Где твой «любимый и уважаемый»? Зачем остановила Клима? Какого хрена ты его остановила?! Что. Ты. Задумала. Что?! Я настолько провалился в свои мысли и запутался в них, что пропустил звонок и вышел из аудитории одним из последних. Крутя вопрос за вопросом, но опять не находя ответов, шагнул в сторону столовой и дернулся от громкого и удивленного: — Ну нихрена себе! Дымыч. Скалящийся в тридцать два зуба. Сжал мою ладонь и как всегда хлопнул по плечу. Что? Оглядел мой подрихтованный фейс и заржал в голос, мотая головой. Что, блядь?! — Никитос, ты вообще ни дня без мордобоя не можешь? — спросил Димон, вгоняя меня в ступор приятельским трепом. Ау! Где, блядь, претензии и рык оскорбленного? — Что на этот раз стряслось? Игры не поделили? Упал на клавиатуру? Блядь, я даже боюсь предполагать, кто тебя так мог отделать. Этот? — Дымыч ткнул пальцем в сторону самого тощего задрота, которого я не раз сгонял с парты, а потом захлебнулся от смеха: — Твою мать, Никитос! Ты бы свое лицо видел. С катком решил поцеловаться? Да что, блядь, происходит?! Кое-как прочистив горло и бросив взгляд на улыбающуюся Резкую, я окончательно охренел. — Все, что происходит на Дне группы, остается внутри группы, Дим, — улыбнулась она. Прижалась к «любимому и уважаемому» и прошептала ему на ухо, но так, чтобы было слышно и мне: — Я бы рассказала тебе, но Никита учится в нашей группе. Я храню его секрет, он мой. Такое правило, Дим. Никит, ты пообедаешь с нами? Глава 9. Никита Сложно было представить и поверить в существование правила тайны Дня группы, но Димон поверил в него. Он проглотил эту хрень, как имеющую место быть, и не поморщился. Как суп. К которому я не притронулся, переваривая услышанное и не понимая, как можно верить каждому слову Лилечки. Не усомниться ни в одном и весь обед трепаться о чем угодно, но не о Дне группы. Действительно, а что такого случилось? Подумаешь, твоему другу проехались по морде. Подумаешь, ни он, ни твоя девушка об этом не говорят, а ты такой: «Ну ок. День группы же. Г — логика». Не разбираясь в причинах. Не спрашивая, с какой радости дошло до мордобоя и что могло к нему привести. Зачем вообще что-то спрашивать, когда Лилечка сказала про тайну Дня группы? Высосанное из пальца объяснение любой дичи. Лилечка же не может врать? Зачем ей что-то придумывать? Она же белая и пушистая. «Жив-здоров, значит День группы прошел нормально». Да нихрена не нормально, Димон! Нихрена! Посмотрев на друга и заливающуюся соловьём Лилечку, меня передернуло от количества лапши, которую она вешала своему «любимому и уважаемому» на уши. Какие у нас интересные лекции и толковые преподы. Какие задания будут на практике и как здорово, что — кто бы сомневался, что этот факт не вывернется наизнанку, — Никита влился в коллектив. Не без приколов, но ребята оценили. «Особенно ботан, которого я шпыняю, чтобы покапать тебе на мозги, да?» — подумал я, а вслух произнес: — Дымыч, что-то меня со вчерашнего до сих пор мутит и не отпускает. Я, наверное, до дома. Поднялся из-за стола, взяв свой поднос с тарелками, и утерся прилетевшей шпилькой Резкой: — Может, Дима позвонит врачу, и ты съездишь в клинику, Никит? — предложила она. — Дим, позвони, пожалуйста. «В клинику? Серьезно?! С хера ли заботушка такая проснулась?» — спросил я взглядом у белобрысой стервы. Глянул на кивнувшего и полезшего за телефоном Димку, а затем перевел взгляд на ядовитую улыбочку на губах Резкой. — Евгений Иванович и губу тебе посмотрит, — добавила Амели. — Мало ли что. — Спасибо за заботу, Лиль. Я и сам неплохо справлюсь, — ответил я, глядя в смеющиеся глаза. И едва сдержался, чтобы не озвучить направление, в котором она может идти со своей заботой. — Не беспомощный. — Никитос, ну чего ты быкуешь, а? — подхватил эту развлекуху Димон. — Ты реально хреново выглядишь. Давай я тебя отвезу? Лиля же не против, что я отскочу. Да, малыш? От одного слова Резкую передернуло так, словно в нее всадили разряд тока, и я не удержался. Добавил сверху: — Дымыч, не парься. Возьму карш или вызову такси. И так вам мешаю ворковать, а ты со вчерашнего дня не виделся со своей малышкой. Упиваясь полыхнувшему раздражению в глазах Резкой, я понес поднос к столу для грязной посуды, опустил его поверх таких же и направился на выход. Всем телом ощущая ненавидящий и прожигающий насквозь взгляд. Выкуси, Лилечка! *** Наверное, будь я таким же доверчивым, как Димон, то без раздумий принял бы предложение Резкой и выдохнул с облегчением. Не нужно быть семь пядей во лбу, чтобы догадаться, о чем говорила Резкая, озвучивая «правило Дня группы». Секрет за секрет. Молчание в обмен на молчание. Прозрачно, понятно и на первый взгляд честно — я не говорю про уличные гонки, она не рассказывает про поцелуй. Но меня коробило и выворачивало наизнанку из-за внезапной щедрости Резкой. Непомерной, ничем не обоснованной и излишне, приторно сладкой. Особенно, после озвученных угроз стереть в пыль. И меня не покидало мерзкое ощущение подставы. Вроде бы, радуйся, Никитос, пронесло. Держи язык за зубами, и никто ничего не узнает. Но я шарахался по корпусам университета и все гонял параноидальные мысли, что мое молчание покупают. Ровно так же, как отец купил результат экспертизы, чтобы вместо кокаина в подброшенной Маем пакетике оказалась мука. — Проще заплатить, чем разгребать дерьмо, — сказал тогда папа. И меня, вспомнившего эту фразу, заклинило. Папа подкупил кого-то в ментовке. Чад заплатил за меня залог. После рассчитался за ущерб с владельцем парковки за столб. А все для того, чтобы ко мне не было вопросов у тех, у кого вопросы имелись. — Никки, деньги предлагают так, чтобы у того, кому их предложили, сразу возникло желание кивнуть и сказать «спасибо». Бля, это попахивает паранойей, но если Резкая предложила мне откупиться, может ведь быть, что гонки — меньший из ее «секретов»? Верхушка айсберга, под который я невольно копнул? Окей. Пусть так. Что бы потеряла Лиля-Амели, расскажи она про поцелуй? Нихрена. С моей стороны лишь одни догадки и слова о том, что видел её в компании Мая. Димон потребовал бы доказательства, которых у меня нет. Смысл так «заботиться»? Если только эти доказательства есть, и я не брежу. Пропустив спешащих по делам студентов, я сел на подоконник и выглянул в окно. Мазнул взглядом по парковке, выискивая среди машин те, что принадлежат каршерингу, и замер, не веря глазам. Въезжающий на парковку ГТР. Красный. Лицо водителя с улыбочкой хозяина жизни. Май. И Резкая. Которая подошла к ГТРу. — Нихуя себе подарок, — протянул я, хлопая по карманам в поисках мобильного. — Блядь, да вы шутите, что ли? Наведя объектив на парочку «мы друг друга вообще не знаем», я нажал на иконку записи видео и заснял, как Май и Лилечка перекинулись парой фраз, а потом Игнатов сел в тачку и уехал.