«Сказал, что рад и ждет», — ответила тетя Клава. «Ждет?.. — Я увидела, как Рыжий изменился в лице — у него вдруг запылали щеки. — Ждет меня?!» «Конечно, тебя. А то кого же. — Тетя Клава потрепала Рыжего по голове. — А ты не верил, что он будет тебе рад». Я покосилась на Димку — неудобно было, что мы подслушиваем чужой разговор. Рыжий же не знал, что мы его слышим. Я толкнула локтем Димку и хотела выйти из укрытия, но Димка прижал меня к стене. «Так, может, он сам тогда приедет? — как-то тихо и неуверенно спросил Рыжий. — Вот было бы здорово!» «Ну что ты. — Тетя Клава вздохнула: — Сам он никогда не приедет». «Почему?.. — Я никогда не слышала, чтобы у Рыжего был такой печальный, отчаянный голос. — Мы же три года не виделись! И ты сама сказала, что он рад, что ждет». «Не соберется, — тетя Клава вздохнула. — У него работа». «Соберется! Соберется! Соберется!» — вдруг закричал Рыжий. «Ты что, Толик?.. — Мне было видно, как тетя Клава обняла сына. — Ну не плачь!» «Рыжий! — донесся голос Лохматого. — Их здесь нет! Бежим!» «Ну я им покажу! — Рыжий вырвался из рук матери. — Ну у меня Чучело попляшет!..» «Толик! Толик!» — закричала тетя Клава, но Толика и след простыл. Тетя Клава вошла в парикмахерскую и столкнулась с нами — она, видно, забыла про нас. «А-а-а, вы еще здесь! — сказала она. — Постойте, постойте, вы же из одного класса с моим Толиком?» «Из одного», — выдавил Димка. «А почему вас в Москву не взяли?» — спросила тетя Клава. Мы с Димкой переглянулись. «Ну, потому… — ответил Димка, — потому, что мы вчера сбежали с урока в кино». «Вот бессовестные! — тетя Клава покачала головой. — Вот негодники!» Мы не стали ее слушать и выскочили из парикмахерской. Димка вдруг почему-то положил свою руку вот сюда. Ленка показала Николаю Николаевичу, как Димка положил руку ей на плечо. — Ну, как будто мы взрослые, парень и девушка. — Она улыбнулась и посмотрела на Николая Николаевича: — Вот когда тебе было двенадцать, ты обнимал девушку? — Я?.. В двенадцать? — Николай Николаевич совершенно потерялся от этого вопроса. Он хотел соврать Ленке, что, конечно, обнимал, но потом почувствовал, что покраснел, как мальчишка, — врать он совсем не умел, — и сознался, что не обнимал. — Вот видишь, — победно сказала Ленка, — а Димка меня обнял. Днем. При всех. При солнце и при людях. Рука у него была горячая-горячая. Я так от этого обалдела, что рот у меня сам собой полез к ушам, и я забыла, что решила быть красавицей. Я была рада, что Димка меня обнял, только я жутко смутилась, ноги у меня не двигались, а я вся съежилась, чтобы стать поменьше. А когда мы так вышли на нашу улицу, то Димкина сестра, зловредная Светка, увидела, что мы идем обнявшись, и как завопит: «Жених и невеста! Тили-тили тесто! Жених и невеста! Тили-тили-тили тесто!» «Вот дура, — сказал Димка. — Ты не обращай на нее внимания!» Я оглянулась на Светку и сказала: «Ну крикни, крикни еще раз!» «Ленка — невеста! Ленка — невеста! — истошно заорала Светка. — А Димка — жених!» — и бросилась наутек. Мы остались на месте. Знаешь, дедушка, мне почему-то понравилось, что Светка меня дразнила. — Ленка повернулась к Николаю Николаевичу: — Это плохо? — Почему же плохо, — ответил Николай Николаевич, — это в какой-то степени замечательно. — Вот и я так подумала, — в восторге сказала Ленка. — Точно как ты. И мне захотелось сделать что-нибудь сверхособенное. «Знаешь, Димка, говорю, знаешь… Я сейчас пойду в парикмахерскую к тете Клаве!» «Зачем?» — испугался он. «Я хочу сделать прическу!.. А то все косы, косы…» «Это ты здорово придумала, — обрадовался он. — Пошли. Я