Побрившись и умывшись, без колебаний направился в трапезную, несмотря на ранний час. Грайт и насчет нее вчера немного рассказал. В отличие от лучших заведений советского общепита, здешний ресторан был к услугам постояльцев круглосуточно – и дело тут не столько в дворянских капризах, сколько в особенностях движения по Большому Тракту. Были участки «опасные», а были и «тихие». К опасным относились те, где вплотную к дороге подступали густые леса, приют оживлявшихся с темнотой разбойников. Тихие – безлесные места с почти непрерывно тянувшимися по обеим сторонам дороги крестьянскими полями, где разбойникам негде укрыться, – к тому же за каждого рыцаря ночного промысла человеку любого сословия платили серебром. Так что в тихих местах ездили и по ночам… Как вести себя с официантами, я и так уже знал, а названия блюд, от которых у меня заведомо живот не разболится, не говоря уж о последствиях похуже, подсказал Грайт. И посоветовал подзаправиться утром как следует, потому что ехать нам до привала придется долго. Так что я без малейшего смущения заказал плотный завтрак, старательно выговаривая незнакомые диковинные слова. Почти моментально передо мной оказались тарелка с густым супом из птичьих потрошков, тарелка с горкой румяных пирожков с мясом и большая кружка, синяя с золотыми узорами, вместимостью в добрых пол-литра. Там исходил парком золотистый гралиньяк, пах он жареными орехами (из которых, быть может, и был приготовлен), но был бодрящим не хуже натурального кофе. В эту пору я оказался единственным посетителем – точнее, единственным, кто пришел позавтракать без спиртного. За сдвинутыми столами разместилась та же компания – только уже не развеселая, а поголовно олицетворявшая собой вселенское уныние похмельного происхождения. У них там стояла всего-то пара тарелок с какой-то скромной закуской, а вот графинов было больше, чем участников застолья. По беглым наблюдениям, они разлили если и не по первой, то не более чем по второй, так что возврата ко вчерашнему веселью пока что не предвиделось. Эстрада и лавка бялок были пусты. Когда я покончил с супом и взялся за восхитительные пирожки (какие попробовал впервые в жизни), в зале появилась Алатиэль, уже в мужском костюме, с аккуратно заплетенной косой. И, бегло осмотрев зал, направилась прямехонько к моему столу. Кусок едва не застрял у меня в горле, и я торопливо его прожевал, так и не потянувшись за новым пирожком. – Доброе утро, – сказала она как ни в чем не бывало, уселась и подняла указательный палец. Ее заказ оказался гораздо скромнее: чашка гралиньяка вполовину меньше моей и тарелка с пирожным какого-то другого сорта: коричневое, с белой кремовой прослойкой и россыпью красивых белых финтифлюшек сверху. С аппетитом за него принялась, орудуя золоченой ложечкой. Я сидел как на иголках, украдкой к ней приглядываясь, и понемногу от сердца отлегло: никак не похоже, чтобы она на меня сердилась, временами бросаемые на меня взгляды смотрелись скорее насмешливыми. Когда я ее скрутил приемом боевого самбо, долго обижалась всерьез. А сейчас выглядела паинькой – а ведь вчерашнее было оскорблением повесомее, чем проигрыш в учебном бою… Приободрившись, я вновь взялся за пирожки, рассчитывая побыстрее с ними разделаться, расплатиться и смыться. Не получилось: то ли так совпало, то ли Алатиэль специально постаралась – она разделалась с пирожным аккурат когда я дожевывал последний пирожок. И гралиньяк прихлебывала, явно примеряясь ко мне. Когда мы бросили серебрушки официанту и встали, Алатиэль предложила спокойным голосом: – Пойдем на галерею. Это прозвучало как приказ, и я направился за ней на широкую крытую галерею, протянувшуюся во всю длину здания. Вид оттуда открывался красивый: равнина, поросшая уже знакомым зеленым кустарником с алыми цветами, небольшое, почти круглое озерцо справа, пустой, как Сахара, Большой Тракт слева, зеленая полоска леса на горизонте, над которым уже показалось