* * * С того дня Фил опекал меня, как старший брат, и я позволял, потому что нуждался в любви. Фил не просто друг – он мой оплот, нерушимый столб поддержки, за который я хватался в детстве после очередной затрещины от матери. Я часто оставался ночевать у него, и мы болтали обо всем на свете. Придумывали, кем станем, когда вырастем. Родители Фила не раз вызывали службу опеки, пытаясь хоть как-то повлиять на мою мать. Но, как по волшебству, едва они должны были нагрянуть к нам, мама становилась доброй и баловала меня, отчего я оттаивал и начинал верить, что она изменилась. Перед каждым приходом опеки мама за неделю прекращала пить, и я по-детски наивно полагал, что теперь-то все будет хорошо, и подтверждал, что с мамой хорошо живется. Но после их ухода все возвращалось в прежнее русло. Признаю, моя доверчивость была глупой, но детское сердце очень хотело, чтобы мама любила меня так же, как любили друга его родители. Семья Митсонов была примером, и я желал иметь такую же. Ночью, лежа в кровати и слушая, как мать кричит в пьяном бреду, я сжимался в комок и думал: «Почему именно я? Почему такая мать досталась именно мне, а не какому-то другому мальчику? Чем я заслужил это? Я ведь послушный». Только спустя много лет я осознал, что никто не заслуживает плохих родителей, просто их не выбирают. После того как меня забрала бабушка, мы с Филом так и остались лучшими друзьями. Когда я рассказал, что хочу поступить на режиссуру, друг вначале скривился, но, обдумав и почитав про профессию, решил поступить вместе со мной. Ба хотела, чтобы я пошел по ее стопам и стал историком. Я же ответил, что мечтаю создавать свои собственные миры. Она согласилась, но с условием, что ее предмет я все же сдам «на отлично», буду заниматься в специальном кружке и посещать семинары. Историю я не любил, но в исполнении бабушки она оживала и будоражила ум. Поэтому я учил ее, представляя, что это ба рассказывает какие-то исторические факты в присущей ей манере. В университете уже я старался присматривать за другом, таскаясь за ним на дурацкие вечеринки, чтобы он ни во что не вляпался. Только ступил в квартиру, как завибрировал телефон. Я выключил звук, чтобы не пугаться каждого звонка. Почему-то теперь прежде любимая мелодия напоминала о болезни бабушки. – Дэн? – раздалось в трубке. – Думал, не услышу тебя до завтра, – нервно ответил я и облегченно выдохнул, отбросив опасения, что мобильный звонил снова из-за ба. – Эли слила меня! – возбужденно кричал друг. – Что за девушка, ты представляешь? Ты ушел, не прошло и пяти минут, как и она умчалась домой. – Хоть у кого-то есть мозги, – пробормотал я, улыбнувшись. Я прошел в коридор, разулся и направился в комнату. Оглядев залитое закатным солнцем помещение, включил кофеварку. Митсон тем временем сопел в трубку. Значит, Фил Элишке не так интересен, как она хотела показать. У меня снова появился шанс, раз Фил обломался. Я ликовал, чувствуя зуд в руках и ногах. Грудь распирало, словно сердце увеличилось в размерах. – Мозги? Твой сарказм неуместен. Но, черт возьми, она стала для меня только желаннее. Так мне еще не отказывали. Я закатил глаза. Кому как не мне это знать? – Кстати, она расспрашивала о тебе. Не настойчиво, но все же я выложил ей немного о нашем знакомстве в детстве. Не знаю, как так получилось. Зато ты, брат, заработал несколько очков в ее глазах. – Ну да. Несколько очков жалости. Зачем вообще нужно было об этом трепаться? Я сделал себе кофе и оставил на столе, чтобы остыл. И снова ощутил яркий стыд, вспоминая, как меня били мальчишки на том злополучном школьном дворе. Скривился, злясь на себя за это чувство и на Фила за то, что впервые он выболтал мои детские тайны. Я часто задышал, ощущая пульсацию в горле. – Прости, само вышло. Ты… Ты в порядке? Что с миссис Чейз? Выкладывай! Я громко сглотнул ком и прикрыл глаза, уговаривая