— Или пока наука не найдет способа помочь им. — Боюсь, — сказала директриса, — что этим уже ничто не поможет. — Нельзя терять надежды. Она растерянно, но вместе с тем пристально посмотрела на меня. — Да, да, конечно, вы правы… Надежда — это главное… Я нарушил ее душевный покой и улыбнулся про себя, подумав, в какую категорию запишет она меня: «чистых»? Или нет? Мы вернулись в кабинет Уинслоу. Он заварил кофе и повел речь о своей работе. — Это неплохое место. У нас нет штатного психиатра, только консультант, он появляется раз в две недели. В общем, это не имеет значения. Все наши психологи работают, не щадя себя. Можно было бы нанять и психиатра, но на те же деньги я держу двух психологов — людей, которые не боятся отдать нашим пациентам частицу самого себя. — Что вы имеет в виду под «частицей самого себя»? Сквозь усталость Уинслоу мелькнуло раздражение и в голосе появились недовольные нотки. — Масса людей дает нам деньги или оборудование, но мало кто способен отдать время и чувства. Вот что я имею в виду! Он показал на пустую детскую бутылочку, стоящую на книжной полке. Я сказал, что уже обратил на нее внимание. — Так вот, многие ли из ваших знакомых готовы взять на руки взрослого мужчину и кормить его из этой самой бутылочки, рискуя оказаться при этом обделанными с ног до головы? Вы удивлены! Вы не можете понять этого, сидя в своей научно-исследовательской башне из слоновой кости. Откуда вам знать, что значит быть отрезанным от человечества? Тут уж я не мог сдержать улыбки. Уинслоу сразу же встал и ледяным тоном попрощался со мной. Если я в конце концов попаду сюда и он узнает мою историю, он поймет. Такой человек способен понять. Я вел машину в Нью-Йорк, и ощущение холодной серости вокруг меня дополнилось внутренней отрешенностью от всего. Никто из тех, с кем я говорил, ни словом не упомянул об излечении своих больных, о возможности того, что когда-нибудь их можно будет вернуть обществу… и самим себе. Ни единого слова надежды. Пациенты были для них живыми мертвецами — нет, хуже, никогда не жившими людьми, обреченными бездумно воспринимать пространство и время в бесконечном чередовании дня и ночи. Я вспомнил хозяйку дома — женщину с багрово-красной родинкой в поллица, заику-учителя, добрую директрису, молодого психолога с усталым лицом. Как они нашли дорогу сюда, чтобы посвятить себя служению этим молчаливым умам? Подобно парню, державшему на руках младшего собрата, каждый из них нашел смысл жизни в том, чтобы отдать часть ее обделенным жизнью. …А коттеджи, которые мне не показали? Может быть, и я вернусь сюда и проведу в Уоррене остаток жизни. В ожидании… 15 июля Раз за разом откладываю встречу с матерью. Мне ужасно хочется повидать ее, но я понимаю, что пока не разберусь, что же собственно ждет меня, проку от этой встречи будет мало. Элджернон отказывается бегать по лабиринту, никакая награда на него не действует. Сегодня я зашел посмотреть на него и столкнулся с Немуром и Штраусом, они с обеспокоенным видом наблюдали, как Барт насильно кормит его. Странно видеть этот белый пушистый комочек привязанным к лабораторному столу и Барта, склонившегося над ним с пипеткой в руке. Если и дальше будет так, придется поддерживать в нем жизнь инъекциями. Не сводя глаз с извивающегося под ремешками Элджернона, я представил, как они охватывают мои собственные руки… ноги… Я начал задыхаться и в поисках свежего воздуха выскочил из лаборатории. Пора бы перестать отождествлять себя с ним. Я зашел в бар Мюррея и выпил, потом позвонил Фэй, и мы совершили обычный обход злачных мест. Фэй раздражена тем, что я перестал выводить ее на танцы. Вчера вечером она разозлилась и ушла, не попрощавшись. Она не имеет ни малейшего представления о моей работе. Ей просто наплевать на нее, но мне трудно винить в этом Фэй. Ее интересуют только три вещи — танцы, живопись и секс. Единственное, что способен разделить с ней я, — это секс. Глупо даже пытаться заинтересовать ее своей работой. Так что она ходит танцевать без меня. Позавчера она рассказала, что ей приснилось, будто она подожгла все мои книги и записи и как мы потом весело плясали вокруг костра. Нужно быть с ней поосторожнее — она начинает