И так далее, и тому подобное. Я таяла от его комплиментов и даже начала верить им. Митчелл говорил, что у меня самый восхитительный в мире смех, что его заводят мои прикосновения, даже самые невинные, что мои губы – это запрещенное оружие, и меня следовало бы арестовать за них. Возможно, для кого-то это звучало слишком ванильно, но мне – той, которой всю жизнь заталкивали в глотку кайенский перец с табаско, – казалось, что лучше ванили нет ничего на свете, что нежность – куда прекраснее, чем страсть и неистовство, а доброта – невероятно сексуальна. Именно так: меня возбуждала доброта. Гораздо больше, чем то, что в наше время принято считать сексуальным: пошлость, порочность, бесстыдство, маскулинность, власть. Мы засыпали вместе каждую ночь. Я растворялась в его ласке. Она питала меня, как вода питает сорванный цветок. Я становилась сильнее, я раскрывала лепестки, я пускала корни. Митчелл сдувал с меня пепел и стеклянную крошку. Я наконец-то жила. Желание отблагодарить его стало почти навязчивым. Я без конца думала о сексе с ним. Мечтала о том моменте, когда выброшу из головы все, что мешает мне любить его. Мои панические атаки не посмеют все испортить. Призраки прошлого и воспоминания о том, как обращался со мной Дерек, исчезнут, как дым. Во мне и вокруг меня останется только любовь – концентрированная, как мед, как сахарный сироп, в котором погибнет все гнилостное и плохое. Глава 21 Обомлеешь После того, как я отказалась от права наследования и денег родителей, мне пришлось пересмотреть свои траты, забыть о дорогих ресторанах и отдыхе за границей. Пришлось чаще обращать внимание на ценник в магазине и найти более дешевую медицинскую страховку. Мы ютились в небольшом таунхаусе в Талле, на многом экономили, редко могли позволить себе устриц или мраморную говядину, но все же, вопреки прогнозам отца, я была счастлива. Каждая, кто однажды навзрыд плакала в «Мерседесе» или лежала на полу роскошной спальни с разбитым лицом, точно знает, что счастье не в деньгах. Счастье – в стабильной психике и в отношениях, в которых тебя уважают. Счастье – это когда любую проблему можно решить спокойным разговором. Это когда ты никогда не боишься. Это просыпаться утром и знать, что все будет хорошо. Прекрасно понимая, что работа – наш единственный тыл, мы с Митчеллом погрузились в нее с головой. Он готовился к поступлению днем, а вечерами развозил заказы. Я не поднимая головы писала статьи. Днем мы почти не видели друг друга, сражаясь за благополучие нашего маленького мира, но зато ночью, когда он возвращался домой, а я откладывала ноутбук, – рай опускался с небес прямо в наш дом. Мы говорили, пили вино, запекали наггетсы в духовке. Слушали музыку, завернувшись в одно одеяло. Целовались так много, будто, кроме сегодняшнего дня, у нас больше не было иных. Мы засыпали в одной постели, обычно заласкав друг друга до изнеможения. Его нежность и тепло исцелили меня. Я утопала в лучах его любви, которые он источал так щедро, будто был полуденным солнцем. А воспоминания о том, что Дерек творил со мной, становились все мельче, как мошкара. Однажды я проснулась и поняла, что он больше не имеет надо мной власти. Никакой. – Как насчет следующей пятницы? – спросила я у Митчелла, забравшись на него сверху, пока он лежал в постели. – С радостью, – ответил он. – Ты даже не знаешь, что я хочу предложить, – рассмеялась я. – Я готов на все, что угодно, если там будешь ты. – И даже к нашей первой ночи? – спросила я невозмутимо, для пущего эффекта сделав совершенно серьезное лицо. Митчелл, блаженно жмурившийся все это время, так широко раскрыл глаза, что я подумала: вот сейчас провалюсь в них, как в колодцы. Он медленно убрал прядь волос с моего лица и сказал: – И даже к нашей первой ночи, моя любовь, если ты чувствуешь, что пора. – Пора, – сказала я. – Я хочу, чтобы ты повел меня дальше, чем эта граница, на которой мы стоим. Гораздо дальше… – Ну раз мисс Энрайт хочет дальше, значит