себя не паниковать всякий раз, как думаю о бабушке. – Все плохо. У нее снова случился приступ. Доктор Бронс настаивает на более сильных препаратах, просит подписать разрешение на это. – Мне жаль, Дэн. Правда! Она идеальная бабушка. – Знаю! Мне тоже. Ты извини, мне сейчас нужно почитать документы по этому случаю. Я не хотел болтать. Горло сдавил новый спазм. Будто до этого болезнь не была настолько реальной, а после моих слов стала. – Хочешь, я приеду? – Нет. Но спасибо. До завтра. Я сполз по дивану на пол и обнял колени, прислонив телефон ко лбу. Что мне делать? Обдумав все за и против, решил все-таки купить билеты на самолет после того, как прочитаю послание от ба. Следующие несколько дней прошли в ожидании писем. Элишка и правда выказывала заинтересованность мной, но уже второй день как я бегал от нее, словно олень от охотника, петляя по многочисленным коридорам «Баррандова». Фил, конечно же, заметил мои маневры. – Ты чего прячешься от девушки? Помнится, когда мы гуляли, ты был счастлив заполучить ее внимание. – Я пока не могу. Жду писем от ба и нет настроения. Мой голос дрогнул от вранья, но друг посчитал, что это от тревоги за родственницу, потому что взгляд у него сделался сочувствующий. – В Дом Фауста уже ходил? – Нет, – снова соврал я. – Как прочитаю, что написала ба, тогда. – А почему просто не позвонишь ей? – недоумевал Фил. – Да не берет она трубку! А сто раз названивать доктору Бронсу я считаю слишком навязчивым. Когда пытался вчера, у него как раз был сеанс психотерапии. Я теперь уже по-настоящему взволнованно махал руками, объясняя это. – Пока жду. Фил так нахмурился, что между бровей остались заломы. – Странно это все. Дождись писем – и, если не дозвонишься до миссис Чейз, отпрашивайся у главного и слетай домой. – Так и сделаю. Настала пятница, и я, отбыв положенное время на съемках, уехал за письмами. Служебную машину я брал не каждый день, иногда катаясь на метро и автобусах, чтобы лучше проникнуться местной атмосферой. Но сегодня как раз тот случай, когда авто было единственным вариантом. Аэропорт Вацлава Гавела являлся для меня непостижимым феноменом. Огромный, где-то на двадцать футбольных полей, он встречал и провожал сотни рейсов в сутки. Кажется, такая громадина должна полниться шумом, но нет – зайдя внутрь, ты погружаешься в тишину. Чисто и малолюдно, словно он работает только для тебя одного. Я понимал, что за организацией рейсов и потока людей следила толпа специалистов, но восхищался подобным эффектом еще при первом посещении. Объявили рейс, и я застыл возле импровизированного коридора, который создавали турникеты с протянутыми через них черными лентами. Ученика доктора Бронса я узнал сразу же. Мы виделись в пансионате, когда я навещал ба перед отъездом. – Дэниэль? – он махнул рукой, второй держа сынишку лет пяти, а из-за его плеча выглядывала симпатичная полненькая девушка, видимо, его жена. – Здравствуйте! – Сейчас, – он порылся в рюкзаке, выудил три чуть примятых конверта и протянул их мне. – Спасибо. – Только не принимайте написанное вашей родственницей близко к сердцу, – зачем-то предупредил он. Я было хотел перебить его, но он опередил: – Нет-нет, я не читал. Но знаю, что люди с подобным расстройством склонны к выдумкам. Я кивнул, в душе несогласный, что ба могла написать бред. Попрощавшись, я поспешил домой, то и дело отрывая взгляд от дороги и косясь на конверты, лежащие на пассажирском сиденье. Залетел в квартиру и осадил сам себя. Почему-то когда дело касалось моей семьи, я дрожал и нервничал как истеричка. Заставил себя не спеша снять обувь, переодеться и принять душ. Стоя под горячими струями воды, которая разбивалась на миллионы капель, сталкиваясь с телом, зачерпнул горсть соли для ванны с запахом мяты и лайма. Намочил ее и поднес к носу, вдыхая успокаивающий аромат. Большинство людей пили бы