«Бессольцева я… Лена», — и я снова по-дурацки улыбнулась. Рыжий в восторге закричал: «Ребята!.. Это же внучка Заплаточника!» Ленка оборвала свой рассказ и покосилась на Николая Николаевича. — Ты давай, давай, не смущайся, — сказал Николай Николаевич. — Я же тебе говорил, как я к этому отношусь. В высшей степени снисходительно и совсем не обижаюсь. — Ну, а я-то об этом не знала, — продолжала Ленка. — И вообще про твое прозвище ничего не знала… Ну, не была готова… «Мой дедушка, — говорю, — Заплаточник?.. За что вы его так прозвали?..» «А чего плохого? — ответил Лохматый. — Меня, например, зовут Лохматый. Рыжего — Рыжий. А твоего деда — Заплаточник. Звучно?» «Звучно», — согласилась я. Я подумала, что они веселые и любят пошутить. «Значит, вы хорошо знаете моего дедушку?» — спросила я. «А как же, — сказал Лохматый. — Он у нас знаменитый». «Да, да… очень знаменитый, — подхватил Валька. — Как-то в личной беседе я спросил твоего дедушку, почему он не держит собак. И знаешь, что он мне ответил? „Я, говорит, не держу собак, чтобы не пугать людей“. Я обрадовалась: «Вот, говорю, здорово». И другие ребята тоже подхватили: «Здорово, здорово!» «Мы эти его слова всегда помним, — продолжал Валька, — когда яблоки в его саду… Ну, как это называется?..» «Собираем», — подхватил Рыжий. Все почему-то снова захохотали. Ленка вдруг замолчала и посмотрела на Николая Николаевича. — Вот дура какая, — сказала она. — Только сейчас поняла, что они надо мной смеялись. — Ленка вся вытянулась, тоненькая, узенькая. — Мне надо было тогда тебя защитить… дедушка! — Ерунда, — ответил Николай Николаевич. — Мне даже нравилось, что они у меня яблоки таскали. Я за ними часто подглядывал. Они шустрили по саду, бегали пригнувшись, набивали яблоки за пазуху. У нас с ними была вроде как игра. Я делал вид, что не вижу их, а они с отчаянной храбростью таскали яблоки, можно сказать, рисковали жизнью, но знали, что им за это ничего не будет. — Ты добрый! Я и тогда им ответила, что ты добрый. А Попов сказал: «Моя мамаша ему на пальто пришивала заплатки. Говорит: „Вы же отставной офицер. У вас пенсия. Вам неудобно с заплатками“. А он — это, значит, ты, дедушка: „У меня лишних денег нет“. «Ну ты, Попов, даешь! — крикнул Рыжий. — Ты что же, думаешь, что он жадный?» А Валька подхватил: «Он жадный?! Он моей бабке за картину отвалил триста рублей. Это, говорит, картина моего прапрапрапра…» Все развеселились и стали выдумывать, кто что мог: «Бабушки!» «Тетушки!» И тут я стала хохотать. Правда, смешно, что они нашего прапрадедушку переделали в прабабушку и в пратетушку? — спросила Ленка у Николая Николаевича. — Хохочу я и хохочу, никак не могу остановиться. Я если хохочу, то обо всем забываю. Ленка неожиданно коротко рассмеялась, будто колокольчик звякнул и упал в траву, и снова сжала губы. — Это раньше я обо всем забывала, — поправилась Ленка и с угрозой добавила: — А теперь… — Она замолчала. Николай Николаевич терпеливо ждал продолжения ее рассказа. Он дал себе слово не перебивать ее. Да и самому ему хотелось разобраться во всей этой истории. И слушать Ленку было легко, потому что переливы ее голоса, выражение глаз, которые то затухали, как облитые водой горящие угли, то вновь пламенно и неожиданно вспыхивали, завораживали его. За всю свою долгую жизнь Николай Николаевич не видел подобного лица. От него веяло таинственной силой времени, как будто оно пришло к нему через века. Он это ощущал остро и постоянно. А может быть, это чувство возникло у него после появления в доме «Машки»? — Вообще-то я никогда бы не кончила смеяться, если бы не Валька, — снова заговорила Ленка. — Ему было смешно, что ты купил у его бабки картину за триста рублей. «Бабка, говорит, от радости чуть не померла. Думала, получит двадцатку, а он ей триста!..» Валька подбежал к доске и нарисовал квадрат, не больше портфеля. «Вот за такую махонькую картинку — три сотни! — визжал Валька. — А на картинке была нарисована обыкновенная тетка с буханкой». — «Женщина с караваем хлеба», — строго и многозначительно вставил Николай Николаевич. — Я-то знаю, ты не волнуйся, я-то знаю все твои картины, — оправдывалась Ленка и продолжала: «И еще передай своему деду, — закричал горластый Валька, — что мы его поздравляем, что у него такая внучка… Ну точно как он!» «Они с Заплаточником — два сапога пара!» — вставил Рыжий. А я почему-то подхватила: «Правильно, мы с дедушкой два сапога пара!» Николай Николаевич совершенно отчетливо представил себе, как Ленка, вероятно от растерянности, выкрикнула эти слова. И как бы радуясь им, она подпрыгнула на месте и завертела головой, как попугайчик, и уголки губ у нее закрутились вверх. Ему нравилась ее беспомощная и открытая улыбка. А для них это потеха — и только. — Лохматый так и крикнул: «По-те-ха! Ну и потешная ты, Бессольцева Лена!» А Рыжий, разумеется, подхватил: «Не потешная она. А чучело!» «Огородное!» — захлебнулся от восторга Валька. Конечно, они стали хохотать над Ленкой, выкаблучиваясь каждый на свой лад. Кто хватался за живот, кто дрыгал ногами, кто выкрикивал: «Ой, больше не могу». А Ленка, открытая душа, решила, что они просто веселились, что они смеялись над ее словами, над ее шуткой, а не над нею самою. Ленка заметила, что Николай Николаевич как-то подозрительно притаился, словно его что-то не устраивало в ее рассказе. — Дедушка, ты меня не слушаешь? — спросила она дрогнувшим голосом. — А почему? Николай Николаевич смущенно поднял на нее глаза, не зная, как поступить, — и правду ему говорить не хотелось, чтобы лишний раз не огорчать Ленку, и врать было трудно. — Не отвечай! — Ленку как молнией пронзило — она обо всем догадалась. — Тебе меня жалко стало? Да? Они надо мной смеялись? Да?.. Уже тогда? — Она жалобно улыбнулась: — Подумать только, а я не догадалась. Все приняла за чистую монету… Точно. Смеялись. Я вижу, вижу себя со стороны — ну просто я была какая-то дурочка… — И тихо добавила: — Правда, дурочка с мороза. Вдруг она повернулась к Николаю Николаевичу всем корпусом, и он увидел ее большие печальные глаза. — Дедушка! Милый! — Она схватила его за руку и поцеловала ее. — Прости меня!.. — За что? — не понял Николай Николаевич. — За то, что я им верила, а они над тобой смеялись. — Разве ты в этом виновата? — сказал Николай Николаевич, — Да и они не виноваты, что смеялись надо мной. Их можно только пожалеть и постараться им помочь. — Может быть, ты их любишь? — Ленка с подозрением посмотрела на Николая Николаевича. Тот ответил не сразу — помолчал, подумал, потом сказал: — Конечно. — И Вальку? — возмутилась Ленка. — И Рыжего, и Лохматого?!