Нильс прислонил свой велосипед к железной решетке. Зайдя в дверь, поднялся по мраморной лестнице, покрытой красной дорожкой, на третий этаж, где располагалась практика доктора Кронборга. На этот раз он не был единственным из ожидавших в приемной. Вдоль стен сидели несколько хорошо одетых дам, рассеянно листая журналы. Нильс тоже сел и стал терпеливо ждать своей очереди. — Ужасная жара, не правда ли? — произнесла пахнущая лавандой дама рядом с ним. — При жаре голова у меня болит в сто раз сильнее. Как будто в нее забивают раскаленные гвозди… Доктор Кронборг рекомендовал воздухолечение, и мы с мужем весь июнь провели в Целль-ам-Зее. Потрясающее место. Вы там не были? Стоит попробовать. Альпийский воздух — лучшее лекарство. Мою головную боль словно ветром сдуло на то время, пока мы там были. Но ведь нужно когда-то и домой возвращаться… — Она вздохнула и грустно посмотрела на Нильса. — Я попрошу доктора выписать мне такие порошки, чтобы хотя бы спать по ночам. Доктор Кронборг — лучший врач в городе, не правда ли? Я его всем своим знакомым рекомендую. Нильс согласно кивнул. Тут, к счастью, подошла его очередь. — Опять вы! — раздраженно воскликнул доктор Кронборг, когда Нильса впустила медсестра. — Если речь идет о Лео Брандере, то я могу лишь повторить сказанное вчера: я не разглашаю информацию о своих пациентах. Я обязан хранить врачебную тайну, и вы должны уважать это. А теперь вам надо уйти. — Он отмахнулся рукой. — У меня приемная полна больных людей, и на вас нет времени. Нильс спокойно подошел к письменному столу. — Я буду краток, доктор. Вам не нужно нарушать врачебную тайну. Мы уже знаем, кто такой Лео Брандер. И где он находится. Единственное, чего я прошу, — это взять меня на Бронсхольмен. Доктор смерил его ледяным взглядом. — И что вы там будете делать? — Хочу посмотреть на Арнольда Хоффмана, выяснить, как там все устроено. Мой шеф хочет удостовериться, что преступник как следует изолирован. Доктор отклонился назад, скрестив на груди руки, похоже, размышляя над тем, как ему реагировать. — Ладно, — сказал он наконец. — Вы съездите туда, и покончим на этом. Но ехать вам без меня нельзя. Я до сих пор являюсь карантинным врачом, а правила на острове очень строгие. Мои посещения Бронсхольмена проходят по средам, то есть ближайший день — послезавтра. Можете присоединиться. Приходите к пирсу Трэпирен в семь утра. Теперь вы довольны? * * * Нильс спал плохо. Долгие годы ненормированной работы переутомили его мозг, так что теперь он не видел разницы между днем и ночью и постоянно пребывал в состоянии тревожной бдительности. Одновременно страшно усталый и бодрый, Нильс крутился в постели, а мысли его становились все более странными и мрачными, как при бессоннице. Наконец он сделал то, что обычно делал такими ночами: встал, зажег лампу и вынул обувную картонку, где хранил письма от Эллен. Он столько раз перечитывал их, что помнил почти наизусть. Поверх писем лежала свернутая газета с репортажем Эллен, как пошла на снос Юбилейная выставка. Заметка была опубликована незадолго перед тем, как девушка уехала в школу домоводства. Усевшись за кухонный стол, Нильс развернул газету и прочитал о пустынной территории выставки, куполах, разбитых безжалостными стальными шарами, обрушенных башнях, валяющихся в снегу. «Трудно представить себе, что этот сказочный город со своими изящными зданиями лежит теперь в руинах. Весной, когда открывалась выставка, он представлялся мечтой. И мы тогда начали верить в мечту, и она стала такой реальной, что воспринималась как нечто должное. А теперь оказалось, что это всего лишь мечта. Она и не должна была длиться долго. Летом мы увидели эту феерию. Теперь все закончилось, и нам нужно возвращаться к серой реальности. Но мы уже не такие, как прежде. Мечта изменила нас. Возможно, в этом и состоит ее смысл?» Уже прошла половина ночи. Соседи по другую сторону тонкой межквартирной стены, наверное, крепко спали. Но если б они случайно проснулись и услышали тихий печальный звук, то подумали бы, что это ветер воет в неплотно закрытом окне или пищит крыса, попавшая в мышеловку. Потому что никто, даже в самой дикой фантазии, не мог представить себе, что старший констебль Гуннарссон способен плакать. 