Мы гуляли и неторопливо разговаривали, не обращая никакого внимания на окружающих. Но даже этого мне было достаточно. Я наслаждалась. Первые минуты контакт складывался тяжело. Но мне хотелось общаться и узнавать его. Мне было интересно. Когда он спросил меня о семье, замешкалась, стало стыдно. Что я могу рассказать? Даже внешне между нами чувствуется большая разница во всём: он хорошо одет, у него хорошая машина, а я? Что имею я? Сейчас лето, а у меня в гардеробе два летних платья, которые меняю по очереди и нищету в своём доме и мире. Рассказать ему о чём? Что мой брат загнал нас в долги, из которых никак не получается выбраться? Стыдно о таком. В тот момент показалось, что наш разговор значил для каждого из нас разное: для него это были просто слова, пустой интерес, для поддержки общения, а для меня ощущение, словно я обличала свои мысли и чувства. Мне не хотелось никаких откровений, они приносили одновременно и боль, и огорчение. Да разве и могло быть иначе? Вечная долговая яма. И она не становится меньше, она растёт из-за того, что долг вовремя мы выплачивать не можем. До сих пор не понимаю, как получилось, что на маме теперь такие суммы долгов. Просыпаясь каждый день утром, только и думаю: где взять деньги? Как погасить этот долг? А умеют ли другие люди жить на сто рублей в день как мы с мамой? Мы давно уже живём очень бедно. У нас давно не было в доме сладостей, фруктов или овощей. В сезон урожая на дачах приятельницы мамы приносили овощи и фрукты, и мы забивали морозилку яблоками, кабачком, и всем тем, что можно было потом готовить зимой. Ни о каких новых нарядах каждый месяц, туфлях, и прочей девичьей радости я не мечтала. Как паранойя у меня были лишь две мечты: закрыть долги и больше никогда не общаться со своим братом. Если со второй мечтой всё было более — менее реально, то вот с первой она была невыполнима. …После того как Максим обрызгал меня водой, не было злости, наоборот, я вдруг стала ему благодарна, что он больше не лез в душу, и мы переключили наше внимание на другие моменты. Неожиданно рука Максима обвила мою талию, и в тот момент меня обволокло чувством уюта и защищённости. Я знала его ничтожно мало, но стыдливо понимала, что хотела этих объятий. Нежное чувство к нему побороло во мне все сомнения. За то время как он спас меня, как познакомилась с ним, пока думала писать ему или не писать сообщение, я создавала себе образ героя. Создала… И в тот момент, когда он обнял я не хотела его отталкивать, наоборот, хотела прижаться, крепче, сильнее. Как же мне захотелось, чтоб он поцеловал меня! Я тоже чувствовала это желание с его стороны и предвкушение чего-то неизведанного залило мои щёки румянцем, разливаясь волнами по всему телу. Меня охватили невероятные смущение, я понимала, что он это видел, и поэтому опустила глаза. Ожидание прикосновения его губ заполняло сознание, перед которым меркло всё: и сомнение, что всё слишком быстро, и страх оттого, что я никогда не целовалась, и всё остальное. Мой первый поцелуй взорвал моё сознание. Его губы такие мягкие, такие нежные, горячие. Мне хотелось их прикосновений ещё и ещё. Наши языки сплелись, лаская друг друга, доставляя такое удовольствие, о котором не расскажешь словами. Такое возможно только чувствовать. Глава 10 Максим До Даши, конечно, у меня были отношения с девушками. С одной из них думал жить вместе, когда купил отдельную квартиру. Не могу сказать, что прямо горел желанием жениться. Просто кругом все друзья потихоньку женились, и я думал, что это естественный ход жизни. Теперь рад, что не совершил этого поспешного поступка. После расставания, спустя время, решил для себя, что по-настоящему, искренне, никогда никого не любил и, наверное, не полюблю, ведь я из тех людей, которые не любят, не умеют любить. У меня не было особой необходимости в постоянных отношениях. Жизнь свою я представлял довольно просто: я холостяк, в квартире моей наверняка бардак, ничего интересного. В отношениях с женщинами больше не искал