Я сильная стала, легко его победила. Так толкнула, что он полетел вверх тормашками — только пятки сверкнули к небу. А сама вырвала из огня чучело и стала им размахивать над головой, наступая на всех. Чучело уже прихватилось огнем, от него летели в разные стороны искры, и все они испуганно шарахались от этих искр. «Куртку сожжешь, — запищала Шмакова. — Будешь отвечать!» «Она тронулась!» — крикнул Рыжий и бросился от меня наутек. А другие кричали: «Так ей и надо! Предатель!..» «Вот чумовая!» «Братцы, по домам!..» Они разбежались. А я так закружилась, разгоняя их, что никак не могла остановиться, пока не упала. Рядом со мной лежало чучело. Оно было опаленное, трепещущее на ветру и от этого как живое. Сначала я лежала с закрытыми глазами. Потом почувствовала, что пахнет паленым, открыла глаза — у чучела дымилось платье. Я прихлопнула тлеющий подол рукой и снова откинулась на траву. Потом до меня долетел голос Железной Кнопки. «Ты что остановился? — спросила она кого-то. — Тебе опять ее жалко?..» Я подняла голову и увидела Миронову и Димку. Помню, в этот момент мне показалось, что я сижу в глубоком-глубоком колодце, а Миронова говорит где-то над моей головой. Голос у нее был резкий и больно ударял по ушам. «Все-таки, — говорит, — ты малодушный человек. Она же предатель! Понимать это надо». Послышался хруст веток, удаляющиеся шаги, и наступила тишина. Не знаю, сколько я так пролежала — может час, а может, и минуту, — только я почувствовала, что кто-то следит за мной. Я оглянулась и снова увидела в зарослях Димку. Он отвел в сторону кустарник, за которым прятался, и медленно подошел ко мне. — Дедушка, знаешь… — сказала Ленка печальным голосом, — я пришла на костер одним человеком, а встала с земли навстречу Димке совсем другим. Вот тогда-то я и подумала, что жизнь моя кончилась. — А Димка-то что? — еле слышно прошептал Николай Николаевич. — А Димка? Объяснил мне, как все было и как будет дальше. «Я им сказал, — говорит, — что это я. А они не поверили. Ты же слышала…» По-моему, я ему что-то ответила, а может, и ничего. Не помню. А он: «Теперь мне поверят. Вот увидишь. Я не отступлю, пока они мне не поверят». Он был такой, как всегда. Ну точно ничего не произошло. Стоял передо мной аккуратный, чистенький, от костра раскраснелся. Говорил, говорил про «поверят и не поверят», про то, что они привыкнут к этому и все поймут. А я слушала его, слушала… Потом улыбнулась. Теперь понимаю почему: от неловкости и стыда за него. А он, когда увидел, что я улыбаюсь, еще больше осмелел, голос его окреп и уже звенел, улетал вверх вместе с искрами затухающего костра… Того самого костра, который он только что поджигал, чтобы так предать и унизить меня. «Они будут валяться у тебя в ногах, — говорил он. — Я заставлю их это сделать!» Я начала снимать платье с чучела. Оно было прожжено в нескольких местах. Когда я стаскивала его, то обожглась. Не заметила, что солома под платьем все еще тлела. Я крикнула от боли. Видик у меня был, наверное, жалкий, потому что Димка так расхрабрился, что протянул руку и дотронулся до моей щеки: «У тебя кровь». Я отскочила от него как ужаленная: «Нет! Не трогай меня!.. Не смей!» — Ну и правильно сделала, — сказал Николай Николаевич. — Я бы на твоем месте тоже больше ему не поверил. — Дедушка, я подумала, почувствовала, что если он до меня дотронется, то это будет так больно, как огнем. Не могла я больше с ним стоять ни одной минуты, и не знала, куда мне идти, и не хотела никого видеть… Пошла через кусты к реке, нашла старую перевернутую лодку, забралась под нее и долго сидела там на холодном и мокром песке. — Плакала? — спросил