солнце, – а полумесяц кирпичного цвета стоял высоко в безоблачном небе. Алатиэль остановилась у массивных вычурных перил высотой ей по грудь (должно быть, они такие высокие для того, чтобы ненароком не ляпнулись с третьего этажа крепко выпившие постояльцы), молча разглядывала пейзаж. Сказала, не оборачиваясь ко мне: – Красиво… Я тут никогда прежде не бывала. – Ты знаешь, я тоже, – усмехнулся я ей в спину. Она обернулась ко мне, подошла совсем близко и нараспев сказала чуть насмешливо: – Бедный, бедный Костатен… Злые люди уволокли в другой мир, заставили ехать в компании вздорной девчонки и хладнокровного убийцы на смертельно опасное дело… Ну, по крайней мере, опасностей здесь все же меньше, у нас нет жуткой войны, что у вас бушует. Я посмотрела, не сходя с Тропы, – жуть! Сплошной грохот, по земле ползают железные боевые колесницы, в небе воют железные птицы, смерть разбрасывают… – Она зябко передернулась. – Тебе там не страшно? – Война, – пожал я плечами. – Меня учили воевать… Алатиэль пытливо уставилась на меня огромными глазищами. – Костатен, зачем ты вчера все это устроил? Ну вот, началось все же выяснение отношений. Терпеть не могу выяснять отношения с девушками, особенно с умными… – Пьян был, – ответил я первое, что пришло на ум. – Перебрал незнакомого вина, повел себя как дурак. Извини уж… – Рассказывай, ври больше! – засмеялась Алатиэль. – Можно подумать, я не видела вдрызг пьяных хамов… Тебя интересовали вовсе не мои прелести… достойные внимания, верно? С некоторого момента стало окончательно ясно: у тебя что-то другое на уме… Зачем? Чтобы восстановить с ней прежние дружеские отношения, я решил сказать правду. Почему-то был уверен, что на правду она не обидится – умная девушка… – Хотел проверить, насколько серьезно ты относишься к делу… И как далеко готова зайти ради дела… – Теперь понятно, – кивнула она удовлетворенно. – Пытливый ум, вроде наших ученых, о которых написано в старых книгах… Вроде моего наставника в Братстве. Только там было все всерьез… – Чуть отвернувшись, она продолжала ровным голосом: – Чтобы тебя признали Полноправным, приходится проходить испытания, самые разные. Мне оставалось последнее. Наставник сказал: «Алатиэль, иногда труднее поступиться честью, чем рискнуть жизнью». Мне предстояло, нарядившись бялкой, пойти в таверну и выполнить все желания того, кто первый покажет пальцем. Хорошо еще, мне предстояло изобразить дорогую бялку, и таверна была дорогая. Я отчего-то надеялась, что меня купит на ночь дворянин, пусть противный, – так, казалось, выйдет не так тягостно. Не вышло. На меня показал пальцем купец-виноторговец, и я пошла с ним на постоялый двор. И держалась, как настоящая бялка, он ничего не заподозрил, – сказала Алатиэль с оттенком легкой гордости. – Он был, в общем, ничего, разве что толстопузый. И выделывал со мной всякое… что выделывают только с бялками. Но я справилась, не вышла из роли. Он даже дал мне две серебрушки сверх оговоренной платы. Наставник был доволен, и я стала Полноправной. Конечно, никто не знает, в чем заключалось испытание, кроме наставника и Грайта. Знал еще один человек, он был чем-то вроде тайного телохранителя, он и устроил все в таверне – туда бялки со стороны не попадают, надо было уладить как-то с хозяином. Он и уладил. Только вскоре его убили на дуэли. – Она не без горделивости выпрямилась: – Теперь убедился, что я прошла серьезное испытание ради дела? – Убедился, – сказал я. И подумал: ее неведомый наставник – головастый мужик. Если не заморачиваться прекраснодушными разговорами о морали и подходить с позиций холодной практической пользы, как только и следует в серьезных делах вроде подполья, – отличный способ проверить, на какие жертвы способна юная балованная дворяночка ради цели, которую подпольщики считают великой… – Позволишь неудобный вопрос? – спросил я. – Тебе уже пришлось пройти испытание потруднее… Почему ты, видя, что другого выхода