тебя провожу». И мы на виду у Светки развернулись и побежали в город. — Ну, а Димка-то что? — почти крикнул Николай Николаевич. — Он что-нибудь сказал насчет ребят? — Что ты кричишь? — ответила Ленка. — Конечно… Сказал. То есть он ничего не сказал… Он только успокоился. — Успокоился? — переспросил Николай Николаевич. — Какая радость! — Успокоился, — кивнула Ленка, по-прежнему не замечая ехидства Николая Николаевича. «Понимаешь, — говорит он мне, — я подумал, что ребята мне не поверят, если я сейчас сразу сознаюсь. Скажут, что я просто тебя выручаю. Их надо подготовить. Лучше я сделаю это без тебя. — Он посмотрел на меня. — А ты как думаешь?» — Ну-ну! — сказал Николай Николаевич. — Это уже совсем интересно. Что же ты ему ответила? — Я думаю, как ты! — сказала я. — Остроумный ответ, — сказал Николай Николаевич. — Ну, а он-то что? — Он был тихий-тихий. Спокойный-спокойный… По-моему, ему здорово понравились мои слова. А меня это тогда очень обрадовало — значит, я снова, в который раз, помогла ему. — Ничего себе — тихий-тихий, — вдруг возмутился Николай Николаевич. — Тебя, понимаешь, бьют, колошматят, а он — молчок?! Он так был возмущен, что даже вскочил, пробежался по комнате и застонал. — А чего ты хохочешь? — Ленка внимательно посмотрела на Николая Николаевича. — Я хохочу?! — ответил Николай Николаевич. — Я рыдаю, к твоему сведению. Какой тихий… Тишайший мальчик!.. Паинька! Да за ним нужен глаз да глаз. Я это чувствую! А то он, того и гляди, горло перережет. — Ты меня осуждаешь за то, что я пожалела Димку, потому что он… предатель? — спросила Ленка. — Прощать — пожалуйста!.. Но не предателей, — ответил Николай Николаевич. — Лично я не люблю подлецов. — Ты же сам говорил, что надо быть милосердным! — защищалась Ленка. — Говорил! Говорил! — снова закричал Николай Николаевич. — И никогда от этого не откажусь! Но ты считаешь себя милосердной только потому, что пожалела подлеца?.. Это же смешно! — Он не подлец! Не подлец! Он тогда еще не был подлецом!.. — ответила Ленка и перешла на шепот: — Я в тот момент не могла иначе… Я рада, что помогла ему… — А чего же ты тогда уезжаешь? — спросил Николай Николаевич. Ленка посмотрела на него, как мышь, загнанная в угол. Но Николай Николаевич так разошелся, что уже не мог остановиться: — Да никакая ты не милосердная! Ты только Димке все прощаешь… А остальным?.. — Остальные вредные! — крикнула Ленка. — Злые! Они волки и лисы — вот кто они такие! Если бы не они, он бы давно сознался. — А я не верю, что в вашем классе все вредные! — сказал Николай Николаевич. — Быть этого не может. — Не веришь? — Ленка с остервенением посмотрела на Николая Николаевича. — Не верю! — твердо ответил тот. Теперь они стояли друг против друга, оба с горящими от гнева глазами, словно собирались драться. Николай Николаевич наступал на Ленку, а та отступала, пока не уперлась спиной в стенку, — дедушка ей не верил, и это ее потрясло! — Не веришь? — тихо переспросила она и подняла на него глаза, еще надеясь, что не найдет в его лице подтверждения тех слов, которые он произнес. Николай Николаевич в отчаянии помотал головой: «Не верю», хотя готов уже был отказаться от своих слов из жалости к ней. А с другой стороны, что ему было делать? Поддакивать ей во всем? А до чего это бы ее довело? Еще побежала бы к этому маленькому мерзавцу и простила его! Вот именно, поддакивать тоже нельзя — должна быть четкая позиция. И вообще что такое «поддакивать» — это же угодничество?.. Нет, такое не в его правилах. — Они все гады на одно лицо! — закричала Ленка. — Ты в этом скоро убедишься!