- Зайдите, – говорит, – товарищ Вася Козельцов, к нам. Я пока обед готовить стану, вы у меня посидите. И посидел я у нее. Она мясной похлебки с галушками наварила и мне миску налила. Я съел, только нахваливал. И даже спросить осмелился: что она все же себе думает о вопросах любви, брака и сознательной советской семьи? Только она мне ответить не успела: слышим – дверь хлопнула и голос в прихожей: - Грушенька, я – дома. Обедать буду, когда сын вернется, а пока не сочти за труд: чаю мне сделай. Волков-старший вернулся один. Сын с самого утра умчался в клуб: там у кимовцев подготовка к какому-то очередному мероприятию. А отец, невзирая на выходной день, отправился в заводскую лабораторию. У него родилась идея подсказать РККА рецепт напалма. Но не простого, а самовоспламеняющегося, как жидкости КС или БГС[24]. Вот только использовать белый фосфор или сероуглерод ему очень уж не хотелось: связываться с токсичными веществами – слуга покорный! А белый фосфор еще и не стабилен. «Не-е-ет, такой хоккей нам не нужен!» Точной концентрации солей нафтеновых и пальметиновой кислот в напалме Всеволод Николаевич не помнил, но был уверен, что значение лежит в диапазоне от пяти до десяти процентов[25], так что необходимо просто выбрать оптимальное значение. Над этим он и проработал полдня, а затем начал подбирать ингредиент для самовоспламенения. В качестве такового Волков, решив не изобретать велосипеда, собирался использовать сплав щелочных металлов, попутно отчаянно вспоминая: когда точно появился полистирол? Очень уж хотелось создать заодно и «Напалм-В»[26]… Натрий-калиевый сплав идеально подошел в качестве воспламенителя. Настолько идеально, что пожар в лаборатории Волкову-старшему удалось потушить далеко не сразу. Справившись с огнем и убедившись, что ущерб, понесенный лабораторным оборудованием и запасами реактивов, минимальный, Всеволод Николаевич решил, что на сегодня с него достаточно. Он тщательно зафиксировал все в лабораторном журнале, сообщил вахтеру о случившемся, затем они вместе составили акт о произошедшем и Волков написал расписку, что готов возместить ущерб. Вахтер поудивлялся такой честности и похмыкал по поводу излишнего буквоедства, но опытный инженер, в своем далеком прошлом-будущем неоднократно общавшийся со следственными органами, трудовой инспекцией, пожарниками, экологами и СЭС, точно знал, что «чем больше бумаг, тем спокойнее заднице», и отказываться от своей полезной привычки не собирался. Всеволод Николаевич дождался, пока пенал с ключами не будет опечатан на вахте, и пошагал домой, по пути размышляя: что-нибудь сегодня прошло не так? Выходило, что все хорошо, и, пожалуй, можно направлять свою рацуху[27] Наркому Обороны… За этими мыслями он не заметил, как дошел до дома. Судя по тому, что в доме не завывало радио, не гремело пианино и не раздавался многоголосый молодой хор – сын еще не вернулся. Он окликнул Грушу и попросил чаю, но вместо ответа услышал какой-то странный писк. Это ему не понравилось: обычно девушка отвечала громко и многословно. «Что это с ней? Э-э-э, а уж не явился ли к нам какой лихой гость?» Волоков метнулся на кухню, попутно заметив, где стоят топор и маленькая кочерга. «Черт его знает: а ну, как пригодятся?» Но они не пригодились, хотя гость в кухне все же обнаружился: крепкий, румяный милиционер с веснушчатым лицом. В петлицах Всеволод Николаевич разглядел странный значок, напоминающий геральдический щит синего цвета[28]. Смущенная и испуганная Груша стояла напротив него, явно не зная, что сказать… «Между прочим, форма милиционера еще не делает из человека сотрудника внутренних органов, – вдруг подумалось Волкову. – Мало ли какие артисты бывают?» Вслух же он, прочно фиксируя взглядом милиционера, спросил: - Грушенька, скажи честно: ты ограбила банк? Нет? Девушка отчаянно замотала головой. - Убила на базаре торгаша, обвесившего тебя? Обсчитавшего? Тоже