нет, не подчинилась, загнав отвращение поглубже, а начала поливать меня презрением? Я все же, думается, малость получше пузатого купца… – Вопрос как вопрос, ничего неудобного… – Алатиэль лукаво улыбнулась. – Не только ты меня испытывал, но и я тебя. Взаимное получилось удовольствие… Как только я сообразила, что ты держишься совершенно иначе, чем одержимый похотью штунь, решила посмотреть, что будет, если я начну обливать тебя жгучим презрением. Обычному хаму-похотливцу было бы наплевать, некоторых, я слышала, только возбуждает, когда они принуждают девушку, обливающую презрением… а тебе, сразу видно, стало страшно неудобно… Вот и весь секрет. – Понятно… – сказал я. – Алатиэль, мы остаемся в прежних отношениях? Ничего против меня не затаила? – Не беспокойся, ничегошеньки… – Она лукаво улыбалась. – У тебя и в самом деле был вид человека, любящего свою невесту… но вынужденного играть комедию, которая тебе против души… Вот любопытно: а вы с невестой уже испробовали плотские радости? Я отнесся к этому спокойно: после комедии, которую я с ней разыграл, она имела право на неудобные вопросы… Пожал плечами: – Как тебе сказать… – Испробовали, – уверенно сказала Алатиэль. – У тебя лицо стало примечательное, засветилась на нем этакая мужская гордость… Пожалуй что, ты ее взял девушкой, иначе зачем самомнение во взгляде… Ладно, не буду требовать подробностей. Я не развратная и не любительница фривольных разговоров, просто держусь свободно, когда оказываюсь вдали от мест, где необходимо соблюдать строгий этикет… Ты мне веришь? – Конечно, – сказал я. Алатиэль положила мне ладонь на грудь, против сердца, уставилась бездонными серыми глазищами и сказала очень серьезно: – Костатен, я на тебя полагаюсь… Грайт тебе сказал чистую правду: ты и в самом деле никак не незаменимый. Но сейчас вся надежда на тебя… – Воркуете? – спросил незаметно появившийся Грайт. – Ну время есть, а вы уже большие. Если надумаете целоваться, удобнее не на галерее, открытой всем взорам, а в комнате… – Грайт, ну какой ты несносный! – воскликнула Алатиэль, торопливо убрав ладонь. – Ведь знаешь прекрасно, что я не такая. Вечно ты со своими подначками… – Что поделать, не могу совладать со своей натурой, – сказал Грайт со своей обычной легкой насмешкой. – Без подначек мне и жизнь не мила, хотя это частенько ведет к поединкам… хорошо еще, из тех, что проходят до первой крови или выбитого у противника меча. Позавтракали, я так понимаю? Отлично. Вскоре пустимся в дорогу. – Он повернулся ко мне. – Немного пояснений исключительно для тебя – Алатиэль и так в курсе. Большой Тракт в этих краях делает изрядную петлю, так что мы поедем напрямик, лесом – тут опять начинаются леса. Места гораздо безопаснее, чем те, которые мы оставили позади, – вопленики и прочие твари тут не водятся, и хищных зверей меньше. К сожалению, на разбойников можно напороться, но большими шайками они здесь не шляются, так что в случае чего наверняка отобьемся, если у них не будет луков – тем более. Костатен, если начнется заварушка, держись в сторонке. Я не сомневаюсь, что ты парень храбрый, но ты не владеешь ни мечом, ни секирой… и, что скрывать, самый ценный из нас, вроде ключей от королевской сокровищницы. Алатиэль, есть крепкие подозрения, что ты опять ограничилась чем-то сладким. – Ты же знаешь, я никогда не набиваю по утрам брюхо, – преспокойно сказала Алатиэль и лукаво улыбнулась. – Нужно же мне беречь точеную фигурку, о которой уже написано несколько сонетов… На мою выносливость одно пирожное вместо завтрака ничуть не повлияет… – Будем надеяться, – сказал Грайт и вновь повернулся ко мне: – Расклад будет простой: тем же аллюром движемся, потом подыщем подходящее место для привала, пообедаем и снова в путь. Чтобы к сумеркам добраться до города. Там переночуем у надежного человека. Не скажу, что мне это нравится, – город легко может стать ловушкой, но придется рискнуть, есть обстоятельства… Ладно, я пошел