персоны, которая меня интересовала, меня протащили без остановки. Она все еще сидела в углу в павильоне кремового цвета и ждала.От скуки она открыто занималась тем, что играла на своем смартфоне, как нервный подросток, а это приводило к злым взглядам и покачиваниям головой. Очевидно, в штате Нью-Йорк законодательно было запрещено играть на своем мобильном телефоне на благотворительных вечеринках. Я начал сочувствовать ей. Она не знала этого, она не знала меня и, наверное, не имела ни малейшего интереса что-нибудь изменить в этом, но все мы ждали одного и того же человека — ее отца.Билл Карлайсл.Это имя, услышанное мною в баре гостиницы, пробудило во мне интерес. Он был главным редактором моей «Седой леди», а сегодня — главным приглашенным гостем. Однако на вечеринке появилась только его дочка Рут, что обеспокоило меня, но только до тех пор, пока я обратил внимание, что она, скорее всего, тоже ждет кого-то — Билла Карлайсла — моего будущего шефа. Вот только он постоянно, к сожалению, опаздывал, что медленно, но верно вело к тому, что мой антитранспирант потихоньку потерял свое действие и у меня подмышки стали мокрыми.Я подождал нужного момента, когда никто не обращал на меня внимания, и скромно пошел в сад. Вблизи павильона я остановился. Мне повезло. Рут Карлайсл сидела, как и раньше, на своем месте. Очевидно, она ни единого раза не выходила отсюда. Я ощупал карманы своей рубашки. Я отказался от гардероба в возвышенном стиле, и на мне были лишь светлые брюки и простая рубашка (Зоэ прокомментировала выбор моей одежды как «не подходящий по этому поводу», но Габриэлла успокоила ее и объяснила, что ее муж будет меня за это любить, потому что я выглядел так, словно после этого праздника еще собирался сыграть партию в ночной гольф). В этой рубашке не нашлось сигарет, что было неудивительно, так как я уже несколько лет назад бросил курить. Я зашел в павильон. Рут подняла взгляд лишь тогда, когда я обратился к ней.— Извините, — сказал я, — но я где-то оставил свои сигареты и не решаюсь ни у кого по такому поводу попросить закурить.— О, — она осмотрела меня с наигранным удивлением. — И вы просите именно меня.— Вы не выглядите так, словно будете читать мне проповедь, что курение является причиной рака.Теперь она улыбнулась и указала мне на кресло напротив. Я уселся, и она протянула мне сигареты и зажигалку.— Честно говоря, — сказал я, — я целый вечер думаю над тем, как заговорить с вами, но все идеи пришлось отбросить. Вот это, — я указал на сигареты, — было от чистого отчаяния.Она забросила ногу за ногу:— Почему?— Потому что вы, кажется, ожидаете кого-то, и я предполагаю, что речь идет о вашем друге.Она повертела жемчужину, которая висела у нее на шее, между пальцами:— Я хотела бы знать, почему вы ощущаете необходимость поговорить со мной. Именно со мной, когда здесь вокруг столько интересных людей?Я посмотрел в ее глаза. Они были зелеными, и скука исчезла из них. Я внезапно сам себе показался калейдоскопом. Зрительный контакт с Рут Карлайсл подействовал как четверть оборота, и все мои чувства вдруг выстроились в новую картину. Буквально за секунду мне стало все равно, кто был ее отец.— Вы — единственная интересная особа здесь, — сказал я, и каждое слово было правдой. — Кстати, меня зовут Якоб.— Якоб, так. Я — Рут. И мне очень хочется знать, почему в твоих глазах я кажусь такой интересной. — Она перевела взгляд с моих брюк на свои джинсы. — За исключением того факта, что мы одеты не так, как надо.— У нас есть еще нечто общее. — Я указал на джазовую группу на самой верхней террасе.Здесь музыка слышалась как тихое звучание, не больше мешающая людям, чем тихая мелодия в приемной комнате у зубного врача. Я сказал:— Джаз нам обоим до задницы.Теперь она громко рассмеялась, и в этот момент я потерял часть своего сердца, отдав ей то, что еще оставалось.