нет? – продолжал Волков. И увидев отрицательную реакцию девушки, обратился к милиционеру, – Товарищ, не знаю, как вас звать-величать: что бы ни натворила наша Груша, ни в чем серьезном она замешана быть не может. А если штраф нужен – пожалуйста! – Все так же не отводя глаз от человека в черной форме, он прикоснулся левой рукой к нагрудному карману френча, и добавил, – С вас – квитанция, с меня – денежки. Козельцов непроизвольно вздрогнул. Мужчина улыбался, но глаза его оставались цепкими, холодными, оценивающими. Василий отслужил срочную службу в пограничниках и не где-нибудь – на польской границе! – так что хорошо знал такой взгляд. Так смотрят через прицел, или сжимая в руке рукоять ножа. По спине пробежал предательский холодок… «Да это ж он Грушу защищать изготовился, – сообразил он. – Неужто за мазурика меня какого принимает?» Очень осторожно, стараясь, чтобы не показалось, будто потянулся за оружием, он тоже поднял руку к карману гимнастерки и вытащил оттуда свои документы, однако протянуть их страшному мужчине не успел. - Это ж милицейский Вася Козельцов! – воскликнула Груша. Волков улыбнулся и, все еще не отводя взгляда от милиционера, спросил: - Твой? Девушка покраснела так, что рядом с ней красный помидор показался бы белым, и кивнула. И тут же Василий увидел, как из глаз стоявшего напротив исчез лед. Волков протянул руку, отводя в сторону протянутые документы: - Волков Всеволод Николаевич. А ты, значит, милицейский Вася Козельцов? – и повернулся к Груше. – А почему гость на кухне сидит? Что же это ты, хозяюшка, гостя принять не можешь? Хоть накормила? Через час Козельцов сидел вместе с Волковыми и Грушей за большим столом. И удивлялся. Очень удивлялся. Его принимали, точно дорогого гостя. В самом деле начинало казаться, что Грушенька – просто член этой семьи. Дочь и сестра, причем любимая дочь и сестра. Младший Всеволод Василию понравился. Крепкий такой, здоровенный парнище. Как говорил его дед, служивший еще в старорежимной гвардии: «Такому оглоблю дай – весь базар перебьет!» Дед, правда, говорил это о гренадерах, но Вася почему-то был твердо уверен: дай молодому Волкову ту самую оглоблю, да отправь на тех самых гренадеров – уцелеют только те из гвардейцев, которые успеют разбежаться или догадаются вовремя спрятаться. А если еще и папаша соизволят помочь – разбежаться у гренадеров не выйдет… Он завел разговор на политические темы, стараясь прощупать новых знакомцев. Нет, ну а что? Интеллигенция, она – того… Не пролетарии, в общем. И хоть один из них – партийный, а другой – кимовец, надо же убедиться: не учат ли они Грушу чему нехорошему? Но стоило ему коснуться политики Партии и международного положения, как на него посыпались такие факты, что Козельцову оставалось только бледнеть, краснеть и стараться запоминать побольше… - …И вот что я скажу, дорогой ты наш «милицейский Вася Козельцов»: пример Венгрии и Германии показывает, что неподготовленная революция обречена на провал. Получится Советская республика Лимерик[29], и то – в самом лучшем случае… Козельцов, впервые услыхавший и о такой республике, и о Лимерике вообще, беспомощно развел руками. Он-то, по наивности, попытался вызнать отношение гостеприимных хозяев к Троцкому и его оппозиции, а теперь вдруг сам как-то незаметно оказался троцкистом, а отец и сын Волковы, с добрыми улыбками, размазывали его, точно масло по хлебу. Груша, которая весь день рядом с образованным и «городским» Васей чувствовала себя как-то не в своей тарелке не удержалась и тихонечко захихикала. Козельцов не обратил на это внимания, но оба Всеволода заметили, и постарались тут же повернуть разговор на другую тему, не желая обижать оказавшегося вполне симпатичным милиционера. Ну, а то, что его образование находилось не то, что ниже плинтуса, а где-то в районе подвала – что ж. Парень еще образуется, видно же, что к знаниям тянется. И вовсе он не