будет дальше, – прошептал он. – И глубже, – сказала я, с удовольствием изображая бесстыдную бойкую девчонку, для которой непристойности – родной язык. – О, с этим проблем не будет, – ответил он и притянул меня к себе. Его тело напряглось подо мной, он положил руки на мои бедра и легко сжал их, поглаживая и касаясь пальцами резинки моего белья. – Мы можем поужинать где-то. Мисс Энрайт наденет то белое платье, которое следует носить без лифчика и которое вызывает непрекращающуюся эрекцию. – Да ты, оказывается, в деталях запомнил его, – рассмеялась я. – Оно навеки отпечаталось в моей памяти, – улыбнулся Митчелл. – Давай вырвемся из этих стен? Я забронирую номер в отеле с видом на весь город. И еще можно будет… Нет, пожалуй, оставлю кое-что в качестве сюрприза. – Звучит, как сказка, – промурлыкала я. – Я не знаю, как доживу до пятницы, – прошептал он. – Я бы сказала тебе. Но вот беда, не знаю тоже. * * * Когда я встречалась с Дереком, то всегда приходила в офис раньше всех. Мне нужно было успокоиться, собраться, сосредоточиться, успеть покрыть синяки тональным кремом, пока в офисе не стало слишком много народу. Перестать быть той женщиной, которую бесцеремонно хватают за руки и осыпают грубостями, и снова стать той, которая пишет серьезные статьи, рассуждает о проблемах социума и мечтает подбросить пищу для ума целому поколению. Но с Митчеллом я стала безбожно опаздывать каждый день. Каждая минута нашего совместного утра была сокровищем. Я хотела нежиться с ним в постели, вместе пить кофе, оттягивать расставание до самого последнего момента. Приводила себя в порядок я уже в машине, пока стояла на светофорах: красилась, расчесывалась и застегивала пуговицы на манжетах. Я часто прибегала такая взъерошенная, что Эми с Магдой смеялись. У нас даже появилось что-то вроде маленького утреннего ритуала: мне помогали уложить волосы, проверяли, правильно ли застегнуты пуговицы на моей рубашке и одинаковая ли обувь на моих ногах. Однажды я пришла в разных кроссовках и заметила только к обеду, когда Магда сказала мне об этом. Однако все это была исключительно приятная рассеянность. Мне нравилось это состояние невесомости, потерянности во времени, розовый фильтр везде, куда бы я ни посмотрела. И ни крах отношений с родителями, ни воспоминания о моей прошлой жизни с Дереком, ни извечно кислые взгляды моей коллеги Девлин, которые она на меня бросала, – не могли вытеснить из меня счастье. У меня его было больше, чем я могла усвоить, больше, чем обычный человек вообще способен осознать. Но видимо жизнь устроена так, что все хорошее так или иначе будет уравновешено вещами не столь приятными. Случилось то, что иногда случается с другими, но мы не думали, что может случиться с нами: Эми перепутала файлы, и в печать ушел ее шуточный гороскоп, который мы с ней, хихикая, написали накануне сдачи номера в типографию. Эндрю матерился, рвал и метал, стажеры старались не поднимать головы, воздух искрил от пропитавшего его электричества. – «Рыбы в феврале наконец дождутся безболезненных месячных и в кои-то веки нормального секса. Научатся носить береты и отбивать подонкам яйца! – цитировал Эндрю сквозь зубы, потрясая свежим номером и смертельно бледнея. – Все шлюхи мира, независимо от зодиакальных знаков, будут счастливы. У Близнецов никогда не закончатся сигареты, как, впрочем, и у остальных знаков зодиака, а если и закончатся, то бог пошлет им щедрое утешение: марихуану, коньяк и анимированное порно. Не повезет только одному знаку зодиака: Скорпионам, которых в этом месяце ждет интоксикация от их собственной высокомерности и странная сыпь на половых органах. А также, вероятно, геморрой. От геморроя помогают фиалки и музыка Шопена, но это не точно…» А теперь я хочу знать, кого уволить за это и прямо сейчас! – закончил Эндрю, швыряя журнал на пол. Эми выбежала из кабинета, и я нескоро нашла ее в подсобке, где хранили пакеты с кофе, упаковки чая и сухие овсяные