И только после напоминания, что речь идет о безымянном мальчике, погибшем четверть века назад и заслуживающем, чтобы истина восторжествовала, настоятельница сдалась. Пройдя по длинному каменному коридору, они оказались около стены, вдоль которой располагались двери келий. Они были настолько низкими, что для того, чтобы войти, приходилось сгибаться в три погибели. Маленькие решетчатые окошки позволяли заглянуть внутрь: во всех кельях было темно, за исключением одной — последней. Настоятельница остановилась, указав на светящийся квадрат. — Вас там ждут, — проговорила она. — Я останусь у входа. — Спасибо. Массимо медленно приблизился к келье. Было в этих стенах нечто, взывавшее к тишине и смирению, хотя он понимал, что его приход разворошит давно погребенную тайну и нарушит царившее здесь спокойствие. Из-за решетки на него смотрела монахиня, Марья Рестохова. Это ее имя так напугало настоятельницу. Массимо очень удивился, узнав, что виновница скандала все еще в стенах обители. На ее увядшем лице угадывались следы былой красоты. От прозрачной, напоминавшей бархат кожи отражался дрожащий блеск свечи. Пока Массимо ломал голову, как начать разговор, монахиня первой прервала молчание: — Итак, вам известно мое имя. — Имя и то, что с вами приключилось много лет назад, сестра. Я хочу знать, правда ли это. — Ах, вы о той истории. Прошло уже столько лет, неужели она кому-то интересна? — Расскажите свою версию. — Инспектор, это все ложь. Оставьте меня в покое. Массимо различил легкую дрожь в ее голосе. То, что поначалу он принял за раздражение, было страхом. — Я пришел, чтобы узнать правду о мальчике, — произнес он. — О мальчике, который появился на свет в этих стенах и здесь же и пропал. Марья ничего не ответила. — Чего вы боитесь после стольких лет? — спросил он. — Осуждения? Позора? — Ложь! — Если здесь кто и лжет, так это вы. Чувство вины заставило вас отречься от мирской жизни и запереться в этой келье! — Уходите! Тут вы не найдете ответов на ваши вопросы. — Наверное, но есть и другие способы узнать правду. Например, анализ ДНК. Он заметил, как монахиня насторожилась. — Что вы имеете в виду? Массимо вплотную приблизился к решетке. — Мы нашли труп ребенка, который умер двадцать пять лет назад. Полагаю, это ваш сын. Женщина открыла было рот, но так и не произнесла ни слова. — Вы произвели его на свет и бросили. Я хочу знать, кто ваш сообщник. — Как он умер? — спросила она сдавленным голосом. — Его убил тот, кто его растил. Марья опустила глаза и сомкнула веки. С ресниц покатились слезы. Массимо догадался, что до сих пор женщина верила, что ее сын живет в счастье и достатке вдали от нее. — Мне было страшно, — призналась монашка. — Я не сделала ничего дурного. Я просто отдала его в хорошие руки, чтобы он вырос в любящей семье. — Вы отдали его в приют? — Нет. — Тогда о каких хороших руках идет речь? — О руках того, кто принимал роды. Ухватившись за решетку, Массимо припал к железным прутьям. Безмолвный плач монахини не вызывал в нем и толики сочувствия. — Назовите имя! — потребовал он. Тяжко вздохнув, Марья приникла губами к его уху, как будто даже спустя столько лет боялась произнести это имя вслух. Крайне удивленный, Массимо уставился на нее. Он знал этого человека. В голове что-то щелкнуло, и разрозненные факты выстроились в четкую картину: знакомые голубые глаза, теперь постаревшие, уже попадались ему на размытой фотографии в папке о деле по ту сторону границы — деле, которое так и осталось нераскрытым. 79 Тереза не помнила, как поручала это Марини. Она не могла вспомнить ни одной фразы из их разговора. Однако все указывало на то, что пару часов назад она отправила его в монастырь в Райле. Это было записано на смятой бумажной салфетке. Фраза обрывалась на «смотри дневник». Она припоминала, как писала что-то о «колесе подкидышей», разговаривая с доктором Яном в пабе. Вероятно, эти два события как-то связаны. В шкафчике она обнаружила свою куртку и сумку. Взяла в руки дневник, пролистала его от начала до конца, но не нашла нужной заметки, хоть и была уверена, что писала ее. Перелистала снова — в дневнике не хватало страницы, где она привела свою беседу с доктором. Путаница в голове не коснулась этой ячейки памяти. — Я же велел вам не вставать, — упрекнул доктор, входя в палату. — Как вы себя чувствуете? Этот вопрос задавала себе и Тереза. Ей казалось, что порой в ее теле поселяется посторонняя женщина и оставляет нечеткие следы своего пребывания. И хотя самозванка задерживалась ненадолго, ей удавалось спутать Терезе все карты. — Кто-то трогал мои вещи? — спросила она. Ян удивленно на нее посмотрел. — Насколько мне известно — нет. Они все время находились здесь. Их принесли ваши коллеги. Что-то не так? Тереза взглянула на дневник. Ты на самом деле уверена, что его кто-то открывал? — В моем дневнике не хватает страницы, — ответила она. Ян подошел поближе и посмотрел на тетрадь в ее руках. — Вы уверены? — Да. — С чего вы решили, что она пропала именно здесь? И пропала ли? Тетрадь-то на пружине. Тереза смотрела на него, не зная, что сказать. Правда заключалась в том, что стопроцентной уверенности у нее не было — она больше не могла полагаться на свою память. Тереза подошла к окну. В сгустившейся тьме нельзя было разглядеть ни зги: то же самое происходило и с ее мыслями. Может, она ошибалась, полагая, что сделала то, что только намеревалась сделать. — Тереза, вы хорошо себя чувствуете? — Я?.. Да. — Ложитесь. На вас лица нет. — Нет… Мне нужно идти. Ян подошел к ней и взял под локоть, словно хотел поддержать. — Куда идти? — спросил он. — Не знаю. — И это было правдой. Отстранившись от доктора, Тереза сделала несколько шагов в попытке обрести равновесие — не только физическое. — Это чувство дезориентации, вы часто его испытываете? Провалы в памяти, потеря сознания, приступы паники…