На протяжении ближайшего часа она рассказала мне, подогретая лучшим шампанским и несколькими бутербродами, которые я приносил из буфета в наш павильон, половину своей жизненной истории. При этом она уже больше не смеялась, но разрешила мне, чтобы я пересел поближе к ней, и сама постепенно пододвигалась поближе ко мне. Рут было уже под тридцать, она была режиссером, пока что неизвестным на красных коврах, но имела очень много дорогих заказов от независимых продюсеров. Она любила футбол, баскетбол и хоккей, предпочитала пиво вину, любила лошадей, но ненавидела все виды конного спорта. И у нее была огромная проблема с отцом. Это было классикой: пожилой господин был трудоголиком высшего сорта, а Рут уже несколько лет проводила в отчаянных попытках найти признание, уважение и почтение. Чтобы больше проводить времени с отцом, она даже сопровождала его на бизнес-встречи, на которых ужасно скучала. А теперь он еще и оставил ее одну — не первый раз, потому что снова возникло что-то другое, более важное. Многое казалось Биллу Карлайслу важнее, чем его дочь. По ее мнению, приблизительно все.Вскоре мне стало все равно, кем был этот человек. Я презирал его за то, что он не носит на руках такое трогательное существо. Мы недолго оставались на вечеринке. Мне кажется, что она этой ночью забрала бы меня к себе в свою квартиру в Нижнем Манхэттене, потому что мы вдвоем были уродливыми птицами в поисках пустого гнезда. То, что мы понравились друг другу, облегчало дело, и мы уже выходили с вечеринки, когда Билл Карлайсл с чеками в обеих руках появился возле моих американских подруг. Они ужасно обиделись на него за то, что он опоздал на их важнейшее ежегодное представление, и даже не скрывали этого. Все же его пожертвования оказались королевскими, а его статья — чрезвычайно благосклонной. И я познакомился с ним в более дружественной обстановке. За его собственным обедом на тридцатилетии свадьбы, которое он отмечал в кругу семьи. Теперь я попал в этот круг в качестве друга его дочери.Дерия откладывает страницы в сторону и переходит за свой письменный стол. Когда она читает, как Якоб влюбился, у нее возникает странное чувство. Она ощущает что-то вроде уколов ревности. Конечно, это очень смешно. В конце концов, теперь-то Якоб здесь, рядом с ней, а не с Рут Карлайсл. К тому же она всегда понимала, что такой мужчина не может жить, никого не любя.Она уже несколько дней не проверяла свою электронную почту. Слишком страшно ей было снова увидеть в почте сообщение от Роберта. Но теперь рядом с ней сидит Якоб, он пишет что-то, щелкает его старая пишущая машинка. И сейчас, неожиданно для нее самой, страх исчезает.Электронной почты от Роберта нет. Только лишь целая куча спама, рекламы, и между ними затесалось электронное письмо от Анны:Дорогая Дерия,постепенно год приходит к концу, и начинается прекрасное предрождественское время. Планы на весеннюю программу готовы и находятся в печати, и спешка в издательстве потихоньку заканчивается, поэтому мне захотелось написать тебе еще раз. Да мы ведь уже давно ничего не слышали друг о друге.«Да ведь» — это любимая фраза Анны.Надеюсь, что дела у тебя идут хорошо и ты наконец находишь в себе силы и приходишь в себя после тяжелого развода.«Да ну», — думает Дерия.В следующем году я бы очень хотела с тобой встретиться. Возможно, ты уже думала о нашем следующем совместном проекте, и мы могли бы поговорить о том, как лучше всего нам сотрудничать. Может быть, мы просто обсудим возможности, которые у нас есть. Мне нужно уже думать о программах, которые придут в работу через год, и в эти планы я с удовольствием включила бы тебя.Лучше всего было бы, если бы ты в начале следующего года заехала к нам в издательство и мы отправились бы куда-нибудь полакомиться вкусненьким. Или, возможно, ты найдешь в себе силы и мы встретимся на выставке в Лейпциге? Ты ведь, конечно, туда приедешь?