— Ну, такой запор нас вряд ли остановит, — усмехнулся старший полицейский и помахал ломиком, прихваченным из катера. Небольшого усилия оказалось достаточно, чтобы отжать дверь. Внутри халупы сидела та самая молодая мать с грудным ребенком, которую Нильс видел в прошлый раз. Младенец лежал голый на матрасе рядом. Женщина, очевидно, собиравшаяся перепеленать дитя, быстро взяла его на руки и, в испуге уставившись на трех полицейских, прижала ребенка к себе. Больше никого внутри не было. — Не бойтесь, — успокоил ее Нильс, — нам нужен Бенгтссон. Вы не знаете, где он? Женщина покачала головой. Мужчины снова вышли. Не было видно ни единого подбиралы. Поселение казалось заброшенным. Внизу на пристани сестра Клара все еще кормила собак. Никогда раньше Нильс не видел, чтобы у монашки была с собой еда для собак. Это возымело эффект: животные выглядели сытыми и отупевшими. Сестра вытрясла пустой пакет и положила его в сумку. — Часто вы сюда приезжаете? — спросил Нильс. — Время от времени. Одна из собак облизала ей руку. Сестра Клара засмеялась и почесала ее за ухом. — Вы не видели здесь хорошо одетого мужчину? В светлом пиджаке и шелковом шарфе, лет тридцати, курчавого брюнета, хорошо выбритого. Она перестала почесывать собаку и посмотрела на Нильса. — Похож на мужчину с гоночной лодки. — А кто он? — Не знаю. Он мчался на высокой скорости. Чуть не протаранил мою шлюпку, когда причаливал. «Ну и паршиво же ты швартуешься, парень», — подумала я. Вышел Бенгтссон с ружьем через плечо, и я боялась, что он засадит в этого красавчика порцию свинца. Но того, оказывается, ожидали. Я зашла к одной из женщин, а когда вышла, ни мужчины, ни лодки уже не было. Короткий, видать, был визит… — Когда это было? Сестра Клара задумалась. — Как-то весной… Мне только что спустили лодку на воду. Листья на деревьях еще не распустились. — В апреле? — уточнил Нильс. — В конце апреля или начале мая. Ну мне нужно заняться делами, пока собаки сыты, довольны и всё еще любят меня. Так что, если вы закончили, я бы предпочла, чтобы вы отчалили. Меня не впустят в сопровождении трех полицейских. А ведь мне нужно осмотреть ребеночка с больным желудком… — Мы как раз собирались отчаливать, — ответил Нильс и сел в лодку. — Приятно было познакомиться, сестра Клара. И, надеюсь, ребенку уже лучше. Он поднял руку в прощальном приветствии, но она, повернувшись к нему спиной, уже шла между хижинами, неся свою парусиновую сумку. 4 — Итак, Бенгтссон соврал, — произнес Нурдфельд. — Интересно, что за дела были у хорошо одетого господина в поселении подбирал… Как мы уже отметили, не все то золото, что блестит, но сейчас единственное, от чего мы можем отталкиваться, это именно то, что «блестит». Комиссар развернул бумагу, в которую был завернут пиджак покойного, теперь уже сухой, но испачканный коричневатым речным илом. Подержал его, чтобы Нильсу было удобнее рассмотреть. — Хороший пиджачок, — заметил он. Снова сложив его и вернув обратно, поднял по очереди двубортный жилет из той же ткани, что и пиджак, пару брюк в мелкую клеточку, рубашку, сиреневый шелковый шарф с пятнами запекшейся крови и, наконец, один ботинок темно-вишневого цвета с дырчатым узором на мыске. — Первосортные вещицы. Нам с вами такие не по средствам. — И в карманах нет ничего, что намекало бы на то, кто он? — спросил Нильс. — Все карманы пусты; ни монет, ни билетов в кино или чего-нибудь подобного. Это довольно странно… Нурдфельд снова завернул одежду в бумагу, перевязал бечевкой и протянул Нильсу. — Отнесите их к портному и спросите, говорит ли ему о чем-либо эта одежда. Где она могла быть куплена, пошита на заказ или фабричного производства… в таком духе. Разумеется, я мог бы послать обычного констебля, но, мне кажется, будет лучше, если это сделаете вы, Гуннарссон. У меня такое чувство, что этот случай особый, и мне пока не хотелось бы подключать других. — Понятно… А нет ли какой-то ясности в местонахождении убийцы с фортепианной струной? — Пока нет. Зовут его Арнольд Хоффман, и он сущий монстр. Помещать его вместе с другими осужденными