завтракать. Лаг уже оседлал коней и собрал вещи, так что задерживаться здесь не будем. Он ободряюще улыбнулся нам и ушел в трапезную. Гуляки, малость подлечившиеся, завели песню – пока нескладно, не в полный голос. – Грайт вечно наговаривает на меня всякую напраслину, – сказала Алатиэль. – Я никогда не целуюсь с малознакомыми, не говоря уж о чем-то большем. Ты мне веришь? Похоже, для нее и в самом деле было важно, верю ли я. – Верю, честное слово, – сказал я и неожиданно для себя добавил: – Знаешь, не будь у меня невесты, я бы в тебя не на шутку влюбился. Боюсь, так оно и было бы – что непременно внесло бы в мою жизнь нешуточные сложности, я вовсе не собирался задерживаться здесь надолго, даже ради нее… – Приятно слышать, как любой девушке… – засмеялась Алатиэль. И добавила серьезно: – Не сомневайся, если все пройдет успешно, Грайт обязательно отправит тебя назад в твой мир. Он никогда не нарушает своего слова. Ты вернешься к невесте… хотя нет, ты наверняка кинешься воевать. А я… Не знаю, что будет, но я приложу все силы для нашей полной победы… Лицо у нее было такое, что нетрудно ее представить в кожанке, красном платочке и с маузером через плечо – ей пошло` бы… Мы остались стоять у вычурных перил. В трапезную помаленьку потянулись постояльцы, поодиночке и компаниями. Грымзы среди них не было. Я видел Грайта, перед которым стояло несколько тарелок с основательным завтраком без вина; он ел сосредоточенно и без удовольствия на лице – подкреплялся перед дальней дорогой. Впрочем, он и вчера не показался мне записным чревоугодником, разве что отдавал должное вину… Ну, я и сам не гурман, тем более в походе… Алатиэль высыпала на меня кучу вопросов, исключительно о наших девушках: какие платья они предпочитают, как развлекаются в свободное время, кроме танцев, как далеко принято заходить в отношениях с молодыми людьми. Видно было, что это интересует ее всерьез. Я отвечал охотно – лучше коротать время за пустой болтовней, чем сидеть сиднем у себя в комнате. Благо о Наташке она больше ничего не спрашивала. Выехав с постоялого двора, не вернулись на большую дорогу – направились прямиком к недалекому лесу, в который вскоре и углубились. Деревья здесь росли такие же, как в том, первом лесу, разве что иногда попадались незнакомые, кряжистые, вцепившиеся в землю узловатыми толстыми корнями, напоминавшие дубы. А кустарник и здесь крайне походил на хрупкие разлапистые папоротники. Грайт, как и Алатиэль, руку на луке не держал и к бдительности не призывал. Дорога казалась безопасной – ехать через папоротники было легко, беззаботно щебетали птицы, порой в лес заполошно улепетывало мелкое зверье, а несколько раз уносились подальше какие-то крупные копытные, закинув на спину темные рога. Так и проходил монотонно час за часом… Я уже немного разбирался в здешнем счете времени и циферблате. Примерно часа в четыре пополудни Грайт объявил привал – когда впереди обнаружилась обширная поляна с журчащим ручейком. Сначала напоили коней, потом, в полном соответствии с традициями комфортного дворянского подполья, за дело взялся молчаливый Лаг – расстелил кусок темной грубой материи, расставил тарелки и кружки, нарезал копченое мясо, сыр двух сортов и хлеб, согрел в чашках «волшебной палочкой» воду из ручья и щедро высыпал в нее из мешочка желтый порошок – запахло гралиньяком. Все было свежайшее, явно происхождением с господской кухни постоялого двора. На сей раз Алатиэль не жеманилась, все уписывала за обе щеки, целиком поглощенная нехитрыми походными яствами, – а вот Грайт, я сразу подметил, время от времени зорко и бдительно окидывая взглядом лес, чутко прислушивался к его звукам. Я тоже держал ушки на макушке, памятуя, что порой самый опасный зверь в лесу – человек… В какой-то момент мне показалось, что птичье щебетание приутихло, но я не успел поделиться своими догадками – Грайт, нехорошо сузив глаза, процедил сквозь зубы: – Похоже, нарвались… Тревоги