С наилучшими пожеланиями,твоя АннаДерия чувствует себя богатой — богатой идеями, богатой возможностями, по-настоящему очень богатой. У нее двенадцать начатых рукописей, и у каждой из них есть потенциал стать великолепным, великим и успешным — это для нее означает так же много, как успех «Зеркальных капель». Но уже через мгновение Дерия забывает обо всем, из головы вылетают все литературные мысли — Якоб поднимает на нее глаза и шевелит плечами, чтобы снять напряжение. Ну и привлечь ее внимание.Глава 22Дорогая Дерия, я так счастлива, что к тебе вернулась твоя креативность. Это великолепно, действительно очень круто. Все же давай еще раз обсудим твои планы поточнее, прежде чем ты начнешь работать и потратишь силы на набросок романа. Я не совсем уверена, что писатель как главный герой книги это правильное решение, мне это кажется не особенно новым и сильно, даже слишком сильно напоминает Стивена Кинга. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.В новом году мы спокойно обсудим эти твои наброски. У меня тоже есть несколько прекрасных идей, которые определенно великолепно можно объединить с твоими. Не беспокойся! Из основного материала мы совместно создадим что-то очень, очень великолепное!Всего тебе самого лучшего, радостного Рождества и хорошего перехода в новый год.Твоя АннаДерия понимает.Значит, опять что-то не cовсем хорошо. Что бы она ни предлагала. Это снова. Не. Достаточно. Хорошо.Она печатает ответ, в котором буквально эмоционально пытается донести до сознания Анны, что идеи не растут на деревьях и их нельзя пожинать, когда захочется. То, что постоянная критика, нытье и улучшение всего, что она передает в издательство, замораживает ей мозг и буквально оковывает цепями ее сердце, и что Анна наконец должна написать свою собственную книгу, вместо того чтобы прививать свои мысли Дерии, чтобы та их воплощала.Однако уже через минуту она останавливается, чувствуя себя неправой, перегруженной и никому не нужной. Значит, она редкостная дура, которая пытается свалить на других свою собственную неспособность к творчеству. Она стирает начатое электронное письмо и начинает писать новое.Больше всего ей хотелось бы написать «я понимаю». Слова, которые все объясняют. Коротко и без всякого приветствия, но она знает Анну, и подобное письмо обидело бы ее. Появляется сигнал, что поступило электронное сообщение, потом за ним начинают приходить следующие электронные письма, а Дерия пишет сотни и сотни слов, пишет и снова стирает. Пишет и стирает потому, что среди них нет правильных. Быть может, она просто оставит электронное письмо Анны без ответа. Оставит, пока к ней не придет Якоб, чтобы обсудить письмо с ним, прежде чем отправить ответ.Она смотрит, что там еще есть в почтовом ящике. Спам, счета, напоминание о платежах, реклама, электронное письмо от какого-то Т.Л. с темой: почта от поклонников.Точно так же и начинается это электронное письмо.Глубокоуважаемая Дерия Витт. У меня уже давно на полке стоит Ваша книга. Благодаря счастливой случайности вскоре после выхода книги из печати я получил подписанную Вами книгу, что для меня всегда очень много значило! Но прочитал я Ваше произведение только недавно. Простите меня за это, я просто не очень люблю читать. Но теперь я прочитал Вашу книгу. И вынужден признать, что Ваша книга «Зеркальные капли» открыла мне глаза!!!У Дерии на затылке волосы шевелятся, прежде чем она понимает, что с этим письмом не так. Ей бросились в глаза восклицательные знаки: они выдают, что здесь что-то не так. С неприятным чувством она читает дальше.Теперь я знаю, кто Вы такая, Дерия Витт! И я знаю, кем для меня Вы являетесь!Ваш главный герой, Мартин, это Вы сами, а Дерии Витт вообще не существует! Она МЕРТВА! ВЫ ее убили и вместо нее придумали этого сумасшедшего Мартина! Этого грязного, вонючего типа, который приносит только горе!! Пусть он горит в аду!!!Но он уже и без того находится там.Тело Дерии охватывает дрожь.