– Он справится, – упрямо повторила Анжела. – После Падения меняются лишь в худшую сторону, – покачал головой Самаэль. – И это так же необратимо, как и стать Смертью. У Дэймона еще есть шанс, ведь он Первый, а вот Кристиан... к тому же его любовь невзаимная, а с таким падают еще быстрее. Мне жаль его, он был хорошим парнем. – Не говори так, будто его уже нет, – вспыхнула Анжела, даже удивившись своей дерзости. Как бы жалко не выглядел сейчас Самаэль, он оставался самым могущественным Ангелом Смерти. – Сэмми прав, ведьмочка, – растягивая слова, произнес молчавший до этого Азазелл. – И тебе стоит с этим смириться. – Вы совсем его не знаете! – Анжела вскочила, опрокинув складной стульчик, и рассерженно зашагала прочь от костра. Что бы там они не говорили, Крис не поддастся тьме. Она ему этого не позволит! Из-за нее он упал, и она должна найти способ все исправить! Даже если для этого ей придется поговорить с самим Создателем. О том, что Дэймон так же упал ради нее, она как-то не подумала. Хэвенли, которого она знала, всегда был Падшим, и успешно с этим справлялся, и она не представляла его в роли светлого Ангела, а вот Крис... его она наоборот знала лишь ангелом. Серьезным, спокойным, рассудительным. И на все готовым ради нее. Анжела вдохнула глубже, успокаиваясь, и сжала в ладони медальон, что тут же согрел ее руку теплом. Все будет хорошо. Главное она все же успела поговорить с Крисом, прежде чем он решился исчезнуть, и сейчас ей, наконец, стоит перестать жалеть мертвых, и начать думать о живых. Может Самаэль, или Аз знают что-то? Или Дэймон, ведь за последнее время они с Крисом прошерстили столько книг. Выход есть всегда. Девушка вернулась к костру как раз вовремя – Дэймон уже хотел идти за ней. Точнее, он хотел сделать это сразу, но ему пришлось остаться – Самаэль расстроился, едва удержав контроль над своими барьерами. – Вот это да, братец, – присвистнул Азазелл. – Тебе стоит сохранять спокойствие. – Да, но, как это возможно, если ты умеешь чувствовать? – растерялся Самаэль. Действительно, все, что он делал последние дни – это пытался совладать со своими эмоциями. Люди учатся этому годами, и то, им не всегда удается. А если ты столько времени провел без чувств, а потом вдруг резко их получил – трудно удержать себя в руках. Самаэль хотел слишком многого одновременно. Но больше всего он желал отомстить за свою любовь, о которой он так и не сказал. Пару раз, от лютой смеси отчаяния, гнева, боли и тоски, у него срывало барьеры, и наверно, ему стоило вернуться на небеса, пока он не натворил глупостей на земле, но делать этого Самаэль категорически не хотел. Там ему будет еще сложнее удержать себя в руках, чем здесь. Пусть Смерть и не может упасть, а серые крылья нельзя ни сжечь, ни отбелить, ни променять на алые. Но правосудия вряд ли удастся избежать. – Что случилось? – спросила подошедшая в этот момент Анжела, поежившись. Она успела почувствовать липкий, непонятно откуда взявшийся страх. – Самаэль расстроился, – развел руками Азазелл. – А ему сейчас категорически нельзя этого делать. – Простите, – Ангел Смерти опустил голову. Он выглядел как потерявшийся щенок, и девушка наверно никогда не сможет к этому привыкнуть. То, каким он был прежде и то, каким стал... это были словно два разных ангела. – Все в порядке. – Дэймон положил руку ему на плечо и тут же убрал. – Обрести чувства... наверно это было для тебя шоком. Так что это мы должны извиняться перед тобой. – Нет. То есть да, – Самаэль вздохнул. – Это было шоком, но я рад. Точнее не рад, а... не важно. Просто это было не зря. – Что ты собираешься делать теперь? – нараспев проговорил Азазелл. – Ты все еще здесь, на земле, хотя давно мог убраться куда подальше. – Я... я просто не знаю, что мне делать. Но знаю лишь, что пока не хочу возвращаться. – Почему? – удивился Дэймон. Небеса были домом для всех ангелов. Земля тянула к себе, опутывая паутиной чувств, но небеса всегда оставались в душе, и крылья были тому напоминанием. Хотя, возможно, у Ангелов Смерти все обстоит иначе. – Потому что я их пока не простил, – еще более запутанно пояснил Самаэль. – Сэмми, мы в недоумении, – хмыкнул Аз. – Кого, а главное, за что ты должен был прощать? – Ангела за смерть моей любимой. И Отца, за то, что забрав мои чувства, он не лишил меня способности их ощущать. И сейчас все мои поступки за эти тысячелетия наполнены эмоциями, которые я, оказывается, испытывал, но даже не знал об этом! – воскликнул Самаэль. Его