Николай Николаевич. Ленка ничего не ответила. — А я тогда все обегал. Думал: куда пропала девка? — Я слышала, как ты меня звал, но я не могла вылезти. Может, я оттуда никогда бы не вылезла, если бы ко мне не вползла какая-то собачонка. Жалкая такая, хуже меня. Она стала лизать мне руки, и я поняла, что она голодная. Вот и вылезла, привела ее домой и покормила. Глава двенадцатая На следующее утро надо было идти в школу. Каникулы кончились. Но я сходила домой к Маргарите, узнала, что она не приехала, и не пошла. Целый день я просидела у пристани, смотрела на реку и караулила Маргариту. У меня прямо глаза устали от смотрения; пришла одна «Ракета», потом вторая, а Маргариты все не было и не было. Потом я ее увидела — светлое пальто нараспашку, под ним свадебное платье, то самое, которое она испортила тортом. Я как сумасшедшая бросилась к ней навстречу: «Мар-га-ри-та Ивановна!» — Догнала, схватила за руку. Она оглянулась… и оказалась не Маргаритой. Потом наконец я увидела настоящую Маргариту. Сначала на берег спрыгнул мужчина. Он протянул кому-то руку… И появилась Маргарита. Она сошла с катера, как королева с раззолоченного трона. Красивая-красивая, она в сто раз стала красивее за эту неделю. Я смотрела на них, как они подымались на крутой берег по лестнице: впереди Маргарита, позади ее муж с чемоданом, — и улыбалась им. Я издали помахала Маргарите рукой. Они были уже совсем близко от меня. Я слышала, как Маргарита спросила у своего мужа, не тяжело ли ему тащить чемодан, а он ответил, что ему не тяжело, но не интересно, что он лучше бы понес на руках ее, Маргариту. Она рассмеялась. И я рассмеялась и опять помахала ей рукой, но они почему-то прошли мимо меня. Я обалдела: ведь я стояла совсем рядом; но потом догадалась, что они просто меня не заметили. Смотрели друг на друга и ничего вокруг не видели. Я обогнала их и медленно пошла навстречу… Теперь они шли рядом. Он держал ее под руку и что-то шептал ей на ухо. А она склонилась к нему и внимательно слушала и продолжала улыбаться. Ну конечно, они снова прошли мимо меня и не заметили. Так я проводила их до самого дома. На следующее утро я все-таки пришла в школу. Нарочно вошла в класс после звонка, вслед за Маргаритой. Когда я появилась в дверях, все повернули головы в мою сторону, как заводные куклы. Кто-то невидимый дернул веревочку, и они одновременно повернулись: мелькнуло насмерть перепуганное лицо Димки, ехидное — Шмаковой, суровое — Железной Кнопки… А я уставилась на Маргариту. «Здравствуйте, — говорю, — Маргарита Ивановна». А сама жду, дрожу, что она сейчас спросит про бойкот. А я ей отвечу: «Вы не меня спрашивайте, а их…» Это я так заранее придумала ответ. И начнется… А Маргарита мне: «Здравствуй, здравствуй, Бессольцева… Что ты начинаешь новую четверть с опоздания? Нехорошо. Проходи». — И склонилась к журналу. Я подошла вплотную к учительскому столу и остановилась — ждала, когда же она посмотрит на меня. Наконец она подняла глаза, увидела, что я стою, и спросила: «Ты что-то хочешь сказать?..» «Я вас так ждала, Маргарита Ивановна», — ответила я. «Меня? — удивилась Маргарита. — Спасибо. Но… почему это вдруг?» И, не дождавшись ответа, она встала, подошла к окну и помахала кому-то рукой. Все девчонки тотчас это заметили и высыпали к окну. «Муж, муж, муж», — понеслось по классу. «Маргарита Ивановна, — пропела Шмакова, — там ваш муж сидит на скамейке?» «Да, — ответила Маргарита. — Мой муж». «Как интересно, — снова пропела Шмакова. — А вы нас с ним познакомите?» «Познакомлю». — Маргарита хотела сдержать улыбку, но губы не слушались ее — они сами заулыбались. А я смотрела на нее, смотрела…