Я усмехнулся и пожал руку. – Здорово, тезка. Теперь пришла его очередь улыбаться. – Предлагаю отметить наше знакомство. Ты как? – Нет. Мне сегодня идти на тренировку. – Так ты боксом занимаешься?! – Вроде того. – Жаль, – он на несколько секунд задумался, потом его лицо просветлело, и он почти выпалил: – Слушай, а приходи к нам сегодня вечером домой! – Зачем? – Чаю попьем, – и тезка хитро, словно с намеком, усмехнулся, – с бутербродами. Есть мне хотелось постоянно и желательно вкусно, а так как в институтской столовке кормили скудно и по большей части невкусно, аргумент показался достаточно веским, чтобы сходить в гости. – С бутербродами, говоришь? Уговорил! Давай адрес. Как оказалось, жил он недалеко отсюда, в трех трамвайных остановках от института, в старом доме еще царской постройки. Жил тезка хорошо, даже, можно сказать, богато, если исходить из того факта, что у его отца была трехкомнатная квартира, и это в Москве, где более семидесяти процентов населения ютились в коммунальных квартирах, в которых проживало от трех до семи семей. В прихожей висело на стене длинное зеркало в ореховой раме. В углу стояла вешалка, опирающаяся на три массивные ноги. Переступив порог, я вошел в гостиную и сразу обратил внимание на большой, солидный, темно-вишневого оттенка, с красивыми резными цветочками на дверцах буфет. В центре комнаты стоял стол, накрытый плюшевой скатертью темно-вишневого цвета с бахромой. Обивка четырех стульев полностью соответствовала цвету скатерти. Над столом свисала с потолка лампа в оранжевом матерчатом абажуре и такой же бахромой. В одном углу на широкой тумбе стоял громоздкий и квадратный по форме радиоприемник, подмигивающий зеленым глазком, в другом – патефон с набором пластинок. Стандартная обстановка зажиточной семьи, если не считать хозяйки квартиры. У нее, совершенно точно, была нестандартная, яркая и живая внешность. В лице и фигуре, если брать по отдельности, нетрудно было заметить некоторые излишества, но все вместе это смотрелось настолько привлекательно и соблазнительно, что я внутренне облизнулся. И так несколько раз. Большие пухлые губы. Огромные черные глаза. Тугие покатые бедра. Целую минуту я пытался понять, кто она и что здесь делает. Что это была не сестра Костика, это и ежу ясно. Хотя по годам красавица недалеко от него ушла. – Что? Гадаешь? – усмехнулся Костя, который, видно, каким-то образом сумел прочитать мои мысли. Не успел я ничего сказать, как это небесное создание подошло ко мне и томно протянуло свою нежную ладошку. – Олечка. Она так странно отрекомендовалась, что я на пару секунд растерялся. – Звягинцев. Костя. Потом, неожиданно для себя, взял ее ручку и, чуть склонившись, поднес к губам. Поцеловал. Отпустил ее руку и, глядя ей прямо в глаза, сказал: – Вы очень вкусно пахнете, Олечка. Та усмехнулась: – Интересный комплимент. Ребята, вы пока поговорите без меня, а я схожу на кухню. Надо же проявить себя хоть немного хозяйкой. Не успела она уйти, как я сразу уставился на тезку вопросительным взглядом. Костя весело улыбнулся и негромко сказал: – Посмотрел бы ты на себя со стороны. Впрочем, почти все так реагируют на Олечкины прелести. Стоят столбом и жадно пожирают ее глазами. – Это твоя… – Не моя, а моего папаши. Его жена. Почти пять месяцев. Все понятно? – Гм. Понятно. А ты как? – Нормально, – пожал плечами тезка. – Я… В эту минуту в комнату вплыла с тарелкой бутербродов Олечка. – Ну что, мальчики, успели обсудить меня? Или вам дать еще время? Ее улыбка была мягкая, нежная и какая-то трогательная. Я невольно почувствовал, что начал таять под ее обволакивающим взглядом. Потом мы пили вино, ели бутерброды, слушали музыку и весело болтали. Олечка умела слушать, непринужденно говорить на различные темы, весело и заразительно смеяться. Через пару часов я стал прощаться, так и не дождавшись отца Костика. Тезка неожиданно вызвался проводить меня до остановки. – Как тебе супруга моего папаши? – спросил он меня, стоило нам выйти из подъезда. Костик не умел пить и сейчас выглядел охмелевшим. Это чувствовалось по не совсем твердому шагу и такой же речи. – Студентка, комсомолка, спортсменка, наконец, она просто красавица! – ответил я ему фразой из фильма, который выпустят еще лет через тридцать. – Почему спортсменка? – Просто так сказал. Не обращай внимания. – Насчет студентки ты угадал, – сообщил