нельзя, а тюремная охрана его страшно боится. В течение нескольких лет Хоффмана перебрасывали из тюрьмы в тюрьму или в дурку. Тюремные начальники утверждают, что он психически болен и должен находиться в психбольнице для осужденных. А начальство таких больниц утверждает, что голова у него отлично варит и что место ему в тюрьме. Где именно он находится сейчас, мне пока не удалось выяснить. Но если б он сбежал, это точно было бы известно. * * * Нильс отправился в путь, закрепив на багажном сиденье велосипеда большой сверток с одеждой. Он начал с магазинов мужской одежды попроще, почти полностью перешедших на вещи фабричного пошива, а затем переключился на ателье одежды на заказ. С седьмой попытки, когда Гуннарссон обратился в богатое традициями семейное предприятие, уже полвека обслуживавшее общество судовладельцев и клиентов, подвизавшихся в оптовой торговле, его усилия наконец увенчались успехом. Когда старший констебль распаковал свой сверток на прилавке, опрятный закройщик слегка отпрянул в ужасе, а аккуратно зачесанные с безупречным боковым пробором волосы пришли в легкий беспорядок. — Но одежда… совершенно испорчена! — воскликнул он. — Она была на покойнике, найденном на реке Севеон, — пояснил Нильс. — Мы пытаемся выяснить, кто он. Может быть, вы дадите нам какую-то зацепку? — Вы нашли его в Севеоне? Какой ужас! Нильс согласно кивнул. — Я и платка носового не намочил бы в Севеоне, — заверил закройщик с гримасой отвращения. — Вода там страшно грязная. Фабрики сливают туда все, что угодно… Просто помойка. — Его нашли выше по течению, подальше от фабрик. — Ну там, возможно, и почище. Но все же… — Закройщик посмотрел на пиджак и покачал головой. — Какая жалость! Шевиот такого качества не достать, если у вас нет специальных связей. Я свой заказываю в Лондоне. — Понизив голос, он доверительно добавил: — Через старые контакты моего отца на Сэвил-роу[1]. — Хотите сказать, что именно вы пошили пиджак? — спросил Нильс. Закройщик посмотрел на него удивленно и обиженно. — А кто же еще? Отца моего уже нет в живых. Уж не думаете ли вы, что кто-то другой в городе способен на такую работу? Ясно, что я. — А вы не помните, кто был заказчиком? — Если мне память не изменяет, это был директор Викторссон. Стараясь как можно меньше прикасаться к вещам, закройщик осмотрел остальную одежду. Подцепил шелковый сиреневый шарф двумя пальцами, как пинцетом, и внимательно осмотрел, а затем, грустно вздохнув, дал ему упасть в кучу одежды. — Да, это был он. — Викторссон? — заинтересованно переспросил Нильс. — А как его имя? — Мы не обращаемся к клиентам по имени, используем лишь титул и фамилию. — Но, может быть, у вас есть его адрес или номер телефона? — В этом не было нужды — директор Викторссон сам приходил сюда и забирал одежду. — А что-нибудь еще вы о нем знаете? Например, директором какого предприятия он был? В какой отрасли? — продолжал Нильс. Закройщик на секунду задумался и покачал головой. — Нет, не знаю. Насколько мне известно, он был бизнесмен, селф-мейд-мэн. Похоже, богатый… Значит, он умер? В реке Севеон? Как печально… Он так следил за тем, чтобы выглядеть прилично! Всегда хотел самое лучшее. По моей рекомендации отдавал стирать рубашки в фирму «Нимбус» — единственную прачечную, которой можно доверять, когда речь идет о рубашках такого качества. Хотя, — добавил закройщик со скорбью во взгляде, — такое уже никак не отчистишь. — Большое спасибо за помощь, — поблагодарил Нильс, снова укладывая одежду в сверток. — О, не столь уж многим я смог помочь, — с сожалением ответил закройщик. — Но вот это пальто, что на вас, — глаза его вдруг зажглись, — вот тут я точно мог бы вам помочь. Мы получили отличные габардиновые плащи именно такого типа. Я мог бы показать вам несколько… — Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил Нильс, — но, боюсь, они не для моего кошелька. — Понимаю, понимаю, — согласился закройщик. — Но вот с этой шляпой на вас, — он сделал изящный жест в сторону его головного убора, — ваше пальто не кажется таким уж поношенным. Коричневый цвет вам идет.