек, — сказала Лэйси. Она обошла его и пошла к магазину. Хэнк окликнул ее. — Ты всегда была слишком гордой, Лэйси-Мэй. На девять долларов Лэйси-Мэй купила банку кофе, еще кусок сыра, журнал про звезд и их свадьбы и пригоршню жвачек-леденцов для девочек. Обратно она ехала с небольшим обогревом, чтобы постоять немного у дома с включенным двигателем. Когда девочки с гвалтом вернулись из школы, Лэйси дала каждой по леденцу, и Диана, у которой три молочных зуба съел кариес, взглянула на мать, будто хотела проверить, не передумает ли она. Лэйси кивнула и сказала: — Давай-давай, милая. Ну же, портить зубы так портить. Пока она готовила сэндвичи и разбавляла какао-порошок горячим молоком, она попросила девочек рассказать, что они узнали в школе. Ноэль разрезала сыр на идеальные квадратики. — Такими руками впору делать операции, — сказала Лэйси. — Одаренные руки! Она где-то уже слышала эти слова, но не могла вспомнить где. Ноэль комплимент, похоже, не тронул. — Почему папа не приезжает на выходные? Мы же ездили на пляж — это недалеко. Лэйси шлепнула ее по носу. — Потому что по выходным ловится самая крупная рыба — кажется, из-за прилива. Когда он позвонит, я попрошу объяснить. — У нас дома все еще зима? — спросила Маргарита, и Лэйси поцеловала ее в макушку. — Да, мэм. Разве не здорово? — Она включила телевизор.