барьеры вновь опасно дрогнули. Сейчас, высказавшись, он почувствовал себя немного легче, чем пока молча пытался переварить все в одиночку. – Что-о-о? – почти хором воскликнули Дэймон и Анжела. Азазелл лишь изящно вскинул брови, но было заметно, что и он порядком удивлен. – Я... это так сложно объяснить, – Самаэль развел руками, и устало выдохнул. – Начни с начала, – сочувственно произнес Дэймон. Нет, он предполагал, что Самаэлю приходится нелегко, но чтобы настолько. И только сейчас до него начал доходить весь масштаб содеянного. – Я помню все. Я помню каждую минуту своего существования и каждую забранную душу. Я всегда помнил, но прежде это не имело никакого значения. Прежде был лишь список, и правила, и работа. И пустота, которую осознаешь, лишь вернув утраченное, – голос Самаэля был глух. – Представьте, что для вас нет понятий «хорошо» или «плохо». Есть лишь поручения и ничего кроме. Нет смысла, да он и не нужен. Нет цели, нет желаний. И это нормально для тебя, и не вызывает ни жалости, ни смущения. А потом на тебя словно выливают ведро ледяной воды, и ты понимаешь, что твоя жизнь совсем не такая, как ты себе представлял. И все то, чего «нет» на самом деле было, но ты даже не догадывался об этом. Что, забирая одну душу, ты горько сожалел о ее судьбе, а про другую думал, что так ей и надо. – А теперь? – тихо спросил Аз. Сейчас из его голоса исчезла вся манерность – он был предельно серьезен. – А теперь все это свалилось на меня разом. Все воспоминания окрасились испытанными эмоциями, но это оказалось не так важно. Жалость, сочувствие, даже гнев... все это сложно, но простительно. Все, кроме любви, которая продолжает гореть во мне слишком ярко, и о которой я не сказал, и уже никогда не смогу сказать. Самаэль замолчал, а вместе с ним молчали и все остальные. Анжела даже не могла представить то, о чем он говорил. Она чувствовала с самого рождения, и ей было трудно вообразить, что кто-то просто не может этого делать, а уж понять, что прежде безразличные вещи вдруг наполнились чувствами... это было слишком странно. Хотя чего она ожидала, общаясь с ангелами? Впрочем, и для Азазелла с Дэймоном сказанное так же было далеко от привычного. – Ее звали Габриэлль. Прекрасное имя, хотя тогда я даже не заметил его. И она умела видеть ангелов. Впервые мы познакомились, когда я забирал другую душу. Хотя, знакомством это было бы сложно назвать. Я просто делал свою работу, когда она меня заметила. Все Ангелы Смерти похожи друг на друга, и каждый из нас отличается один от другого. Не знаю, чем именно я смог зацепить ее, но она бежала за мной, кричала, чтобы я остановился и поговорил с ней, – Самаэль развел руками. – Однако я лишь улетел, даже не обернувшись, а она так и осталась, необутая, на колючем белом снегу. С этим должен был разобраться ее Хранитель, а моим делом было лишь забирать души. Хранитель и, правда, стоял рядом с ней, уговаривая ее успокоиться. А люди вокруг смотрели на нее, как на сумасшедшую, так как все, что они видели это босоногая, взлохмаченная девчонка в сорочке, говорящая сама с собой. Они просто посчитали, что это горе от утраты, ведь я забрал ее сестру. Но у тех, кто видит ангелов, нет страха смерти ни за себя, ни за других. Зачем бояться, если они точно знают, что случится после? – Это было давно? – спросил Дэймон. – Я уже отошел от дел, но спускался чаще, чем сейчас. Да и что значит давно, если я так хорошо это помню? Ты стал мыслить как человек, – покачал головой Самаэль, но в его устах это звучало больше похожим на комплимент. – И что было потом? – Дэймон пропустил его фразу мимо ушей. Лучше быть похожим на человека, чем на Падшего. – Потом ко мне пришел ее Хранитель. Габриэлль не смогла меня забыть, ведь я показался ей особенным. Она видела штатного Ангела Смерти своего города, и она знала, что ни один из нас не умеет чувствовать, но ко мне ее тянуло по непонятным ей самой причинам. Она собирала про меня информацию, не в силах остановиться. Она буквально стала одержимой поиском малейших упоминаний обо мне. Она забыла обо всем прочем, гоняясь за моим призраком, пытаясь угадать, когда и где я появлюсь еще раз. И в итоге она упросила своего Хранителя поговорить со мной о встрече. Самаэль замолчал, глядя на свои ладони. Отблески костра плясали на его растрепанных волосах, оставляя на лице причудливые тени. – Что ты ответил? – первой не выдержала тишины Анжела. – Ангелы Смерти не ограничены в своей свободе. Они могут сколь