Но, Дерия Витт, по иронии судьбы Вам уже не долго бегать вокруг в этой маске и дурачить людей. Вы откроете для себя еще одну параллель с Вашим героем, Мартином, и я помогу Вам. Вы ведь не верите, что я сдался, только потому, что на Вашей стороне теперь находится чья-то тень? Он не может постоянно быть рядом с Вами.Скоро пробьет час! Осталось всего несколько дней.Вы умрете, Вы знаете это? Так, как он, точно так, как он! Подумайте и вспомните конец книги!!!У Дерии вырывается всхлип. Неужели все это время она ошибалась? Значит, за ней следил не Роберт, а какой-то сумасшедший, который прочел ее книгу и по непонятным и не до конца выясненным причинам нацелился на нее?Т. Л. — что это значит? Кто это может быть? Если этот сумасшедший написал все всерьез, он вряд ли подписался бы своими настоящими инициалами — это может значить все или не значить ничего.Невыносимая злость охватывает Дерию. Трусливый засранец! Как он решился угрожать ей? Зачем ему это надо? Она написала тот проклятый роман — и больше ничего. Она просто написала книгу, которая должна развлекать людей.Она вскакивает, бежит к книжной полке, на которой почетное место занимает первый экземпляр «Зеркальных капель». Больше всего ей хочется засунуть книгу себе под блузку и защитить от таких сумасшедших читателей.Она открывает последнюю страницу. Это конец романа, окончание, которое она защищала от двух сотрудников ее литературного агентства, от внештатного редактора, которая изменила текст, и от Анны, которая посчитала, что «окончание ведь не такое уж красивое». Дерии было все равно, что говорили и Анна, и все эти люди. Да, окончание не очень красивое, нет. Но оно и не должно было быть «красивым». Описанный финал — единственный возможный выход и единственный возможный конец для Мартина.Для него. Но не для нее.С открытой книгой в руке Дерия подходит к ноутбуку и стирает все. Напоминание о платежах, спам, рекламу. Электронное письмо от Анны. И письмо от этого Т. Л. Он должен исчезнуть вместе со строчками с проклятыми восклицательными знаками из ее жизни, словно его не было никогда.Мартин был плохим игроком в шахматы, но тем не менее он всегда заранее знал, когда приближаются шах и мат. Его инстинкт был безукоризненно отточенным и ни разу его не обманывал. И теперь это чувство вновь наступило, как бывало уже некоторое время назад. Это чувство называется «мат через несколько ходов».Мартин не был драматургом. У него не было никакого интереса в том, чтобы передать главному комиссару Сузанне Штайнер послание, гласившее, что он сдается. Он знал, что этого от него ожидают, что от него потребуют объяснений, мотивов, признаний… Ему доставляло огромное удовольствие думать, что он им ничего не даст. Он в конце концов выдаст им то же, что и всегда и всем остальным: труп. И целую кучу вопросов без ответов. И если уже говорить честно, то не ему поставили мат, а он, скорее всего, поставит его всем остальным.Глава 23— Я потеряю работу. Честно говоря, обе работы.Киви надвинула бейсболку на лицо так глубоко, что Дерия скорее угадывает ее скептический взгляд, чем видит его. Они сидят втроем: Киви, Дерия и бутылка «Джека Дэниэлса», которого Дерия называет своим лучшим другом. Киви не призналась Дерии, откуда у нее взялась бутылка. Вряд ли она ее купила — виски она пьет с отвращением. И еще более невероятным можно было бы назвать, что она получила ее в подарок.— Да? — спрашивает Киви и делает вид, будто пьет из своего бумажного стаканчика, хотя на самом деле только прикасается губами к виски. — С чего бы это?— Потому что я туда не хожу…Дерия сделала одну попытку. Но через час сплошного сердцебиения ей пришлось отказаться от работы. Тони внешне был совершенно спокоен, когда она отпросилась из-за головокружения и проблем с сердцем, но его взгляд договорил все, что следовало. Он не относится к тем начальникам, которые увольняют людей накануне Рождества, но Дерия предполагает, что между праздничными днями получит от него письмо и внутри наверняка будет не опоздавшая рождественская открытка.Киви кивает. Затем пожимает плечами:— Значит, у тебя были свои причины…— Я боюсь, — говорит Дерия.