завтраки. – Это конец, – прошептала она, когда увидела меня. – Успокойся, Эндрю уже отошел, весь офис в эйфории, а читатели «Зумера» наконец-то дождались оригинального гороскопа. – Какое унижение… Я, наверно, пойду свои вещи паковать, – простонала Эми. – Эндрю остыл, говорю тебе. Выпил валерьянку, послушал Моцарта и уже прекратил плакать. Я бы на твоем месте больше переживала о Девлин, которая объявила нам войну, потому что ее гороскопы после твоего никто даже вспомнить не может. – Де-е-евлин! – протянула Эми, возводя глаза к небу. – Теперь у меня точно есть смертельный враг. – Успокойся, правда, – сказала я и помогла ей подняться на ноги. – Если тебя уволят за гороскоп, я этого так не оставлю, дойду до Гаагского суда. Эми рассмеялась, и мы с ней побрели обратно в офис, где каждый второй тихонько хлопал ее по плечу. Девлин и правда восприняла все случившееся как персональный выпад. Будто бы я и Эми – две противные мошенницы и циркачки, которые вместо того, чтобы уважить ее вынужденное отсутствие и подготовить достойный материал, решили устроить балаган в ее астрологическом храме. Она даже смотреть на нас не могла. А когда я попыталась поговорить с ней и объяснить, что гороскоп попал в номер по ошибке, – едва кофе на голову мне не вылила. – Нам не о чем говорить, Энрайт. Все, что я подозревала, оказалось правдой, которая охарактеризовала вас всех весьма красноречиво. – Что оказалось правдой? – спросила я, чувствуя себя так, будто разговариваю с обидчивым ребенком. Девлин поджала губы, пригладила белокурые волосы и ответила: – Ты презираешь меня, мою работу и мой знак зодиака. Но знаешь что, меня это не парит вообще, потому что у меня все прекрасно. Так прекрасно, что ты обомлеешь, когда узнаешь. – И она пошла прочь со вздернутым носом, победно улыбаясь. Я хотела побежать за ней, чтобы все-таки помириться, но Магда, которая наблюдала за нами из дальнего угла офисной кофейни, окликнула меня и остановила. – Оставь свою энергию для кого-то другого. Для своего парня. Или меня. Или вон того кактуса на окошке, который скорее превратится в сакуру, чем Девлин простит тебя. Дохлый номер. – Но мы с Эми правда не хотели ее подставить, – сказала я, усаживаясь с ней рядом. – Этот гороскоп и в номер-то не должен был попасть. – Даже не пытайся оправдаться, мы все знаем, что ты зло во плоти и сделала это специально, – рассмеялась Магда, отбрасывая волосы за спину. – И не только нашептала Эми этот гороскоп, но и собственноручно отпечатала весь тираж в типографии, злобно хихикая в полумраке своей ведьмовской пещеры. Я расхохоталась, но все равно чувствовала себя виноватой. Понимала, что это глупо и нелепо, но что-то грызло меня. И еще победный вид Девлин, с которым она закончила наш разговор, не давал мне покоя. Что она имела в виду, бросив мне «обомлеешь, когда узнаешь»? * * * Ответ на свой вопрос я получила ровно через два дня, и Девлин оказалась права: я действительно обомлела. В среду вечером после работы я вышла на крыльцо и набрала Митчелла. Он обычно забирал меня: не хотел, чтобы Дерек снова подловил меня у офиса. Митчелл сказал, что будет через пять минут, так что я просто стояла на крыльце, смотрела на черное небо и придумывала, что бы нам вдвоем приготовить на ужин. Вечерний полумрак прорезали фары и на парковку заехал… нет, не Митчелл. Черный «мустанг», от одного вида которого меня бросило в холодный пот. Дерек снова был здесь. Снова посмел явиться сюда. Я панически отступила назад и наткнулась спиной на кого-то. Резко оглянулась и увидела Девлин, которая бросила парочку ругательств мне прямо в лицо. – Твою мать! Смотри, куда пятишься, Энрайт! – Она обошла меня и зашагала вниз по ступенькам. Прямо к машине Дерека. Когда она открыла дверцу, меня просто к земле пригвоздило. А когда склонилась и поцеловала его, я подумала, что мне точно не помешал бы стул, чтобы присесть. Секундой позже машина выехала с парковки и растворилась в плотном вечернем трафике.