предъявлять требования. Я только что осознал, что моя квартира стала походить на квартиру Фэй, постепенно превращаясь в грязную свалку. И я слишком пью. 16 июля Вчера вечером Алиса и Фэй наконец-то встретились. Алиса пришла, узнав от Барта, что произошло с Элджерноном. Она догадывается, что это может означать, а кроме того, чувствует себя виноватой в том, что втравила меня в это дело. Мы долго пили кофе и разговаривали. Я знал, что Фэй умчалась в «Звездную пыль» и не ждал ее так рано. Однако примерно без четверти два мы были сражены внезапным появлением моей соседки на пожарной лестнице. Она постучала в окно, открыла его, влезла и, вальсируя, прошлась по комнате с бутылкой в руке. — Устроим вечеринку. Я принесла свою долю. Я уже рассказывал ей, что Алиса тоже работает в университете, и упоминал Алисе о существовании Фэй — так что встреча не оказалась для них неожиданной. Бросив друг на друга несколько оценивающих взглядов, они заговорили об искусстве, обо мне и, казалось, забыли о моем присутствии. Да, они понравились друг другу. — Надо еще кофе сварить, — пробормотал я и поплелся на кухню, оставив женщин наедине. Когда я вернулся, Фэй уже сняла туфли и сидела на полу, отхлебывая джин из бутылки. При этом она объясняла Алисе, что, по ее глубокому убеждению, для человеческого тела нет ничего лучше солнечного загара и что колонии нудистов — готовое решение моральных проблем человечества. Алиса несколько нервно посмеялась над предложением присоединиться к упомянутой колонии и приняла от Фэй стаканчик с выпивкой. Мы просидели почти до утра, и мне захотелось проводить Алису домой. Она попыталась сказать, что в этом нет надобности, но Фэй тут же заявила, что только совершенная дура может выйти в такой час одна на улицу. Я вышел из дома и поймал такси. По дороге Алиса сказала: — Что-то в ней есть. Не знаю, что именно… Открытость, откровенность, полное отсутствие эгоизма… С этим я не мог не согласиться. — И она любит тебя. — Нет. Она любит всех, а я — всего лишь сосед по лестничной клетке. — А ты любишь ее? — Единственная женщина, кого я любил и люблю, — это ты. — Давай не будем говорить об этом. — Ты лишаешь меня интереснейшей темы для разговора. — Чарли, меня очень беспокоит твое пьянство. Я знаю кое-что об этих похмельях… — Передай Барту, чтобы он хранил свои наблюдения и выводы в соответствующих рабочих журналах. Я не позволю ему настраивать нас друг против друга! Я сам знаю, сколько мне можно пить! — Мне уже приходилось слышать такое. — Но не от меня. — Это — единственное, что мне не нравится в Фэй. Она заставляет тебя пить и мешает работать! — С этим я тоже справлюсь. — Чарли, твоя работа важна не только для человечества вообще, но и для тебя самого! Не позволяй связывать себе руки! — Вот когда правда выходит наружу, — поддразнил ее я. — Просто тебе хочется, чтобы я пореже с ней виделся. — Я этого не говорила! — Подразумевала. Если Фэй и в самом деле помеха, я вычеркну ее из жизни. — Ну, зачем же так сразу… Она — то, что тебе нужно. Женщина, много повидавшая в жизни. — Мне нужна ты! Алиса отвернулась. — Но не так, как она. Она снова посмотрела на меня. — Сегодня я пришла к тебе, готовая возненавидеть ее. Мне хотелось увидеть ее злобной, глупой шлюхой, и у меня были грандиозные планы насчет того, как я встану между вами и вырву тебя из ее когтей. Но, поговорив с ней, я поняла, что не имею права судить. Я лишилась уверенности в себе. Она нравится мне… хотя ее поведение… Все равно, если тебе приходится пить с ней и проводить время в кабаках, — она стоит на твоем пути! Эта проблема мне не по зубам, ее можешь решить только ты сам. — Опять? — рассмеялся я. — Не отрицай, что ты глубоко увлечен ею! — Не так уж глубоко. — Ты рассказывал ей о себе? — Нет, — ответил я и сразу увидел, что Алиса успокоилась. То, что я не выдал Фэй своего секрета, означало, что я не посвятил себя ей полностью. Мы оба знали — какой бы расчудесной ни была Фэй, она не поняла бы ничего. — Я нуждался в ней, и не знаю почему она тоже нуждалась во мне. Мы оказались соседями — что ж, это было удобно. Вот и все. Разве это любовь? Это совсем не то, что существует между нами. Алиса внимательно рассматривала свои ногти.