— Знаю только одного фермера-гота — Невитту, сына Гуммунда. Он меня сюда и послал. — А, Невитта… Да, я с ним знаком. Он готов за тебя поручиться? Пэдуэй задумался. Невитта, несмотря на свою душевную щедрость, не производил впечатление человека, щедрого на деньги. — Нет, — признался Мартин. — Вряд ли. Томасус закатил глаза к потолку. — Ты слышишь, о Боже? Вваливается какой-то варвар, едва лепечущий по латыни, набирается смелости заявить, что у него нет ни ценностей в обеспечение, ни поручителя, и нагло просит у меня ссуду! Господи, да где это слыхано? — Я постараюсь тебя убедить, — вставил Пэдуэй. Томасус сокрушенно покачал головой и зацыкал зубом. — Чего у тебя в избытке, так это самомнения, молодой человек. Как, говоришь, твое имя? — Пэдуэй повторил то, что сказал Невитте. — Ладно, выкладывай свою идею. — Ты правильно изволил заметить, — начал Мартин, надеясь, что говорит, должным образом сочетая почтение и чувство собственного достоинства, — я чужеземец и только накануне прибыл из Америки. Это очень далекая страна, и люди, разумеется, живут там совсем иначе, чем в Риме. Если ты поможешь мне в производстве некоторых предметов нашего обихода, которые здесь неизвестны… — Боже! — вскричал Томасус, трагически воздев руки. — Ты слышишь, Боже! Он не хочет, чтобы я поддержал его в каком-нибудь благоразумном, серьезном деле, о нет! Он самонадеянно хочет развернуть производство каких-то новомодных штучек, о которых никто и слыхом не слыхивал!.. Совершенно исключено, Мартинус, я и думать об этом не стану. А что ты имел в виду? — У нас есть напиток, который делают из вина, — бренди. Полагаю, он будет пользоваться здесь успехом. — Какое-то варварское пойло? Нет, мне и в голову не придет рассматривать такое предложение! Хотя я согласен, Риму отчаянно не хватает многих товаров. С тех пор, как столицей объявили Равенну, в городскую казну перестали поступать государственные налоги. Рим неудачно расположен, он никому, в сущности, не нужен. Но где искать помощи? Никого не допросишься, Король Теодохад все время только стихи пишет. Тоже мне, поэт!.. Пэдуэй потихоньку начал вспоминать что-то из римской истории шестого века. — Кстати о Теодохаде… Королева Амаласунта еще не убита? — Как же! — Томасус бросил на Мартина подозрительный взгляд. — Убита. Прошлым летом. Это означало, что Юстиниан, «римский» император Константинополя, вскоре предпримет успешную и роковую попытку вновь завоевать Италию для империи. — Но почему ты задаешь такой странный вопрос? — продолжил Томасус. — Можно… можно мне сесть? — пролепетал Пэдуэй и рухнул на скамью. Колени его дрожали. До сих пор происходящее казалось ему каким-то хитрым, нереальным маскарадом. Собственный вопрос об убийстве королевы Амаласунты, помог осознать наконец весь ужас, всю опасность существования в этом мире. — И все же, чужеземец, почему ты задал такой странный вопрос? — Странный? — невинно удивился Пэдуэй, сообразив, где допустил ошибку. — Ты спросил, не убита ли она еще. Словно наперед знал ее судьбу. Ты прорицатель? Пэдуэй вспомнил совет Невитты глядеть в оба. Да, Томасусу палец в рот не клади! — Не совсем… — Он пожал плечами. — Я еще прежде слышал, будто бы между двумя готскими правителями пробежала кошка, и Теодохад не прочь избавиться от соперницы. Ну… мне просто интересно, чем это кончилось, вот и все. — Удивительная были женщина, — произнес сириец. — И недурна собой, даже в сорок лет. Ее утопили в собственной ванне. Лично я думаю, что нашего слюнтяя подзуживала его жена, Гуделинда. У самого Теодохада духу бы не хватило. — Может, она ревновала, — словно оправдываясь, предположил Мартин. — Так как насчет изготовления этого, как ты выразился, варварского пойла?.. — Что? Вот упрямец! Совершенно исключено. В Риме надо вести дело очень деликатно — не то что в каком-нибудь новом городе. Вот в Константинополе… — Томасус вздохнул. — Где легко разбогатеть — так это на востоке. Но я не хотел бы там жить. Благодаря стараниям Юстиниана у еретиков, как он их называет, там слишком много хлопот. Между прочим, какой ты веры? — А ты? Хотя мне, разумеется, все равно. — Я несторианин. — Что ж, — осторожно произнес Пэдуэй, — а я принадлежу к конгрегационалистам, — Это было весьма