В тот же день я лично написал ответное письмо, в котором приглашал Бари и Шухова в гости для обсуждения поднятой проблемы. Хотел даже уточнить, что проживание и кормежка в Гатчинском дворце бесплатные, а дорогу по предъявлении билетов я оплачу, но, подумав, решил обойтись без этого. Люди они вроде не бедные, а сейчас такое время, что на подобное могут и обидеться. Я бы не сказал, что гости торопились — они приехали только через две недели, хотя письмо из Питера в Москву шло дня три. Впрочем, так получилось даже лучше — я успел дополнительно навести справки. Оказалось, что Александра Бари хорошо знает Менделеев, и вообще Дмитрий Иванович отозвался о нем весьма комплиментарно. Но, как оказалось, это было еще не все. Зубатов в ответ на распоряжение собрать сведения о котельном заводе и его владельце тут же прислал доклад на двух страницах, в коем сообщал — условия труда и взаимоотношения рабочих с администрацией на данном предприятии таковы, что для патронируемых им трудовых союзов там почти нет работы. Однако, несмотря на это, дирекция не чинила никаких препон организации таковых. Далее шло описание, выражаясь более поздним языком, действующего на заводе социального пакета. А ничего так, прикинул я, не очень плохо даже по меркам двадцать первого века. И вот как-то раз после обеда, когда я посчитал государственные дела на этот день завершенными и сел играть в шахматы с женой, снизу мне позвонил секретарь — кошатник и сообщил, что пришли два каких-то важных господина. Говорят, что их фамилии Бари и Шухов. И, значит, спрашивают, когда императорское величество изволит их принять. Да, весь старый секретариат Приоратского замка, все трое, ныне трудились в Большом Гатчинском дворце. Их в свое время подобрал Николай, и, пока он был еще жив, я не раз порывался разогнать этих неумех к чертовой матери, но теперь они в моих глазах стали кем-то вроде живой памяти о брате, и пришлось найти им занятие по силам. Ныне эта троица заведовала приемной на первом этаже. Чтоб, значит, там всегда было чисто, цветы на подоконниках политы, журналы и газеты на столиках были свежими как по дате, так и по состоянию. Кроме того, в обязанности младшего входили присмотр за дворцовыми кошками и приготовление кофе лично мне. Чай я обычно заваривал сам. — Ну, милая, мне все равно осталось только сдаться, — вздохнул я, кладя трубку и окидывая взглядом шахматную доску. — Что за пораженческие настроения? — удивилась Рита. — Иди, раз к тебе люди приехали, а вечером доиграем. Так как мы с женой играли в шахматы примерно на одном уровне, то нам это было интересно. Ну не в карты же резаться по примеру Ники и Аликс в другой истории! Я спустился в нижний кабинет, смежный с приемной. Их, то есть кабинетов, у меня теперь было два. Верхний, он же рабочий, располагался на третьем этаже напротив театра. Там я в одиночестве корпел над документами и принимал тех, кого считал доверенными лицами. И нижний, присутственный, с приемной. Туда запускали всех прочих, допущенных к личной встрече с моим величеством. Причем сортировали их вовсе не обитающие в приемной бездельники. На территорию дворцового комплекса вход был по пропускам, однако в принципе при большом желании туда можно было попасть и без них из-за отсутствия по границам бетонной стены с колючей проволокой поверх нее. Но пройти в Большой Гатчинский дворец посетители могли только через Кухонное каре, где их пропуск еще раз тщательно проверялся. Затем дежурный секретарь от Столыпина сверял данные визитера с журналом разрешенных посещений и в случае совпадения передавал гостя сотруднику Ширинкина, который и провожал его до приемной. Проходить через главный вход и передвигаться по дворцу без сопровождающих могли только члены императорской фамилии (я бы большинство из них с удовольствием лишил такого права, но пока было рановато учинять столь резкие телодвижения), и лица с особым допуском. Их было немного. Через черный ход Арсенального каре вообще могли шастать только мы с Ритой, люди, проходящие вместе с нами, и цесаревич Михаил. Он пока не имел права проводить никого. Пусть подрастет, тогда, возможно, оно у него и появится. Шухова я узнал сразу — все-таки в прошлой жизни не раз видел его портреты. И чисто логически сделал вывод, что второй, который не Шухов, тот наверняка Бари. — Проходите, господа, присаживайтесь. Чай, кофе, лимонад на столе, выбирайте сами. И давайте сразу перейдем к делу. Лицензию на велосипеды я вам, разумеется, продам, причем за те деньги, что вы сами назначите. Это если мы с вами сейчас не договоримся о более широком сотрудничестве. А если договоримся, то забирайте ее даром, причем если покажется мало, добавлю еще что-нибудь. — Хотелось бы узнать, какого сотрудничества от нас ожидает ваше императорское величество, — заметил Бари, отхлебывая кофе. — Взаимовыгодного. Вы смогли очень неплохо организовать несколько промышленных предприятий. Я тоже хочу, и у меня есть продукты, которые необходимо производить, но пока производство только опытное, то есть малосерийное или вовсе штучное. Деньги есть, а хочу я заводы, выпускающие, во-первых, двигатели. От велосипедных и до судовых, как паровые, так и внутреннего сгорания. Во-вторых, предприятия, выпускающие аэропланы и дирижабли. В-третьих, автомобили. И, наконец, большой оружейный завод. В идеале не меньше, чем тульский. Причем в моторном и самолетном проектах у меня должен быть контрольный пакет акций, а в остальных хватит и сорока девяти процентов. Хотя, если вам это покажется более привлекательным, могу вложиться и основательней. — Вы не забыли про оружейный завод? Как-то странно выглядит ваше предложение нам иметь там контрольный пакет. — Не вижу ничего странного, контроль там будет со стороны сбыта. Все равно продукцию вы сможете продавать только в казну. В значительных количествах, я имею в виду, обеспечивающих не только окупаемость, но и прибыль. Кстати, как вариант можно рассматривать не строительство нового, а серьезную модернизацию Ижевского завода, но вот тогда контрольный пакет останется у государства. Разумеется, я понимаю, что заиметь все и сразу не получится, хотя и хочется. Вот папка с теми предложениями, что я уже озвучил, но в более развернутом виде. Если вы в принципе согласны, то забирайте ееи, скажем, дня через три мы сможем встретиться снова, чтобы уточнить последовательность работ и их сроки. — Ваше императорское величество, — не очень уверенно заявил Бари, — эти предложения очень интересны, но тут есть одно «но». Я не считаю ни этичной, ни даже оправданной сверхэксплуатацию рабочих и, прошу меня извинить, не стану участвовать в тех проектах, где она предполагается. Возможно, вы в курсе, каковы отношения между рабочими и администрацией на моих предприятиях. Я могу работать только так, пусть это и не обеспечивает максимум прибыли. — Вполне с вами согласен, — улыбнулся я. — Дорогой Александр Вениаминович, вас ведь и выбрали именно из-за этого! Более того, я считаю необходимым расширить те социальные гарантии, которые вы сейчас даете своим рабочим. Например, на время контракта предоставлять им съемное жилье приемлемого качества и по себестоимости. С возможностью выкупа в собственность при выполнении каких-то условий. — Тогда мы в принципе согласны. И, если вы не против, хотели бы обсудить еще один вопрос. Судя по всему, вы собираетесь расширять производство как дельтапланов, так и наземных самодвижущихся механизмов, а их моторы работают на спирту. У Владимира Григорьевича есть соображения, как получать спирт более дешевым способом, нежели из зерна. Наверняка это окажется востребованным, но вы почему-то упомянули только моторы, не удостоив вниманием топливо для них. — Хотите попробовать гидролиз? Можно, но только полученный таким способом спирт нельзя пить, а ведь наверняка будут. И водку паленую из него начнут бодяжить, так что подобное производство лучше разворачивать не у нас. А в Канаде, например, там тоже опилок много, а лесорубы не дураки выпить. Но чем вам тот же бензин, называемый еще газолином, в качестве топлива не нравится? — Тем же, чем и вам. При достаточно высокой степени сжатия он не горит, а взрывается в цилиндре двигателя, быстро выводя его из строя. При малой же двигатели с калильным зажиганием не работают вовсе, а с искровым — очень плохо. Владимир Григорьевич уже проделал необходимые опыты, отчего мы и задумались о производстве спирта. — Совершенно верно. Бензин — это смесь углеводородов с разной устойчивостью к детонации, я уже слегка изучил этот вопрос (не будем уточнять, что весьма неглубоко и еще в двадцатом веке). Так вот, если в нем будет достаточное количество компонента с высокой детонационной стойкостью, такое топливо окажется пригодным для двигателей с искровым зажиганием. Я даже решил ввести число для обозначения этого параметра, назвав его этиловым. Вообще-то у меня поначалу был соблазн назвать его как положено, то есть октановым, но я вовремя сообразил, что не знаю про тот самый октан почти ничего. Даже название — и то не точно. Просто он октан, изооктан или какой-нибудь дизоксиоктан — совершенно не в курсе. И чего там восемь — атомов углерода, бензольных групп или чего-нибудь, тоже без понятия. Но зато я помнил, что октановое число спирта примерно сотня. То есть если сравнивать бензин с этанолом, а не с неизвестным мне октаном, получится почти то же самое. Не стоит демонстрировать свои «глубокие» знания нефтехимии перед людьми, разбирающимися в ней уж всяко лучше меня. И, значит, я продолжил: — Господин Шухов в прошлом году создал и запатентовал установку для термического крекинга нефти. Мне кажется, что с ее помощью можно будет получать бензин с более высоким этиловым числом, нежели у прямогонного. Особенно если вести процесс в присутствии катализаторов. Наверняка такое топливо окажется дешевле спирта, пусть даже и гидролизного. Вот если вы займетесь еще и этим, будет совсем хорошо, спрос на высокоэтиловый бензин со временем будет только расти, это я вам гарантирую. Сам буду покупать, даже если поначалу высокоэтиловый бензин окажется дороже спирта. — Но почему, ваше величество? — Попробуйте завести калильный движок зимой, вопрос отпадет сам собой. Да и с искровым тоже придется помучиться, а на бензине это будет выражено не столь ярко. Глава 14 С германским императором Вильгельмом мы в последний раз встречались на похоронах Николая, то есть почти два года назад. Официальная переписка тоже не поражала интенсивностью — так, слали друг другу письма по таким датам, проигнорировать которые было бы просто неприлично. Не знаю, как Вилли, а я свои не то что не писал лично, но даже не читал, сильно подозревая, что адресат их тоже читать не станет, а в лучшем случае краем уха выслушает, что ему скажет ответственный за переписку секретарь. Я, во всяком случае, поступал именно так. Потому как неофициальный канал переписки действовал еще с тех времен, когда Рита только — только начала собираться стать невестой Ники, и по нему обмен корреспонденцией шел довольно интенсивно. И вот, значит, весной девяносто второго года мы с Вильгельмом пришли к выводу, что мораторий на личные встречи пора прекращать. Так как он бывал в России неоднократно, а я в Германии — всего один раз, да и то даже не цесаревичем, то было решено, что я поеду в Берлин. Ну то есть еду до Берлина из Штеттина, а туда приплываю на крейсере «Память Азова». Или прихожу, потому как моряки считают, что корабли не плавают, а ходят. Поначалу я собирался плыть на «Адмирале Нахимове», который был мне уже знаком и чисто внешне нравился больше. Но этот крейсер, в мае выйдя из ремонта (между прочим, в Кронштадт с Дальнего Востока он прибыл без особых происшествий), начал течь, как решето, причем настолько основательно, что ни о каком походе на нем не могло быть и речи. То есть вместо ремонта корабль был испорчен, о чем в МТК прислал гневный рапорт его командир капитан первого ранга Федотов. Это оказалось очень кстати, ибо адмирал Тыртов уже прибыл в Санкт-Петербург, и я прикидывал, под каким бы соусом убрать Чихачева, а тут сам собой образовался такой замечательный повод. В общем, «Нахимов» вернулся в док, где ему не только ликвидируют течи, но и уберут все парусное вооружение вместе с рангоутом, Чихачев получил отставку, а мне был забронирован на июль рейс «Памяти Азова». Я собирался в Германию один, Маргарита оставалась в Питере с дочкой, которая была еще слишком мала для подобных путешествий. В процессе уточнения деталей визита я написал Вильгельму, что в числе прочего хотел бы, не привлекая особого внимания, встретиться с японским послом в Германии Сайондзи Киммоти. Михаил сумел разузнать, что это достаточно влиятельная фигура — аристократ, маркиз (так его агенты перевели титул «косяку») и вообще чуть ли не отец японской демократии и особа, приближенная к императору. Посланник же при дворе моего величества Ниси Токудзира даже не барон и, скорее всего, вообще какая-то мелкая пешка. Кроме того, мне, как ни странно, встретиться с японским послом, не вызывая излишнего интереса, было проще в Берлине, чем в Петербурге. В Штеттине меня встретил Каприви — новый канцлер Германии, назначенный на пост после отставки Бисмарка. Надо сказать, что этот тип не больно-то и скрывал своего не самого дружелюбного отношения ко мне, но моему величеству на подобные мелочи было глубоко начхать. Так как среди свиты канцлера оказался хорошо мне знакомый Тирпиц, то мы с ним сразу после отправления поезда сели пить пиво под баварские сосиски, каковому занятию и предавались до самого Берлина, благо ехать было всего-то три с небольшим часа. Особых торжеств по поводу моего приезда не было, и уже после обеда мы смогли приступить к повестке дня. Первым пунктом в нем стояло согласование геополитических вопросов. Так как я был морально готов к тому, что оно начнется с как минимум часовой речи кайзера, то был приятно удивлен, когда он уложился всего в сорок пять минут. Вилли вообще любил произносить речи по всякому поводу, особенно перед столь благодарной аудиторией, как я. А что? Мне натянуть на физиономию выражение заинтересованного внимания нетрудно, научился еще в начале первой жизни. И тогда же постиг нелегкое умение зевать, почти не открывая рта, то есть практически незаметно для окружающих. И на часы я давно умел смотреть так, чтобы это не бросалось в глаза. Кстати, у меня теперь были изготовленные по спецзаказу наручные часы — возможно, первые в мире. Во всяком случае, часовщик, исполнивший мой заказ, про такое не слышал. В общем, Вилли довольно быстро закончил свою вступительную речь, сопровождаемую метаниями по кабинету и размахиванием руками. Причем в этом была задействована не только здоровая правая, но и наполовину парализованная левая рука. — Итак, — завершил свою речь кайзер, — я уверен, что союз России и Германии сможет добиться выполнения всех исторических задач, стоящих перед нашими странами, причем невзирая на противодействие кого угодно. А ты, Алекс, как на это смотришь? Вилли в приватных беседах теперь называл меня так, а не Аликом, как в детстве. — С интересом, — подтвердил я. — И хотелось бы первым делом уточнить вот что. Как по-твоему, в обсуждаемом блоке хватит только наших стран или надо обязательно привлечь кого-то еще? Как младший по возрасту, выскажу свое мнение первым. Оно в том, что никакого категорического императива я здесь не вижу. — Это ты про Австрию или про Японию? — ухмыльнулся Вилли. — Про Тройственный союз. Япония же мне нужна в плане воздействия на Китай для проведения транссибирской магистрали по кратчайшему направлению до Владивостока, то есть через Маньчжурию. — Хм… ну ты же понимаешь, что когда мне предложили продлить договор до девятьсот второго года, у меня не было весомых причин для отказа. — Когда мне примерно в то же время предложили договор с Францией, у меня тоже особых причин отказываться не было. Однако я ничего не заключил, несмотря на обещание кредитов на довольно льготных условиях. На самом деле, конечно, условия были хоть и льготными, но все же не настолько, как мне хотелось. И, кроме того, я помнил, что обещать — это еще не значит жениться, отчего твердо придерживался принципа «утром деньги — вечером стулья». Причем не обязательно именно текущим вечером. — К тому же мы еще не прояснили, собираются ли Россия и Германия заключать договор, — продолжал Вильгельм. — И если да, то какой. — Предлагаю очень простой по сути. Если любая из наших держав оказывается в состоянии войны с более чем одной страной, то вторая обязуется вступить в эту войну на стороне первой. — Значит, если Германия… э-э… подвергнется нападению Франции… — То сможет разбить ее без чьей-либо непосредственной помощи, всего лишь при доброжелательном нейтралитете России. Причем лично мне неважно, кто там от кого чему подвергнется. Но в случае вступления в эту войну Англии островитянам придется воевать еще и Россией, — подтвердил я. — Однако тут есть и другая сторона медали. — Понимаю, — кивнул Вильгельм, — Австро-Венгрия. Я, честно говоря, совершенно не одобряю позицию Франца-Иосифа в несчастливой для твоей страны Восточной войне. Она сильно походила на предательство. Что же, твое предложение очень щедрое, и я подумаю, как его принять, не вызывая особого скандала. — Ну, насколько мне известно, Германия обязуется не вступать ни в какие союзы, направленные против остальных членов альянса, — уточнил я. — Это всего лишь означает, что наше взаимодействие не следует называть союзом, а документ о его образовании — договором. Пусть это будет какой-нибудь меморандум за все хорошее. Ну типа за коллективную безопасность и против угрозы европейской войны. — Алекс, прости, но если это не будет договором, то что любого из нас удержит от его нарушения, если это вдруг кому-то станет выгодно? — Если очень выгодно, то никакой договор не поможет. По-моему, лучшая гарантия — это здравый смысл. Но, разумеется, документы об образовании Тройственного союза надо внимательно изучить, поручи это своим специалистам. Мало ли, вдруг там найдутся какие-нибудь двусмысленности. — Обязательно. Я рад, что русский император проявляет столь выдающееся понимание обстановки, и уверен, что вместе мы… Вилли снова понесло, однако на сей раз он ораторствовал совсем недолго, неполные десять минут, я даже не успел снова применить свои навыки скрытого зевания. Вечером мы обсудили сотрудничество в области летательных аппаратов. Причем Вилли интересовали и дельтапланы, и дирижабли, и даже учебные самолеты Можайского, которые он не видел, но что-то про них слышал. Я в ответ продемонстрировал полную готовность поделиться всеми секретами Гатчинского авиаотряда, ибо и дирижабль, и дельтапланы, и учебные небесные паровозы были изначально спроектированы для показа достаточно широкому кругу лиц. Более же серьезной техники в Гатчине нет ив ближайшее время не будет, для этого есть другие места. На следующий день Вильгельм вытащил меня в Потсдам, якобы осмотреть достопримечательности. На самом деле они меня не очень интересовали, но туда же прибыл косяку, то есть маркиз Сайондзи Киммоти, в компании с которым мы около часа гуляли по парку Сан-Суси. Нужды в переводчике не было, оба свободно говорили по-английски и почти свободно — по-немецки, беседа шла тет-а–тет. — Господин Киммоти, — начал я, — анализ обстановки на Дальнем Востоке привел меня сразу к трем выводам. Первый — война между Японией и Китаем неизбежна, причем в ближайшее время. По моим прикидкам, до нее самое большее три года, но, скорее всего, она начнется даже немного раньше. Второй вывод — меньше чем за год Япония одержит убедительную победу и на суше, и на море, полностью разгромив Китай. И, наконец, третий вывод, из-за которого я и стал искать встречи с вами. Он состоит в том, что полностью пожать плоды победы Японии не дадут европейские державы. Это будет касаться как размера репараций, так и территориальных приобретений. — Ваш третий вывод интересен, но подразумевает некое продолжение, — вежливо улыбнулся японец. — Совершенно верно. Россия не против признать Корею сферой влияния Японии в ответ на признание Маньчжурии сферой влияния России. Кроме того, Россия готова по дипломатическим каналам помочь Японии отстоять свои завоевания, но в ответ ожидает, что Япония надавит на китайское руководство для того, чтобы оно без волокиты и взяток предоставило концессию на постройки железной дороги от Читы через Маньчжурию до Владивостока. — По моим сведениям, в Китае без взяток не делается ничего. — Да, вы правы, но их размер можно сильно уменьшить. — Мне кажется, тут нет ничего невозможного, особенно если Россия выкупит право на получение части репараций от Китая. В этом случае стимул помочь вам появится и у нас, и у китайцев. Вот те раз, в некоторой растерянности подумал я. Как там по-японски называется маркиз? Вот именно, натуральный косяк, причем с моей стороны. Мне предлагают заплатить за маньчжурскую ветку Транссиба не Китаю и его чиновникам, а Японии. Причем если китайцы спокойно положат в карман взятки и мирно разворуют официально выплаченные деньги, то японцы наверняка значительную часть полученных от России средств истратят на подготовку к войне с ней же. Как-то оно получается не очень кошерно. Впрочем… — Вполне понятная и оправданная позиция, но только в том случае, если сумма, на которую Россия выкупит китайские обязательства по репарациям, будет несколько меньше, чем сейчас просят китайцы за концессию. — Надеюсь, ваше величество имеет в виду вместе со взятками? — Увы, вынужден вас огорчить. Нет, без них. Потому как есть и иной способ воздействовать на руководство Поднебесной.