что-то светлого, нежного, особенного. Мне хватало каких-то встреч с ничем никому не обязывающим сексом. Зачем этот груз, где есть обязательства? Всех всё устраивало, мы были честны друг с другом. Никаких взаимных обид. Я давно хотел свою квартиру, поставил себе цель и добился её. Нет, меня не тяготило жить с родителями, но не по возрасту уже. С родителями и сестрой в одном пространстве мне всегда было находиться очень комфортно, но теперь этого пространства избегал. В доме родителей на фоне этой ситуации я становился агрессивным, во мне оживал злющий зверь. Я настолько зациклился на этом человеке, что стал ловить себя на мысли: когда найду — убью, а потом сяду как следствие своего поступка. Либо второй вариант — у меня случится нервный срыв. А как забыть всё, что произошло с нами, если повсюду у родителей в доме были фотографии нашего детства, нашей юности, счастливой жизни? Я не хотел этим окружать себя больше. С глаз долой, из сердца вон. Но родителям жить воспоминаниями было спокойнее. Они не хотели ничего менять, а я ничего не имел права требовать. После трагедии выкинул розовую кровать, сделал ремонт, чтобы стереть из памяти мою сестру, её ребёнка, слёзы матери и печаль отца. Нет, я не выкинул их из своей головы, я делал это скорее, чтобы не сойти с ума от чувства вины. Да только от себя не убежишь. Был ли я эгоистом в тот момент по отношению к своим родным? Да, был. Но, наверное, я так сам себя спасал. Замкнулся, закрылся от этих мыслей. Но продолжал навещать племянника и помогать родителям. …Я даже не знаю, почему я решил её поцеловать. Просто спонтанное желание. Она привлекательная. Этого не отнять. Сейчас, подойдя к ней ближе, увидел в её широко распахнутых, смотрящих на меня глазах растерянность и ожидание. Я чувствовал, что она хотела того же самого. И меня это очень устраивало: чем ближе враг, тем выгодней позиция. Смотря в её глаза, касаясь рукой щеки, убрал локон, выбившийся из лёгкой причёски. Тепло её румяных щёк грело ладони. Даша и не отталкивала, и не приближалась, ожидая мои дальнейшие действия. Моё обоняние уловило её лёгкий запах, приятный и нежный. В этот момент я чувствовал себя гурманом, который наевшись разных блюд впервые вкушал что-то новое, интересное. Она облизнула губы и у меня сорвало предохранители. С её стороны поцелуй сначала был неуверенным, а потом она доверилась мне и расслабилась. Я держал её лицо руками, целуя то нежнее, то сильнее и напористее, и в какой-то миг вдруг стало неважно, кто из нас доминирует в этом поцелуе, потому что мы оба наслаждались. Я не хотел терять контроль над своим сознанием и вовремя остановился. — Сладко, — оторвавшись от неё, всё, что я смог сказать. И понял, что не обманул. Мне на самом деле было очень сладко. Глава 11 Максим. 2020 Сегодня остался ночевать у родителей. У мамы было высокое давление. Отцу тяжело одному с маленьким ребёнком. Матвей отчаянно поджимал ножки к животику и кричал. Скорее всего, у него были колики, начитался уже всего про младенцев во всяких журналах, изучая разные вопросы развития малышей. Сейчас словно сам превратился в отца, молодого и неопытного. Обстановка в доме удручающая. Давит плитой не только на душу, но и на тело. Кажется, от этого напряжения стал потихоньку ненавидеть родительский дом, эти постоянные крики младенца, равнодушие матери к своему ребёнку. Безумие — одним словом! Любая попытка заинтересовать Настю не приносила никаких успехов. Она не брала сына на руки, не качала, не пела песен, не пыталась сама как-то отвлечься на него, чтобы не гонять удручающие мысли в своей голове. — Настя, проснись же ты! Матвей плачет! — Ну и что? Пусть плачет, раз ему так хочется. Надоел! — Это же твой ребёнок! Возьми его на руки, покачай, ты не притрагиваешься к нему совсем. Ему сейчас больше остальных нужна ты, его мама. Ребёнок всегда успокаивается на руках у матери. Ты же женщина, ты должна это чувствовать и понимать. Боишься, что ли его? Да, он маленький, ну ты почитай литературу, интернет, не