далеко от истины, но Мартин полагал, что агностицизм вряд ли популярен в помешавшемся на религии древнем Риме. — Практически то же несторианство… Так вот, о производстве бренди… — Не может быть и речи, молодой человек! Просто немыслимо! Что тебе нужно для начала? — Большой медный котел и медная трубка, а также вино как исходный материал. Ну и помощников — быстрее дело пойдет. — Нет, риск слишком велик. Извини. — Послушай, Томасус, а если я покажу тебе, как вдвое сократить время на ведение банковских книг? — Ты что, математический гений? — Нет, но у меня есть система, и я могу обучить твоих людей. Томасус закрыл глаза, словно левантинский Будда. — Ну, если тебе нужно не больше пятидесяти солидов… — Бизнес — всегда риск, ты же знаешь. — В том-то и беда… Хорошо, согласен. Если твоя система действительно так хороша. — Под какой процент? — спросил Мартин. — Как обычно. Три процента. Пэдуэй был поражен. Потом он осведомился: — Три процента… за какой срок? — В месяц, разумеется. — Слишком много! — А чего же ты хочешь? — У меня на родине шесть процентов годовых — это уже немало. — Чтобы я ссудил деньги под такой процент?! Ты слышишь, Господи? Тебе бы жить среди диких саксов… Но ты мне нравишься. Для тебя — двадцать пять процентов в год. — Все равно много. Я мог бы подумать о семи с половиной. — Разбой!.. Меньше двадцати и речи быть не может. — Нет. В крайнем случае девять. — Увы, мы не договоримся. А жаль — с тобой интересно иметь дело. Пятнадцать. — Исключено, Томасус. Девять с половиной. — О Господи, ты слышал?! Он хочет меня разорить!.. Уходи, Мартинус, ты зря тратишь время. Больше никаких уступок с моей стороны. Двенадцать с половиной. — Десять. — Да понимаешь ли ты латынь?! Все, молодой человек, до свиданья, приятно было познакомиться. — Когда Пэдуэй встал, банкир шумно втянул сквозь зубы воздух, будто его смертельно ранили, и проскрежетал: — Одиннадцать. — Десять с половиной. — Сделай одолжение, открой, пожалуйста, рот… Нет, ты все-таки человек. Я думал, может, у тебя акульи челюсти. Или клыки… Ну, ладно. Щедрость и доброта меня когда-нибудь погубят. А теперь давай посмотрим твою счетную систему. Часом позже три раздраженных писаря сидели напротив Пэдуэя и смотрели на него — один с удивлением, другой с настороженностью, а третий с неприкрытой ненавистью. Мартин только что закончил операцию деления с арабскими цифрами, в то время как служащие, используя римские, едва начали бесконечный процесс «проб и ошибок», которого требовала их система. Пэдуэй перевел свой ответ снова в римские цифры, записал их и показал Томасусу. — Прошу. Пусть кто-нибудь проверит: перемножит делитель на частное. А их возню можно прекращать — всю ночь просидят. Служащий средних лет, тот, кто глядел на Мартина с явной враждебностью, списал цифры и мрачно стал проверять. В конце концов закончив, он отшвырнул перо. — Этот человек — колдун! Он проводит все вычисления в уме, а свои глупые пометки делает, чтобы нас запутать. — Вовсе нет, — возразил Пэдуэй любезно. — Я могу научить тому же и вас. — Чтобы я брал уроки у длинноштанного варвара?! Да я… — Но тут его оборвал Томасус, приказав без пререканий делать, что велено. — Я свободный римский гражданин, — ощерился служащий, — и двадцать лет веду конторские книги. Если тебе нужен холуй для этой дьявольской системы, купи какого-нибудь трусливого раба-грека! С меня достаточно! — Посмотри, что ты натворил! — жалобно вскричал Томасус, когда служащий схватил свой плащ и с шумом выскочил за дверь. — Теперь мне придется нанимать другого, а при нынешнем дефиците работников… — Ничего, — успокоил Пэдуэй. — Двое оставшихся, освоив американскую арифметику, легко управятся за троих. И это еще не все. У нас есть так называемая двойная бухгалтерия, которая позволяет в любое время знать свое финансовое положение, гарантирует от ошибок… — Ты слышишь, Господи? Он хочет перевернуть все банковское дело!.. Пожалуйста, не торопись, Мартинус, иначе ты сведешь меня с ума! Дам я тебе ссуду, куплю оборудование, только не вываливай на меня все свои новейшие методы сразу! — Томасус передохнул и продолжил уже более сдержанно: — Что это за браслет, на который ты иногда поглядываешь? Пэдуэй показал свое запястье.