успокоительные, но меня вполне приводила в норму соль. Аккуратно вскрыв три конверта, решил не спешить и читать по очереди. На каждом стоял порядковый номер. Взгляд зацепился за первые строки, и я полностью погрузился в письма. «Дорогой мой мальчик. Знаю, ты считаешь меня выжившей из ума старухой, но это не так. Я лишь хотела уберечь от страшной судьбы, которая тебе предначертана. В то, что напишу дальше, трудно поверить, но ты постарайся! Ты знаешь, сколько книг и легенд написано о твоем предке – докторе Фаусте. Якобы он был чернокнижником, алхимиком и магом, что продал душу дьяволу и вынужден был служить ему вечно. Мой мальчик, частично это правда. Частично потому, что Фауст обладал гениальным умом и смог избежать служения темным силам. Осталась одна лазейка, которую он не учел, а может, не хотел просчитывать на поколения вперед. Его потомки не обязаны дьяволу, но подвержены его влиянию. Семья Фауст может служить темному ангелу и наделена частичкой сверхъестественных сил. Мы способны видеть то, что недоступно обычным смертным – как проводники и усилители темных сил в мире живых. Поэтому будь осторожен. Тебе двадцать один, а это значит, что искушение уже началось. Борись, прошу тебя, борись! Ты лучше того, каким ты себя видишь во снах. Прости, что не рассказала раньше. После всего, что ты пережил, я не хотела рушить твою жизнь и не думала, что нас все-таки найдут. Писать и звонить мне не нужно. Сейчас ты не веришь, но обязательно найди способ прочитать письма два и три. Будь сильным и ни за что, повторяю, ни за что не уезжай из Праги!» – Что за бред, бабушка? – ошеломленно выдохнул я, потерев уставшие глаза. Развернув следующие два листа бумаги, я вообще ничего не понял. Бумага, испещренная знаками, походила бы на древний свиток, если бы послание не было написано современной гелевой ручкой. Загадочные символы были похожи и на китайские иероглифы, и на клинопись одновременно. Они слишком четко начертаны, не дрожащей рукой пожилой женщины. Может, это писала не она? – Почему мне нельзя уезжать из Праги, ба? – в голос спросил я, дергая крест на серьге. Черт! Черт! Черт! Что все это значит? Бабушка реально сошла с ума? Какие проводники, какие темные силы? Она же историк, прагматик и вообще атеистка. Мне хотелось сейчас же купить билет на самолет и, вернувшись в ЛА, расспросить ее обо всем. Но ее состояние и этот строгий наказ не прилетать… Я не мог его нарушить. Или это какая-то игра? Не выдержав, я набрал доктора Бронса, но мне ответила лишь голосовая почта, сообщившая, что в данный момент он не может говорить. Точно! Хотя нет. Разница во времени девять часов, у них сейчас одиннадцать утра. «Наверное, на сеансе с пациентом», – решил я и позвонил бабушке, но абонент оказался недоступен. Прокручивая в голове строки из письма, я лег на диван. Снова перечитал первое письмо, пытаясь разгадать, что же имела в виду моя родственница, и не заметил, как провалился в сон. Ночью вернулась рыжая красотка. Сновидение и реальность перемешались. Сегодня она указывала рукой на зеркало, в котором, словно старый фильм, крутились события прошлого, может, даже другого века. Отражение показывало часть мрачного кабинета с резными стульями и парчовыми шторами. Я видел шкаф без дверей, в котором стояли банки с неизвестным мне содержимым. Колбы, лампады. Множество мелких склянок с надписями на латыни на этикетках. Я даже слышал шум цокота копыт, который раздавался по брусчатке рядом с полуоткрытым окном. – Пан Фауст, желаете чего-то еще? – откуда-то из темноты кабинета подобострастно спросили мужчину в костюме эпохи Возрождения. У него были темные вьющиеся волосы, собранные в хвост, и аккуратная бородка. Очевидно, я видел именно Фауста, потому что запомнил его лицо на гравюрах и старых портретах в книгах бабушкиной библиотеки. Тот мужчина в зеркале был похож на него.