в его голосе не было – скорее, досада человека, которого вздорные препятствия отрывают от серьезного и важного дела. Его взгляд метнулся мне за спину, и я открыто посмотрел туда же. На опушку неторопливо выходили люди. – Оставлять кого-то в засаде у них не в обычае, – тихонько сказал Грайт, обращаясь исключительно ко мне. – Значит, они все здесь, и выглядят не лучшим образом, видывал я сброд и поопаснее… Костатен, если завяжется драка, держись в сторонке, я тебя умоляю… И пружинисто взмыл на ноги, а следом поднялись мы с Алатиэль. Где-то даже привычно я моментально оценил численность, вид и вооружение нежданно свалившегося на голову противника… Восемь человек. В самом деле, разбойнички выглядели довольно коряво, ничем не напоминали тех статных молодцов из Шервудского леса, каких я представлял, читая в юности увлекательную книжку Гершензона о Робин Гуде и его «зеленых стрелках». Плюгавенькие, щуплые, заросшие щетиной по самые глаза, все поголовно в зеленой одежде, даже колпаки зеленые, – но она в прорехах и неумело наложенных заплатах. Думаю, у молодцов Робин Гуда имелись в деревнях любушки, стиравшие и штопавшие для дролечек, – а эти, сразу видно, обходились собственными силами, без женской заботливой руки. Оружие самое разномастное – мечи только у половины, причем в ножнах меч только у одного, у остальных – в простецких железных кольцах, прикрепленных к поясу. У двоих только короткие копья с широкими тусклыми наконечниками, которыми, похоже, можно было и рубить. У одного и вовсе дубина выше его макушки, сразу ясно, грубо смастеренная из молоденького деревца – ветки вкривь и вкось обрублены, а на верхушке оставлены сучья подлиннее и потолще – примитивное подобие средневекового шипастого «моргенштерна»… Луков ни у кого не было, что нам давало некоторые преимущества. Восемь человек – это не взвод. Они всячески пыжились, пытаясь придать себе грозный вид, но таким уж опасным противником никак не смотрелись. Я бы их сравнил со стайкой уличной шпаны, не способной к серьезной драке – в которых у меня, признаться честно, был некоторый опыт и в старших классах, и в курсантские времена, когда дело порой доходило до штакетников, выломанных в ближайшем палисаднике, так что беззащитным ягненочком безусловно не был. Плюс неплохое знание боевого самбо. Зря Грайт отнесся ко мне как к боевой единице чуточку пренебрежительно: не спорю, в серьезной средневековой битве меня быстро прикончили бы, но в схватке с местными шпаргонцами есть кое-какие шансы… У троих я заметил на грязных лапищах массивные, несомненно дворянские браслеты с крупными камнями, – а у обладателя меча в довольно богатых ножнах их обнаружилось целых два, на обеих руках… Грайт, положив руку на эфес меча, терпеливо ждал с закаменевшим лицом. Я прекрасно понимал, почему он выжидает, – у такой мелкой шпанки всегда есть вожак, склонный очень быстро себя обозначить, и человек понимающий постарается достать его первого, потому что без него шпанка частенько кидается врассыпную… Грайт бросил презрительно: – Ну, что скажешь? (и добавил пару словечек, которые вигень не перевел). Откликнулся тот, с двумя браслетами и мечом в ножнах, в котором я почти сразу и заподозрил главаря: – А что тут скажешь? Оставьте коней и кошельки – и можете убираться. До Большого Тракта не полмира, к сумеркам дотопаете. – Он осклабился. – Разве что тебя, красоточка, сначала самолично разложу под кустиком… Алатиэль, побледневшая, но вовсе не выглядевшая испуганной, ответила ему длинной фразой. Атаману предлагалось, коли уж ему хочется любви, срочно отправиться к ближайшему болоту, снять штаны, встать раком и ждать штуня, который не замедлит явиться… Тут последовало несколько непонятных слов – воспитанная у нас девушка Алатиэль, ага! Не без злорадства я увидел, что атаман закипел от злости. Остервенело заорал: – Сама получишь восемь пунтов куда только придумаем! Берите девку целехонькой, пригодится!