8 Денек выдался отличный. Небо было ясным, если не считать крошечного, как тряпочка, облачка; оно одиноко висело наверху, в голубом пространстве, словно заблудившийся маленький призрак из другого мира. Движение по реке уже шло полным ходом. Доктор Кронборг стоял на причале; на нем были светлый льняной костюм и соломенная шляпа. — Доброе утро, старший констебль, — приветствовал он. — Отличная погода для прогулки на катере, не так ли? Он показал на удлиненный изящный моторный катер, обшитый красным деревом, пришвартованный между белыми пассажирскими пароходиками. У руля стоял молодой человек в матросской шапочке и щурился на солнце. — Сегодня со мной гость, Артур, — прокричал доктор. — Старший констебль Гуннарссон из уголовного розыска. Он хочет проверить, хорошо ли мы себя ведем и следуем ли правилам. Молодой человек широко улыбнулся. Было заметно, что делает он это часто. Морщинки вокруг его глаз обозначились тонкими лучиками на загорелом лице. — Добро пожаловать на «Эйру»! — крикнул он Нильсу. — Осторожнее, палуба скользкая. — Какое утро! — восхищенно воскликнул доктор Кронборг, когда они вышли из входа в гавань. — А что, Артур, море и дальше будет таким же спокойным? — Как зеркало, всю дорогу, доктор, — заверил тот со своего места. — Этим мы обычно не избалованы, — заметил доктор. Артур прибавил ходу, и катер рванул вперед как стрела. Они проплывали мимо шхерных лодок и прогулочных парусников; народ махал им, а доктор в ответ размахивал шляпой. Такое ощущение, что они плыли на пикник куда-то на пляж, а не в неприступную тюрьму, где сидел самый опасный в стране убийца. — Потрясающий катер! — прокричал Нильс шкиперу. — Какая у него скорость? Артур обернулся со своего места у руля и гордо рассмеялся. — Легко доходит до двадцати узлов![6] Они миновали большие острова — и перед ними до горизонта открылось море. Далеко впереди в солнечном блеске можно было различить Бронсхольмен — невзрачную тонкую полоску суши. Но когда они оказались ближе, остров поднялся из воды и приобрел очертания, а вскоре стали видны скалы, зелень и строения. У залива стояли рядом два одинаковых больничных здания. Их попорченные погодой фасады отвесно спускались к воде. Слева от них стояло складское помещение с каменным причалом, где одиноко торчала старая рыбачья шхуна. Большая вывеска «Карантинная станция. Посторонним швартоваться запрещено» была закреплена на скалистом камне у входа в заливчик. Шкиперу, похоже, было наплевать на причал; сбавив ход, он направился к одному из больничных зданий. Лишь только Нильс подумал спросить его, что это он делает, как заметил низкую арку в каменном фундаменте. Медленно-медленно лодка скользнула под ее свод, словно была проглочена большим ртом. На секунду вокруг них стало прохладно и темно, а затем они оказались в помещении побольше, в чем-то вроде лодочного ангара под зданием больницы. — Этот проход требует навыков бывалого капитана, — заметил Нильс, выбираясь на небольшую каменную платформу, обрамлявшую водную часть лодочного помещения. — Пустяки, если вода стоит низко, — ответил Артур. — А вот когда вода высокая и штормит… — Необычное место, — пробормотал Нильс, оглядываясь. Солнечный свет просачивался сквозь оконца в каменных стенах и через арку, под которой они прошли. Кроме их катера, внутри была пришвартована пара плоскодонок. Хлюпанье воды отдавалось эхом, как голоса мятущихся духов. У Нильса было ощущение, что он находится в пещере. Старший констебль глянул наверх, на балки и доски, составлявшие потолок помещения и одновременно пол больницы. В сумраке ему показалось, что он заметил вырезанный прямоугольник. — Правильно ли я понял, что там, наверху, люк? — спросил он. Доктор проследил за его взглядом. — Верно. Острое же у вас зрение… Пока Артур выгружал ящики с продуктами, Кронборг продолжил рассказ. — Раньше этим путем сюда попадали зараженные. Они доставлялись