угодно времени проводить на земле, или на небесах, но им это не нужно, ведь у них нет чувств. Зато у них есть души, которые нужно забирать, острый ум и холодный рассудок. Я согласился. Не из любопытства, или чего-то подобного, нет. Просто Хранитель был настойчив, а у меня не было иных дел, и я решил помочь ему. Это полезно, когда кто-то обязан тебе. Поэтому, вместе с ним, я спустился на землю, к Габриэлль. Самаэль взлохматил волосы. – Она была полной противоположностью мне, – спустя несколько секунд продолжил он. – Живая и бурлящая эмоциями. Тогда я и влюбился в нее, сам об этом не догадываясь. Габриэлль испытывала ко мне то же самое, хотя я до сих пор не понимаю, как она могла полюбить холодного Ангела Смерти. Вместе мы провели три десятка лет. Секунда для меня и половина жизни для нее. Даже больше, чем половина. Мы познакомились, когда ей было шестнадцать, а расстались, когда исполнилось сорок шесть. Она отдала мне свою молодость, и я видел, как ее свежее юное, почти детское, личико становится лицом сначала девушки, а после женщины. – И чем вы занимались? – спросил Дэймон, искоса взглянув на Азазелла в надежде, что тот воздержится от одной из своих шуточек. Впрочем, тот и не думал шутить, слушая историю Самаэля крайне внимательно. Он опустил подбородок на руку, задумчиво глядя вперед. В свете костра его каштановые волосы отливали алым, и Анжела вдруг вновь увидела его истинный облик за этой вполне обычной маской. – Габриэлль пыталась научить меня любви. Она изображала, будто мы счастливая семейная пара. Она совершенно не боялась меня, хотя знала всю мою историю. Каждый вечер она разговаривала со мной так, будто я умел чувствовать. Она рассказывала, как прошел ее день, а потом просила меня рассказать что-нибудь ей в ответ. И я рассказывал, без эмоций, сухо излагая детали. В основном я говорил о чужих жизни и смерти, но даже эти серые истории она умела слушать очень внимательно. Я же просто был рядом. Пустой, я просто оставался с ней, потому что у меня не было иных дел, – голос Самаэля дрогнул. – Я рассказывал ей о своем прошлом, даже не думая хоть как-то смягчать информацию. Но Габриэлль все равно не боялась. Она никогда не боялась. Она не боялась обнимать меня, хотя я не обнимал ее в ответ. Она не боялась быть рядом. Она не боялась даже целовать меня. Анжела тихо ахнула. Если поцелуй с Падшим был похож на темный, затягивающий водоворот, то каким же был поцелуй с самой Смертью? – Люди считали ее одиноким синим чулком, даже не догадываясь, что притаилось под крышей ее дома, – тем временем продолжал свой рассказ Самаэль. – Но ее это совершенно не беспокоило. Она искрилась жизнью, как фейерверк, чувствуя за нас двоих. В душе она всегда оставалась упрямой девочкой, полюбившей саму смерть. Тем не менее, у нее не было настоящих друзей, ведь из-за меня другие обходили ее стороной. Никто не мог долго удержаться рядом с ней, даже через барьеры чувствуя мое незримое существование. Но ее волновал лишь я. Она не была моей подопечной, однако со временем с ней стали происходить маленькие неприятности из-за моего присутствия. Тогда-то я и решил уйти. Она попросила меня забрать ее с собой, но, разумеется, я отказал ей, ведь ее час еще не пришел. Тогда она попросила пообещать ей то, что ее заберу именно я, и я согласился. Так я и оставил ее, одинокую и постаревшую, и сейчас я понимаю, что просто сломал ей жизнь, лишив всего. Мне не стоило спускаться к ней. Возможно, тогда она была бы счастлива. Самаэль прикрыл глаза. Габриэлль много смеялась, и он прекрасно помнил ее улыбку. Но еще лучше он помнил ее слезы в те редкие моменты, когда на нее накатывало отчаяние от его холодности. Она приходила с работы, и обнимала его, безучастно стоящего в углу комнаты. Она заваривала им ароматный чай, но Самаэль не пил его. Пусть он и был телесным в пределах ее дома, но употреблять что-то в еду не видел смысла. Сейчас он бы выпил сотню кружек чая, лишь бы порадовать ее. Однажды Габриэлль пришла расстроенная – ее уволили. Попечительница школы, где она работала, посчитала ее любовницей своего мужа, отстранив от дел. Когда она вошла, Самаэль, как и обычно, стоял в углу, а она кинулась на него с кулаками, потому что хотела от него невозможного сочувствия. Потом она извинялась и говорила, что ей все равно на его холодность, и целовала его на пределе допустимого. Она купила ему перчатки, чтобы подержать его за руку, но перчатки рассыпались прахом, едва коснувшись его ладоней.