Удивительно, как легко она может это сказать. Ей казалось, что это будет труднее. Но, кроме страха, больше у нее ничего нет — в голове, в сердце, в крови. Она все еще дрожит. «Джек Дэниэлс» должен был ей, собственно говоря, помочь. Она наливает щедрую порцию в свой стаканчик и одним махом выпивает его.— Это тот тип, который был в моей квартире.— Твой бывший муж? — Киви подтягивает ноги, охватывает их руками и втягивает голову, словно маленькая черепаха. Ей, наверное, холодно: Дерии видно, что даже щеки покрылись у нее гусиной кожей.Они не ждут автобуса. Дерия с удовольствием поехала бы вместе с Киви к себе домой, но, видимо, их дружба еще не зашла так далеко. Киви не хочет. Она настаивает на том, что хочет остаться на улице, все равно, как бы холодно и мокро здесь ни было. Дерия сначала подумала, что Киви боится попасться на глаза Якобу. Она явно испытывает страх перед незнакомыми мужчинами. Поэтому Дерия рассказывает, что Якоба нет, что он не отвечает на ее звонки и не читает сообщения. Вот такой он и есть, сидит, наверное, и пишет свой роман и нуждается в повышенной дозе одиночества. Она это понимает, потому что на решающих фазах работы она ведет себя точно так же.Киви это не убеждает, она хочет оставаться на улице, и Дерии приходится привыкать к тому, что окружающие на нее смотрят так, словно она тоже превратилась в бродяжку, одетую в шерстяное пальто и с шарфом из кашемира. Как ни странно, но ей все равно. И ей почти нравится мысль, что она сама становится частью тех историй, которые придумывают другие люди, проходящие мимо нее.— Я уже не так уверена, что это был мой бывший муж.Дерия оглядывается по сторонам, всматривается в лицо каждому проходящему мимо. Есть тут кто-нибудь, кого она видела чаще других? Кто-нибудь, кто, быть может, проявляет к ней интерес? Она рассказывает Киви об электроном письме какого-то сумасшедшего Т.Л. и его угрозе, что она закончит жизнь точно так же, как и ее главный герой.— В конце концов он убивает себя.— Идиотское окончание, — заявляет Киви.Что она понимает в психологии главных героев?— Это был единственный логичный финал.И снова Киви пожимает плечами:— Может быть, но считать такой конец дурацким — это единственная логичная реакция моего характера.Дерия вынуждена слабо улыбнуться:— Понимаю. Я тоже планирую поступить со своей жизнью по-другому.— Значит, ты вряд ли сможешь сама убить себя. Этот придурок в чем-то очень сильно ошибается.Дерия не возражает, но если тот сумасшедший все же прочел ее книгу, то это именно она подала ему идею, что самоубийство вполне можно только имитировать. Мартин несколько раз делал так.— А электронное письмо не наводит тебя на мысль, что это все же мог быть твой бывший муж? — упорно допытывается Киви. — Он мог попытаться навести тебя на ложный след, придумав этого «Т. Л.».Дерия всю ночь думала об этом, прикидывала, могло ли это так быть. «В пользу этого есть некоторые доказательства. Исчезновение Роберта. Восклицательные знаки в тексте. Вполне может быть, что Роберт действительно прочел ее книгу только после развода». Насколько она помнит, он раньше начинал ее читать, но до конца не прочел.— Но все же мои чувства говорят «нет». Я прочитала это электронное письмо, и у меня не сложилось впечатления, что его написал Роберт. Мог написать, но не наверняка.Киви чешет голову под кепкой, а потом снова поправляет ее.— Я мало разбираюсь в стилях письма и всяком таком… Но неужели ты считаешь, что человека можно узнать по одному электронному письму? По почерку можно довольно точно установить человека, я это знаю, но по электронному письму?— Это просто предположение, — говорит Дерия. Она знает, насколько неуверенно звучат ее слова. — Но все же я была бы дурой, если бы упорствовала в своем подозрении и твердила всем, что это Роберт, в то время как настоящий преследователь каждый день проходит мимо меня и смотрит, как я убеждаю себя, что нахожусь в безопасности.