с кораблей на гребных лодках, а затем их поднимали на парусиновых люльках через люк в приемную наверху. Там больных погружали в ванну, раздев с помощью специальных захватов и режущих инструментов на длинных ручках. До заразных нельзя было дотрагиваться. Больничные дежурные были одеты в клеенчатую одежду и мыли руки уксусом. Правила гигиены были строжайшие. До некоторой степени персонал следует им до сих пор, вы заметите это. Здешние люди очень консервативны, это у них в генах. Я ничего не имею против такого настроя. Наоборот: бдительность, неукоснительное соблюдение правил и хорошо отработанные меры безопасности идеально соответствуют нынешней ситуации, вы увидите это. Доктор поднялся по лестнице в конце платформы; Нильс последовал за ним. Они вышли с другой стороны больницы. После сумрака лодочного ангара свет казался ослепительным, и Гуннарссон приложил ладонь козырьком к глазам. — Где находится Хоффман? — спросил он. — В корпусе для обследований, — ответил доктор и показал пальцем в сторону здания-двойника. — Там безопасность получше. Он продолжал объяснять, пока они шли вдоль залива. — Это связано с прежней специализацией карантинной станции. Пациенты чумной больницы — той, куда нас сначала доставили — были действительно больны, и у них не имелось ни желания, ни сил бежать. В корпус для обследований помещали тех, кто не проявлял симптомов болезни, но должен был содержаться в карантине. Большинство из них были здоровые и сильные матросы, с нетерпением ждавшие возможности зайти в порт после долгого плавания. Если их не держали под строгим контролем, они сбегали. Кстати, знаете ли вы, что слово «карантин» происходит от итальянского карантен, означающего сорок дней? В пятнадцатом веке именно столько держали в изоляции корабли, прибывшие в Венецию, дабы удостовериться, что на борту нет зараженных чумой. — Я и не знал… Но сейчас мы уходим от корпуса для обследований, — заметил Нильс. — Вы разве не покажете мне камеру Арнольда Хоффмана? — Скоро мы его навестим, — заверил доктор. — Но сначала я хотел показать вам остров, раз уж мы здесь. Это не отнимет много времени. Да и погода изумительная… Затем мы пообедаем в домике шефа. Я обычно так делаю, когда приезжаю сюда. Я попросил Артура известить на кухне, что со мной гость. Они покинули карантинную зону у залива и пошли по хорошо протоптанной тропинке, шедшей между валунов и небольших рощиц низкорослых деревьев и кустарников. Нильс удивился зелени, укоренившейся здесь, посреди моря. — Но деревьев тут немного, — пояснил доктор, — и дрова приходится возить из города. В такое сухое лето, как нынешнее, нужно завозить еще и питьевую воду. Ну и, конечно, продукты. Сейчас, насколько возможно, мы пользуемся «Эйрой», моторным катером. Вот уж удача… Транспорт покрупнее — это «Белона», старая рыболовецкая шхуна, что мы видели у причала. Доктор привычно лавировал между валунами. Он шел быстрым, легким шагом; щеки над поседевшей бородкой порозовели, и он казался на десять лет моложе, чем во время встречи с Нильсом в своей приемной. Высокомерие полностью исчезло. Он явно блаженствовал здесь, на острове. Нильс обратил внимание, что доктор все время говорил мы, как будто относил себя к обитателям острова, хотя сейчас жил в городе, а его медицинская практика находилась на улице Линнегатан. Жилища работников располагались на некотором удалении от моря. Это были уютные, но в неважном состоянии домики, окруженные яблонями, огородиками и старыми скотными дворами с провалившимися крышами. Мужчина, копавший картошку, недоверчиво покосился на Нильса. — Сегодня нас посетил старший констебль Гуннарссон, — сказал ему доктор. Мужчина поставил лопату, снял фуражку и преувеличенно низко поклонился, а затем, не издав ни слова, продолжил выкапывать картофелины в диком темпе, как будто ему нужно было добраться до центра земли, а не до клубней. — Местные не привыкли к посетителям, — объяснил доктор, когда они немного отошли. — Для них незнакомцы — потенциальные носители заразы. Будьте снисходительны к их желанию держать дистанцию.