всё так страшно, со временем привыкнешь. Неужели тебя саму не сводят с ума его крики? Отец не выдержал и забрал ребёнка к родителям в комнату. Я ушёл вместе с ним, боялся, что сорвусь. Он бережно качал Матвея, баюкая, а я сидел возле, и, схватившись за голову руками, думал о том, как выдержать всё это дальше. Я не узнавал свою воздушную сестру, не понимал, что происходит с ней, и главное, она как будто перестала существовать в этой вселенной. Ну ладно, когда была беременная, гормоны и так далее. Сейчас есть ребёнок. Он живой. Беззащитный. Маленький. Она ему нужна больше всех остальных. На мать дети реагируют не так, как на всех остальных. Сначала Матвей успокоился, но через полчаса снова стал плакать. Не выдержав этого напряжения от звуков орущего младенца, я пошёл к Насте в комнату. Злость кипела во мне, никогда так не злился как сейчас. Схватив её за шкирку, начал трясти, повторяя, чтобы очнулась, взяла себя в руки и пошла к ребёнку. Но сестра всё также была равнодушной, глаза были пустые, безразличные. Никогда с ней не поступал так. Никогда! Даже в детстве и юности не лупил её, как лупят старшие братья младших сестёр. Не вредничал. А сейчас хотелось отлупить, руки чесались! Всё всегда для неё: самый вкусный кусок Насте, самый красивый подарок Насте. Новое платье? Пожалуйста! Туфли и сумочка по моде? Не вопрос! Если папа не дал денег, считая, что и так у девушки всего чересчур, придёт к брату и от него получит. Не жизнь, а сплошная сказка. Да, сейчас она столкнулась с предательством, трудностью, но разве можно так разбиваться вдребезги, тем более теперь у неё есть ответственность за сына. Мои доводы не вразумили сестру. Она дёрнулась из рук, вырвалась и выгнала меня из комнаты. Больше я так и не уснул до самого утра. Наступает катастрофа, чувствовал это. Утром сестра пришла ко мне в комнату сама. Села на кровать и, как всегда, обняла себя за коленки. — Я не хочу жить, Максим. — Что значит не хочешь? У тебя ребёнок. Тебе нельзя даже говорить про такие вещи. — Мне не нужен этот ребёнок. Он получился случайно и я хочу избавиться от него. Ведь и тогда хотела, но нельзя было, а жаль. Я снова поняла, что не люблю его. Я мать, ты сам мне сказал, и приняла решение: хочу сдать его в детский дом. В конце концов, есть те, кто хотят детей, но у них ничего не получается. И его возьмёт кто-нибудь и будет любить, сделают счастливым. А что я могу дать ему? — Ты как будто не ты. Даже слушать страшно. Сейчас кажется, что я тебя совсем не знаю. Ты словно не моя сестра, Настя. — Жить не хочу, понимаешь? — Не понимаю! Это какое-то безумие! Это приобретает уже масштаб бедствия. Семья тебя поддерживает, неужели ты реально думаешь, что мы отдадим ребёнка в детский дом? И как нам потом жить? Не представляю, что в твоей голове происходит! Она замолчала и отвернулась. Все мои доводы для неё основа оказались пустым звуком. Я почувствовал, как она снова закрылась, замкнулась, отключилась от этого мира. Она взяла телефон и ушла в ванную. — Завтра я повезу тебя к психологу, тебе нужна помощь специалиста. –постучался и сказал ей. В ответ была тишина. Несмотря на всё возбуждение нервной системы, я, прикоснувшись к подушке, уснул мгновенно и не услышал, как пропиликал телефон. А если бы услышал, успел бы? Через два часа нашёл сестру в ванной с перерезанными венами. Спасти не смогли, она ушла, бросила нас всех: меня, родителей, а самое страшное, что она сделала — она бросила своего сына младенца. Каждый раз, вспоминая сестру не понимаю и, наверное, никогда не смогу понять и принять, что она добровольно бросила своего сына. Да, я считаю, что именно бросила. А как назвать мать, которая оставила своего ребёнка? Её уход тогда, осознание, что Настя ушла добровольно давался мне крайне тяжело. Неужели так сильно её поглотили чувства к этому ублюдку, что она смогла решиться на такой шаг? Прокручивая в памяти события прошлого пытаюсь найти свои ошибки, и не нахожу. От этого ещё тяжелее давалась реальность.