Изабель Тренажерный зал отеля пуст, что радует, потому что я не могу набрать достаточное количество километров на стационарном велосипеде. В голове полный бардак. Я все время вспоминаю прошлую ночь и то, что это было совершенно безумно. Я позволила другому мужчине опуститься на меня, пока мой муж наблюдал за этим. Я, наверное, сумасшедшая, потому что это не то, чем занимаются нормальные двадцатисемилетние женщины — и получают от этого огромное удовольствие. Мне должно быть стыдно за те мысли, которые сегодня бушуют в моей голове. Например, о том, что Дрейк целуется не так, как Хантер. Как по-другому ощущается его рот с чуть более пухлыми губами. Как по-другому ощущается его рот там, внизу. Не лучше и не хуже… просто другой. Я давно так сильно не кончала. Я бы никогда не сделала этого, если бы Хантер буквально не сказал нам — никогда. Но Боже… я рада, что он это сделал. Я преодолеваю восьмую милю на велосипеде, когда дверь в зал открывается, и я оборачиваюсь, заметив, что это Дрейк. Я быстро вытаскиваю наушники и замедляю темп езды на велосипеде. — Привет, — бормочу я. — Привет, — отвечает он. — Он работает, так что я решил потренироваться. Я киваю с натянутой улыбкой. Неделю назад я бы неуместно пошутила над Дрейком, может быть, что-нибудь о том, что он много тренируется, но сейчас я не могу так шутить. После вчерашнего вечера я не могу сделать или сказать что-то рядом с ним, чтобы не чувствовать себя неловко и напряженно. Он неловко ковыляет к весам, а я изо всех сил стараюсь вести себя естественно, но это невозможно. Я ненавижу это. Ненавижу, что мы больше не мы, а я любила нас. Давайте будем честными — Дрейк тоже мой лучший друг, даже если мы не говорим об этом так, как он и Хантер. У меня нет близких подруг, только несколько дружеских знакомых. Дрейк — тот парень, с которым я хочу проводить выходные, приглашать в кино, пить с ним и сидеть, ничего не делая, по крайней мере, он был таким до того, как стало неловко. И какой бы замечательной ни была прошлая ночь, я бы предпочла вернуть ту дружбу, а не эту. Он, должно быть, тоже это чувствует, потому что быстро поворачивается ко мне лицом и говорит: — Мне кажется, или сейчас все очень неловко? Я быстро качаю головой. — Дело не только в тебе, Дрейк. Сейчас все очень неловко. — Я ненавижу это. Может, мы просто поговорим об этом, и все вернется на круги своя? — Пожалуйста, — соглашаюсь я. — Хорошо…, — говорит он, позволяя своему голосу затянуться в тишину. Я полагаю, что это та часть, где мы действительно говорим о третьей базе, которую мы обошли прошлой ночью, но это, очевидно, не так просто. — Ты уверена, что не против? — спрашивает он. Его ярко-голубые глаза сфокусированы на моем лице с теплотой и заботой, и я просто люблю его за это. Как такой милый и чувствительный человек может быть не предан никому? — Я не против, если только это не сделает наши отношения странными. — Я тоже. — Значит, вчера все было хорошо? — спрашиваю я деликатно, как будто мне нужно, чтобы он подтвердил, что то, что он съел меня, было всем, чего он только мог пожелать. Но спрашивать об этом как-то нелепо. — Прошлая ночь была потрясающей, — отвечает он, и я чувствую, как у меня в животе порхают бабочки. — Это было… — Боже, это так странно, — добавляет он, и я смеюсь. — Наверное, не так странно, как обниматься, — отвечаю я, пытаясь разрядить густое, плотное напряжение. — Да ладно тебе, — шутит он, толкая меня в плечо. — