— Но есть еще одно направление, для обороны России очень важное, где настоятельно необходимо привлечение свежих сил. Я имею в виду военно-воздушный флот. Сандро поскучнел, хоть и постарался этого не показывать слишком явно. Ну да, если сравнить объемы финансирования морского и воздушного флотов, то тут не только поскучнеешь, впору вообще начинать биться башкой об стену. Пора, пожалуй, добавить информации для повышения энтузиазма. — Я уверен, что будущее империи связано именно с воздушным флотом. Ибо все места базирования морского у нее расположены так, что они по сути изолированные. И лишь пятый океан един, путь в небо не сможет закрыть никакой противник, поэтому туда я и собираюсь направить силы и основные средства. На последнем слове физиономия собеседника начала выражать энтузиазм — возможно, против воли ее владельца. Еще бы, ведь он наверняка давно пытается придумать, где взять денег на покупку поместья в Крыму! Причем площадью отнюдь не шесть и даже не двенадцать соток. Дело, конечно, стоящее, но пора его вновь слегка приспустить с небес поближе к земле. — По моему глубокому убеждению, руководитель обязан досконально знать то, что ему подчиняется, причем практически, а не из книжек и рапортов. Покойный генерал-адмирал, царствие ему небесное, начал морскую карьеру с юнги и прошел почти все ступени до высшей должности. Ники в авиаотряде тоже начинал с ученика. Тебе я подобного не предлагаю — все-таки ты уже не мальчик — но начинать карьеру все равно придется с низов. Если согласен, рад буду рассматривать тебя как кандидата в командующие, ведь Можайский уже пожилой человек, и скоро во весь рост встанет вопрос о его замене. Моя несколько неожиданная щедрость объяснялась сразу двумя причинами. Первая состояла в том, что я собирался иметь два воздушных флота — во всяком случае, поначалу. Один для публики, другой для дела. И на самом деле предлагал дорогому Сандро со временем стать командующим именно публичным флотом. Вторая же причина — я все-таки бывший авиационный инженер, причем с немалым опытом, а главнокомандующий просто обязан время от времени подниматься в воздух. И уж мне-то при необходимости сначала организовать катастрофу, а потом провести ее расследование так, что во всем окажется виноват сам погибший, будет совсем нетрудно. Не факт, что это обязательно понадобится, но мало ли. А вообще, конечно, тут все зависит от самого Сандро. Сможет удержать свои хватательные инстинкты на таком уровне, чтобы польза от его руководства перевешивала вред от его же воровства — станет героем-авиатором. Символом, так сказать, пришествия новых времен, парень он энергичный и способный. Ну, а если нет, тогда память о безвременно погибшем отважном покорителе неба навеки останется в наших сердцах. Ксения мне все-таки сестра и, коли уж до такого дойдет, должна стать вдовой героического летчика, а не какой-то там банальной жертвы тифа или бешенства. Сандро сказал, что готов служить императору и России на любом посту, где сможет принести пользу, и пообещал сразу после свадьбы подать прошение о переводе в Военно-воздушный флот. Кстати, свадьбу они с Ксенией собирались играть скромную — мол, в стране все еще ощущаются последствия голода, и тратить деньги на роскошь им не позволяет совесть. Хотя, конечно, про нее ему лучше бы выступать перед Ксенией, на меня подобные пассажи как-то не очень действуют, тем более в таком исполнении. Просто Сандро отнюдь не дурак и быстро сообразил, какой ушат помоев на него (и на мою сестру, между прочим, тоже) вывалит пресса, если они вздумают шиковать. Примеры с его отцом и дядей Володей оказались весьма наглядными. Публичный воздушный флот, как я ранее упоминал, располагался рядом с Гатчиной, в Залесье. А места для двух настоящих баз я уже выбрал. Требования к ним предъявлялись следующие. Во-первых, это должны быть какие-то небольшие городки, в настоящее время практически никому, кроме местных жителей, не интересные. Но все-же — и это во-вторых — расположенные вблизи от железной дороги. Причем базу для дирижаблей лучше обустраивать под Москвой, и желательно с юга от нее — так будет удобнее возить приличные количества монацитового песка, сырья для производства гелия. А для самолетов — где-то между Питером и Москвой, но в стороне от Николаевской железной дороги, а то на ней все-таки довольно людно. Так вот, местом базирования аэроотряда был выбран Подольск, авиаотряда — Бежецк. А в Твери, от которой к нему шла железнодорожная ветка, предполагалось построить моторный и самолетостроительный заводы. В Подольске, а если точнее, то рядом с ним планировалось организовать водородное и гелиевое производство, а также возвести причальную мачту и построить три ангара. Так как принцип построения геодезических конструкций я знал неплохо, то за пару вечеров начертил эскизы быстровозводимого ангара и передал Шухову. С мачтой он справится и сам — построил же в иной истории башню на Шаболовке. — Это вы сами придумали, ваше величество? — не поверил инженер. — Да, я еще в детстве, когда начал изучать геометрию, полюбил рисовать треугольники. А со временем помаленьку начали появляться мысли, как их можно использовать на практике. Берите, патентуйте, готовьте рабочие чертежи. Пусть это станет моим вкладом — кроме денег, разумеется — в… как бы его назвать-то… а, ладно, пусть будет без затей. Например, «Русское воздухоплавательное товарищество Шухова и Бари». — Э-э–э… — Мое имя там упоминать не надо, если вы именно это хотели уточнить. Вернувшийся в Россию Луцкой сейчас вел разработку сразу трех двигателей внутреннего сгорания. Первым была пятицилиндровая звезда по мотивам во всех смыслах прекрасно себя зарекомендовавшего М-11. Такой мотор я лично перебирал, когда в начале нулевых годов двадцать первого века принимал участие в восстановлении одного из немногих сохранившихся экземпляров самолета ПО?2, отчего неплохо помнил, как он устроен. А уж сам-то легендарный поликарповский биплан я вообще мог во всех проекциях начертить чуть ли не с закрытыми глазами, так что именно с него и начнется серийное производство самолетов. Ни к чему снова изобретать велосипед, хоть мне в этом мире такое делать уже приходилось. Так вот, первые два экземпляра авиационного мотора были почти готовы, скоро начнутся стендовые испытания. Вторым типом двигателя стал четырехцилиндровый четырехтактный движок водяного охлаждения для автомобилей. А то ведь пока они у меня ездили на двухтактниках, а это, скажем прямо, для машины весом в тонну, а то и больше не фонтан из-за слишком узкого диапазона оборотов, при которых обеспечивается хоть какой-то крутящий момент. В качестве основы конструкции был принят двигатель четырехсотого «Москвича», с которым мне в свое время тоже довелось немало пое… в смысле, повозиться. Правда, все размеры пришлось увеличить на треть, и сейчас от двигателя объемом два с половиной литра ожидалась мощность порядка сорока сил. Луцкой обещал, что эти моторы выйдут на испытания весной девяносто третьего года. Наконец, третий двигатель был двухтактным дизелем большого объема. Таких движков я живьем не видел и руками не раскручивал, просто знал, как они должны быть устроены. Про сроки их готовности говорить было пока рано. Естественно, что эти моторы придется чем-то питать. До недавних пор почти все мои творения потребляли смесь спирта с касторкой, кроме дирижабля, летающего на керосине. Но Шухов таки наладил свой крекинг, и теперь нефтеперегонный завод Бари выпускал бензин аж двух марок — стандарт и премиум. С окта… то есть тьфу, этиловыми числами шестьдесят и восемьдесят соответственно. Первый предназначался для автомототранспорта, а второй — для авиации. Если учесть, что ни того, ни другого в хоть сколько-нибудь приличных количествах у нас пока еще не имелось, бензина вполне хватало. Хотя автомобилей, между прочим, по дорогам России ездило уже целых шесть штук, причем пять из них были произведены в Приорате, а один — в Германии, на фирме Даймлера. Сандро заказал его, по-моему, специально для того, чтобы произвести впечатление на Ксению. И ему это вполне удалось! Вот только не совсем в том смысле, каком хотелось. Немецкое творение, больше всего походящее на два скрепленных параллельно велосипеда со скамейкой между ними, на фоне даже моего первого автомобиля смотрелось бледно, а уж с остальными не выдерживало никакого сравнения. Ксения хихикала, Сандро злился. Так что мне, пожалуй, придется подарить сестре на свадьбу лимузин. Например, номер четыре, который был задуман как бронированный, но практика показала, что даже без всякой брони он тяжеловат для своего двухтактного мотора. А номер пять, его немного облегченный и укороченный близнец, пусть достанется в качестве свадебного подарка Михаилу с Юлей, хотя они меня ни о чем таком и не просили. Нехай им все завидуют, это поможет в работе, да и вообще они молодцы, заслужили. Мы же с Ритой будем ездить на авто номер три, пока не появятся нормальные движки — ждать, похоже, осталось уже недолго. Глава 18 Как сказал Станиславский, театр начинается с вешалки. Правда, я в прошлой жизни считал, что это не совсем так. С буфета он начинается! И заканчивается там же. Впрочем, к завзятым театралам меня было отнести затруднительно. За всю свою первую жизнь я бывал всего в трех театрах. Во-первых, в ТЮЗе, меня туда водили в детстве, и я до сих пор помню, какие божественные пирожные мне там довелось отведать. Во-вторых, в том, что носил имя уже упомянутого Станиславского и плюс еще кого-то с длинной двойной фамилией, туда уже в юности я однажды привел свою первую любовь. Вот только что мы там смотрели, сказать не могу, ибо, естественно, таращился не столько на сцену, столько на соседку. Однако театр не понравился ни мне, ни ей. В кино на последнем ряду целоваться было куда удобнее. И, наконец, уже в более или менее зрелом возрасте я несколько раз водил сына в театр кукол Образцова. К чему я все это вспомнил? Да к тому, что в театре, расположенном на третьем этаже Арсенального каре Гатчинского дворца, не было не только вешалки, но и буфета. Зато имелась гримерка, которую я довольно часто посещал. Там было несколько удобнее беседовать с работающими на Риту балеринами и певицами, чем в кабинете. Как-то оно более естественно выглядело, что ли, но иногда мне приходилось использовать гримерную и по прямому назначению. Как можно обеспечить безопасность охраняемого лица от террористов? Отчасти этот вопрос решается количеством и качеством охранников, но не радикально. Близкая к ста процентам гарантия может быть только в том случае, если исполнители теракта не имеют ни малейшего понятия, где находится сейчас и куда направится в ближайшем будущем объект их интереса. То есть нужна полная непредсказуемость поездок императора, это раз. Несколько маршрутов в одно и то же место, это два. Например, в столицу я мог попасть на выбор по двум шоссе, одному проселку и по железной дороге, а в крайнем случае — по воздуху. И, наконец, желательно, чтобы и самого императора было не так легко опознать среди толпы сопровождающих. Или хотя бы догадаться, что это именно он, а не какой-либо мелкий чиновник, а то и вообще курьер — это в случае, если по каким — либо причинам толпы рядом нет. У меня уже были отработаны четыре стандартные личины, причем две из них имели даже документы. Первая, наиболее часто используемая — старший механик гаража его императорского величества Михаил Рольфович Шумахер — именно так было написано в бумагах упомянутой виртуальной личности. Это был сутулый мужчина средних лет, часто с испачканными маслом руками, а иногда и потеками копоти на лице. От его мятого комбинезона постоянно несло горелой касторкой. Выезжать из Гатчины на автомобиле я, как правило, предпочитал именно в этом облике. Вторая — бравый гвардейский поручик Дмитрий Александрович Ржевский. Когда я впервые глянул в зеркало после завершения работы гримера, то был поражен — как это из вполне приличного на вид меня всего за сорок минут удалось сделать такого отъявленного пропойцу? Кроме того, при желании я мог стать мелким чиновником преклонных годов, обладателем роскошных бледно — рыжих бакенбард. Впрочем, иногда он становился не таким уж мелким, примерно уровня титулярного советника. И, наконец, небогатым студентом. Эти образы пока не имели не только документов, но даже устоявшихся имен. Весь вышеописанный цирк сильно упрощался тем, что в конце девятнадцатого века было не так уж много людей, хорошо знающих императора в лицо. Фотографии в газетах выходили такого качества, что на многих я и сам себя не всегда узнавал, а официальные портреты тоже не больно-то годились для уверенного опознания, ибо столь возвышенно — значительного, а частенько еще и одухотворенного выражения лица, как изображенное там, на моей физиономии отродясь не бывало. Все-таки в отсутствии кино, телевидения, а уж тем более интернета есть немало положительных сторон. Правда, кино скоро появится, но я постараюсь как-нибудь пореже светиться на первом плане, лавры Сильвестра Сталлоне и Брюса Уиллиса меня не привлекают, да и фотогеничность не та. Двадцать первого октября девяносто второго года, за неделю до свадьбы Михаила с Юлией и за два месяца до свадьбы сестры и Сандро, мы с женой вдвоем второй раз отмечали грустную дату — годовщину смерти Николая. Ну, с Ритой все понятно — она его любила. А мне вроде бы и не с чего впадать в минор, так? Ну, во-первых, это все-таки мой брат, с которым мы практически всю здешнюю жизнь были неразлучны, и я к нему привязался. А во-вторых и в главных, из-за его смерти я сейчас сижу в императорах, к чему до сих пор так до конца и не привык. В результате, несмотря на значительное улучшение финансового положения, мои технические проекты слегка замедлились. Ну не могу я сейчас тратить на них по двенадцать часов в сутки, как в бытность простым великим князем! И даже по восемь не получается, максимум по шесть, да и то не каждый день. Ладно, с этим я еще как-нибудь смирился бы, но дело было в другом. До сих пор не появилось ясности в вопросе — удастся мне предотвратить крах Российской империи или нет? Казалось бы, а в чем дело? Останься я братом императора, и ясности было бы ровно столько же, если не меньше. Все правильно, но тут есть тонкость. Будучи даже цесаревичем, а в случае рождения сына у Ники я бы им быть перестал, в крайней ситуации можно было бы и слинять в Новую Зеландию. Но в России корона снимается только с головой, это я уже понял. А голову жалко, она у меня одна! Значит, придется вертеться, иначе, как показывает другая история, и мне, и моей семье придет толстый полярный лис. Жену с дочкой, кстати, тоже жалко не меньше головы. Так, а почему Рита не пьет, отставила свою рюмку? — Кажется, у Тани скоро будет братик или сестричка, — ответила она на мой вопросительный взгляд. — Ты сам говорил, что… — Конечно, конечно. Вот видишь, жизнь все-таки продолжается. Дай я тебя поцелую, дорогая. Спасибо, что тогда сразу согласилась выйти за меня замуж. Рита от полноты чувств всхлипнула, а я про себя подумал — пожалуй, надо форсировать организацию спецкоманды для силовых операций. Скоро у меня будет двое детей, а со временем, глядишь, и больше, и нельзя допустить, чтобы их жизнь кончилась расстрелом в каком-то подвале. Лучше пусть мои люди заранее ликвидирует всех, кто со временем сможет учинить нечто подобное. В таких вопросах, как обеспечение безопасности семьи, совесть меня точно мучить не будет. И вот, значит, одним пасмурным вечером в начале ноября я в очередной раз перевоплотился в чиновника с бакенбардами и на пролетке отправился в Приорат. Сейчас этот образ уже имел имя, но, правда, документами еще обзавестись не успел. Его, то есть меня в таком облике, звали Юрий Владимирович Андропов. Почему я выбирал такие известные с прошлой жизни имена? Да чтобы самому в них не запутаться, а то может получиться неудобно, если очередной персонаж вдруг забудет, как же его, бедолагу, зовут. Ну, а студент из тех же соображений тогда пусть станет Александром Сергеевичем Демьяненко. «Учись, студент» — такое забыть невозможно. Поиск осужденных или просто несправедливо выгнанных со службы офицеров, теоретически пригодных для будущей специальной службы, выявил около двух десятков, которые подходили по формальным признакам. Однако тех, кому все-таки было решено сделать соответствующее предложение, набралось всего четверо. Остальные по тем или иным причинам отсеялись. Со многими кандидатами я беседовал лично, причем в образе, недавно получившем имя знаменитого председателя КГБ. И сейчас я тоже ехал на собеседование, но не с кандидатом в ликвидаторы, а всего лишь с подающим надежды молодым медиком по фамилии Балакирев. Если кто продумал, что я решил поручить ему разработку новых ядов и прогрессивных методов их применения, то его постигнет разочарование. Как оно постигло меня еще на стадии знакомства с документами, описывающими биографию Балакирева. Нет, разочаровано подумал я, Петр Маркелович прав, этот тоже не годится. Для такого дела нужен человек, во-первых, с весьма покладистой совестью, примерно как у меня. Но, с другой стороны, полное ее отсутствие тоже нежелательно. Во-вторых, управляемый, а то мало ли что ему со временем может прийти в голову. В-третьих, его убеждения не должны быть хоть сколь-то революционными. И, наконец, кандидат обязан что-то представлять собой в профессиональном плане. В принципе, подумал я, подъезжая к Приорату, искать можно не только не только среди врачей, но и среди химиков. Впрочем, этих совсем мало, заметно меньше, чем эскулапов. Однако искать все равно надо, ибо не царское это дело — бегать с баночкой тифозных вшей в кармане. Хрен с ней, с эстетикой, но ведь и результат никогда не будет гарантирован. То, что генерал-адмирал склеил ласты — это случайность. Мог ведь и выздороветь. Балакиреву же я хотел поручить заняться пластической хирургией. Как ни странно, мои знания в этой области были хоть и весьма далеки от всеобъемлющих, но все же заметно отличались от нуля. Дело в том, что моя, если можно так выразиться, последняя в первой жизни любовь, Валя, была именно пластически хирургом. В силу чего я не только знал такие слова, как липосакция и фасциально-мышечный слой, но даже в самых общих чертах представлял, что они означают. Я, разумеется, не собирался предлагать сделать пластику Рите, ибо давно, еще при жизни Николая, перестал считать ее страшненькой. Сейчас она мне нравилась без всяких оговорок. Но другим-то можно! Разумеется, когда накопится должный опыт. Деньги тут светят очень приличные, ибо желающих хотя бы внешне омолодиться богатых дам всегда было более чем достаточно. Однако все равно сначала лучше потренироваться на личности, которая не станет обижаться, даже если после операции на роже останутся шрамы. И такая личность на примете имелась — один из четырех уже практически принятых кандидатов, коему Зубатов устроил побег из Владимирской тюрьмы. Да, той самой, про которую в будущем пел Михаил Круг, она пока еще не называлась централом. И, значит, дабы избежать ненужного узнавания, человеку не помешает сменить не только имя с фамилией, но и внешность. Все это прекрасно, думал я, уже почти ночью возвращаясь домой. Доктор оценил перспективы и согласился работать в предложенном направлении, несмотря на то, что его никак нельзя было напрямую отнести к исцелению страждущих. Но с ликвидаторами-то как быть? Те четверо, что прошли отбор, годятся только на роль исполнителей, поручать командование подразделением никому из них нельзя. Может, расширить критерии поиска? Ведь начальнику не обязательно уметь виртуозно сворачивать шеи или даже просто метко стрелять. Хотя, с другой стороны, он должен иметь не только теоретические, но и практические познания о предмете, иначе это будет хоть и своеобразный, но все-таки менеджер. Причем не обязательно эффективный, разве что в кавычках. Ладно, решил я, остались еще те двое, которых нашел Рогачев. Вот если никто из них не подойдет в командиры, тогда и начну думать, где такового искать. А жизнь тем временем текла своим чередом, и в конце ноября произошло почти историческое событие. Ее величество вдовствующая императрица Мария Федоровна, то есть маман, изволила посетить царствующего сына (или ей была оказана честь приема — я не интересовался, как правильно). Естественно, в сопровождении приличной свиты. Правда, в ее составе не было дяди Володи — девочки уже доложили Рите, что неделю назад они крупно поругались. Столь же естественным, как наличие свиты, было и то, что по-человечески я с матерью в присутствии посторонних разговаривать не стал. Сделал морду кирпичом и обходился самыми общими фразами, причем не особенно заботясь о том, чтобы они соответствовали теме разговора. Который вроде как шел о грядущей свадьбе Ксении и Сандро, но мгновенно свернул с нее, как только мы остались одни. Маман все прекрасно поняла и отослала даже казака из лейб-конвоя, который толкал ее инвалидное кресло. — Алик, давай наконец погорим серьезно, — начала родительница. — Я понимаю, что была виновата перед тобой тогда, весной девяностого, и приношу свои извинения. Я даже не сразу вспомнил, что произошло весной, потому как главное, чего ей до сих пор не мог простить, то есть крушение царского поезда, случилось в конце лета. Хотя… может, я зря на нее качу бочку? Ну типа бабы-дуры, а сам-то отец о чем думал, когда не стал вмешиваться в ее распоряжения относительно скорейшего прибытия в Питер? Я, например, с большим вниманием отношусь к тому, что говорит Рита, но подобной ситуации слушать ее точно не стал бы. И другим бы не дал. — Это дело прошлое, и я готов все забыть, но для этого необходим ваш шаг навстречу. — Но я же его сделала… — Еще нет, вы только обозначили свое желание. Возможно, вы это уже поняли, но все-таки давайте расставим точки над соответствующими буквами. Сейчас по отношению ко мне люди могут быть врагами, нейтралами и соратниками. Вы чуть было не оказались в стане врагов, но, кажется, вовремя спохватились. Есть такая пока еще не закономерность, а всего лишь тенденция, но уже довольно ясная. Она такова — быть моим врагом вредно для здоровья. — Я с самого начала подозревала, что со смертью Алексея Александровича что-то не так, — вздохнула маман. — Хотя он и не считал себя твоим врагом. — Однако по факту был им. И, возвращаясь к вашим подозрениям — они вам ничем не грозят, пока вы ими ни с кем не делитесь. Надеюсь, я выразился достаточно ясно? — Да, сын. Эх, если бы я заранее знала, что из тебя вырастет… — Придушили бы в младенчестве? — с интересом спросил я. — Может быть, но скорее постаралась бы подружиться. — Что мешает начать сейчас, раз уж первый вариант не прошел? — Насколько я понимаю, только твое предубеждение. — Вы правильно понимаете. Основано же оно на двух обстоятельствах. Первое — сколько я себя помню, для вас по поводу любой проблемы всегда было только два мнения — ваше и неправильное. То, что кроме этих двух, есть еще и мое, вы почему-то не учитывали. А зря. И второе, я только что про это говорил. Пока вы нейтрал, о каком улучшении отношений можно говорить? Такой вопрос актуален только с соратниками. — И что же, ты предлагаешь мне копаться в этих твоих моторах или прямо сразу доверишь резать тех, кто тебе не нравится? — Рад бы, но у вас не получится, — пожал плечами я. — И с моторами, и со вторым пунктом. А предложить я вам могу много, вопрос только в том, что именно вы согласитесь принять. — Надо же, я даже не надеялась. Внимательно тебя слушаю, сын. — Начать придется с приема в ближний круг нескольких девушек и одного — двух юношей. Они, к сожалению, не дворяне, но это не должно помешать вам хорошо к ним относиться. Возможно, кто-то из девушек со временем удостоится возведения в дворянское достоинство, тогда их не помешает сделать фрейлинами. — Понятно, ты хочешь достоверно знать, что происходит в Аничковом дворце. Не вижу в этом ничего ни оскорбительного, ни невозможного, так что продолжай. — После этого можно будет двигаться дальше. Как вы наверняка заметили, ко всем великосветским мероприятиям я с детства испытываю глубокое отвращение. Рита со мной в этом полностью солидарна, так что ни балов, ни приемов в Гатчинском дворце не бывает. Два раза в год в Зимнем, и все. По поводу того, что от этого Воронцов с Фредериксом сильно сокрушаются, нам как бы и хрен с ними, но подобное состояние дел, буде оно продолжится, может повредить имиджу державы. Поэтому я хотел бы, чтобы хоть у кого-то из императорской семьи был блестящий двор. Мне кажется, что вы сможете организовать его лучше, нежели Ксения и Сандро. Жаль, если мне все-таки придется обращаться к ним. — Не придется. И? Мне кажется, что ты еще не все сказал.