виноват, что родился в деревеньке, где и сегодня еще вряд ли все в курсе того, что земля – круглая, а не плоская, и не лежит на трех китах… Старший Волков выставил на стол бутылку коньяка, Груше налили легкого вина, взялись за песни, и Василий с изумлением слушал проникновенные слова из будущего, которые родились в другие времена, в огне других, куда более страшных войн… Когда закончились песни на русском и сербском языках, Всеволод Николаевич исполнил несколько любимых им песен Ирландской Республиканской Армии. Сын взял на себя труд перевести их, и Вася с Грушей, замерев, словно мышки, смотрели на старшего Волкова, словно выплевывающего злые слова: Come, tell us how you slew Them ol' Arabs two by two; Like the Zulus, they had spears and bows and arrows; How you bravely faced each one, With your sixteen pounder gun, And you frightened them poor natives to their marrow. Oh, come out you Black and Tans; Come out and fight me like a man; Show your wife how you won medals down in Flanders; Tell her how the I.R.A. made you run like hell away From the green and lovely lanes in Killeshandra[30]. Волков-младший тихонечко, почти шепотом переводил: Давайте, расскажите, как вы задавили числом Всего двух старых арабов[31], Которые как зулусы, имели копья да луки со стрелами; Как вы храбро встретили каждого Шестнадцатифунтовой пушкой И запугали их до мозга костей. Эй, выходите, вы, чёрно-коричневые; Выходите и сражайтесь со мной, как мужчины; Покажите вашим жёнам, как вы заслужили медали во Фландрии[32]; Расскажите им, как ИРА заставила вас бежать от страха Прочь с зелёных прекрасных улиц Киллешандры[33]. После песен старший Волков вкратце рассказал Василию и Груше историю войны за независимость Ирландии и гражданской войны в этой стране. Он описал им героическую смерть раненного Джеймса Коннолли[34], подвиги Майкла Коллинза[35], предательство Имона де Валера[36], причем сделал это так красочно и живо, что младший Волков еле сдержал улыбку, увидев, как милиционер и девушка, сидят прижавшись друг к дружке и слушают его отца, с открытыми ртами. В буквальном смысле. Впрочем, поразмыслив, Всеволод признал, что рассказ того стоил. Этим и закончился совместный ужин. К изумлению Василия, его оставили ночевать, постелив, правда, на кухне. Впрочем, на место в Грушиной постели, он особо и не рассчитывал. А на утро, он распрощался с гостеприимными хозяевами и получил приглашение заходить запросто, как выдастся свободное время. На обратной дороге в Ярославль он все никак не мог отделаться от ощущения, что старший Волков не просто так пел песни ирландских революционеров и рассказывал о великих и трагических событиях в том далеком краю. «А уж не был ли он в той Ирландии? Не видел ли все своими глазами? Да ведь он воевал там! – осенило его вдруг. – И наверняка дрался вместе с этим… как его? Михаилом Колесом! Небось еще сам и хоронил его – своего боевого товарища. Значит, устанавливал там Советскую власть. Вот откуда и про Лимерик знает, и про все остальное… Вот тебе и инженер, вот тебе и интеллигент. Боец, герой, революционер!» Он вспомнил свою жалкую попытку «проверить» и устыдился так, что даже покраснел. Но потом, вспомнив добродушный тон старшего Волкова, быстро успокоился и весь оставшийся путь просто радовался тому, что судьба свела его с таким замечательным человеком. [1] Вплоть до середины 30-х годов ХХ века так назывался коллегиальный орган управления ячеек ВКП(б) на предприятиях и в учреждениях. И только к концу 30-х название сменилось на более привычное «партком» [2] Ставить на вид – делать кому-либо официальное замечание (фразеологизм Советских времен) [3] Так до 1952 г. назывался журнал «Коммунист» [4] Ежедневная американская политическая газета левой направленности, созданная Коммунистической партией США в 1924 г. [5] Газета Британской Коммунистической партии. До 1927 г. называлась «Workers' Weekly»