он. – А твоя мать где? – Ушла от отца шесть лет назад. Надоели ей любовницы моего папаши. Я сначала с ней жил, но потом она вышла замуж и… уехала в другой город. Пришлось переехать к отцу. Полтора года прожили вместе, а потом появилась она. Окрутила его настолько быстро, что он, наверное, это понял, когда они зарегистрировались. Как я узнал позже, его мать действительно вышла замуж за директора какой-то базы, но прожили они вместе недолго. Спустя год или полтора ее мужа обвинили в воровстве и дали четыре года с конфискацией всего имущества, и как следствие, у них появились трудности, как с жильем, так и с деньгами, после чего мать отправила Костика к отцу. – Сколько ей лет? – Месяц тому назад двадцать два исполнилось, а папаше моему вот-вот сорок пять стукнет. – Какое-то время он молчал, потом снова заговорил: – Умеет она себя подать. Да? – Нелегко тебе приходится, Костик, – усмехнулся я. – Никак к ней не подступиться? А ведь пробовал! Да? – В точку, – пьяно усмехнулся тезка. – Все сразу понял. – Кстати, а кто у тебя отец? – Профессор в Московском педагогическом институте. Занимается научной подготовкой аспирантов на кафедре марксизма-ленинизма. Куча печатных работ. Окончил в свое время Институт красной профессуры. Неожиданно он остановился. – Знаешь, наверное, я домой пойду. Не обижаешься? – Нет. Пока. Свежий, но не холодный ветерок приятно обдувал лицо. Вино слегка шумело в голове, давая некоторую воздушность мыслям, поэтому, секунду подумав, я решил продлить свое умиротворенное состояние и пройтись пешком. Одну остановку. Правда, не вдоль извилистого трамвайного пути, а надумал срезать угол и идти напрямик. Сначала улица шла между двухэтажными бараками, которых полно на окраине города. В окнах горел свет. Через открытые форточки были слышны голоса, смех, музыка вперемешку с шипением патефонных пластинок. Где-то в глубине дворов раздавалось шальное, залихватское пение под гармошку. С другой стороны улицы, из-за домов, послышался дребезжащий электрический звонок трамвая, идущего по маршруту. Скоро дома закончились, и показались развалины какого-то заводика или цеха. Проходя по пустырю, среди россыпей битого кирпича и обугленных бревен я пошел осторожно, напряженно вглядываясь под ноги. Того и гляди ногу подвернешь! Городской гул как-то сам собой отдалился, стал тихим и невнятным – наверное, поэтому я услышал тихий плач. «То ли женщина, то ли ребенок», – определил я и направился в сторону звуков. Как ни старался осторожно идти, все равно нашумел. Выйдя из-за частично развалившейся стены, я обнаружил маленький костер и что-то типа лежанки, собранной из двух обломков досок, на которых лежало какое-то тряпье. Огляделся, но никого не заметил, зато сразу почувствовал, что за мной наблюдают. – Выходи. Не бойся. Ничего тебе не сделаю. В ответ тишина. Тут я вспомнил, что перед моим уходом хозяйка дома, Оленька, сунула мне в портфель бутерброды. Сел на доски, открыл портфель и достал сверток. Развернул. Понюхал, после чего изобразил блаженную улыбку и сказал: – Ох, и вкусно пахнет! – Выждал минуту и снова сказал: – Если есть будешь – поделюсь. За обломком кирпичной кладки кто-то зашевелился, потом поднялась маленькая фигурка, но подойти так и не решилась. – Как хочешь. Уйду, голодным останешься. Фигурка сделала несколько шагов, потом еще несколько. Теперь я разглядел хозяина ночлега. Это был мальчишка лет девяти-десяти. Под его левым глазом лиловел синяк. – Ничего я тебе не сделаю, – я протянул ему бутерброд. – Бери. Он сделал шаг вперед, выхватил у меня из руки бутерброд и сразу отскочил назад, после чего впился в него зубами и стал быстро жевать, не отрывая от меня взгляда. Я подложил немного обломков досок в огонь, после чего спросил: – Вкусно? Парнишка согласно закивал головой. – На! Держи еще. И садись к огню. Паренек взял второй бутерброд, сел и сразу принялся за еду. Прожевав последний кусок, уставился на мой портфель. Я усмехнулся. – Извини, парень. Больше у меня нет. Давай знакомиться. Меня Костей зовут. А тебя? – Миха. – Михаил, значит? Он опять закивал головой. Я уже оглядел его и составил о нем свое мнение. Он был не беспризорником, так как, несмотря на дешевизну и грязь, одежки были явно не на помойке подобраны. Да и по размеру подходили. Очень бедная семья или… детдом. Если бы семья, то он бы здесь не ночевал. – Сбежал из детдома?