— Да, в этом что-то есть.— Каждый, кто заходит в кафе, каждый, кто проходит мимо. Это может быть любой из них. В этом-то и состоит моя проблема…В кафе она чуть не сошла с ума.— Мне пришлось выйти оттуда.Киви делает резкий выдох:— Понимаю. Меня тоже сводила с ума мысль о том, что мой «производитель» преследует меня, но его рожу я узнáю издалека. И как только я его увижу, я тут же смоюсь. Когда я себе представляю… — она качает головой и тянется за бутылкой. — Еще «Джеки»?— Вообще-то мне нужно оставаться трезвой, — говорит Дерия. После двух хороших глотков на почти голодный желудок это решение несколько запоздало, но все же она достаточно трезва, чтобы не задуматься о действии виски.— И что ты будешь делать, если действительно твой шеф выгонит тебя с работы?— Я не смогу больше давать тебе бесплатное какао.У Киви дрожат ресницы.— Нет, я серьезно.— Я буду ругаться. А потом… займусь чем-нибудь другим. Чем-то лучшим, полагаю. Это ведь не особенно трудно.Киви кивает:— А теперь я переведу эти слова: тебе, собственно, все равно. У тебя не будет особых сложностей, потому что ты найдешь себе что-то новое. Зачем же тогда беспокоиться?Дерия должна признаться, что у нее нет другого ответа. И она все-таки произносит:— Нужно найти средства к существованию.— Но тебе терять нечего. Ничего ценного.— Кроме остатков уверенности в себе. Насколько глубоко надо опуститься, чтобы быть не в состоянии подавать кофе?— Ты боишься, что тебя уволят? — Киви потирает руки, которые от холода совершенно покраснели. — Но это произойдет, если ты и дальше будешь бояться. Вместо тебя это сделает жизнь. Ты немного похожа на меня. Ты не любишь соприкасаться с вещами, которые не представляют для тебя ценности.Она совсем не похожа на Киви, которая, совсем юная, прошла этот короткий путь и сбежала от своего несчастья. Просто сбежала, не оглядываясь на потери, без страха, готовая на любой риск. Киви готова к ответственности за последствия своего поступка.Дерия, наоборот, четырнадцать лет жила в несчастливом браке без особой причины, просто потому, что у нее не было сил прекратить его.— Ты это же себе говорила, — спрашивает она, — когда сбежала из дому? Что жизнь, такая, какая она есть, не имеет для тебя никакой ценности?Вопрос слишком личный. Дерия понимает это по короткой дрожи рук собеседницы. Киви начинает грызть ноготь среднего пальца. Затем отвечает:— Наверное, так оно и есть. Ничего не выиграешь и ничего не потеряешь, а значит, это великолепная исходная позиция, чтобы попробовать что-нибудь безумное.«Что-нибудь отчаянное», — мысленно исправляет ее Дерия и все же вливает в себя еще глоток виски. Она предлагает Киви выпить, но та все еще держит в руках свой первый стаканчик и заглядывает в него, словно там что-то написано.— Мне было семнадцать, когда я сбежала из дому, — говорит она. — С двадцатью тремя евро и семьюдесятью центами, четырьмя трусами, одними запасными джинсами, МР3-плеером и старой детской курткой.— Это довольно безумно, — говорит Дерия и снова имеет в виду слово «отчаянно».Киви смеется, тихо и невесело:— Абсолютно. А что ты делаешь настолько же безумное?Дерии кажется, что Киви тоже на самом деле имеет в виду «отчаянное». Она вздыхает:— Я рискую своими работами.— Это не безумие.— Отнюдь.— Нет. — Киви подчеркивает свое заявление глотком виски и встряхивается. — У тебя дерьмовые работы, и ни одна из них для тебя ничего не значит. Это даже ниже уровня четырех трусов. Я говорю о том типе, с которым ты встречаешься.Якоб? Что же в нем может быть безумного?— Якоба можно назвать полной противоположностью отчаяния, — говорит Дерия и чувствует, как острый взгляд Киви ее разоблачает. Только сейчас она обращает внимание, что и у Киви светло-карие глаза. Почти как у Якоба, только с зелеными пятнышками, а у Якоба похожие пятнышки, но золотистые.— У меня во всех этих историях с отношениями совсем мало опыта, — говорит Киви, — прежде всего — с мужчинами, они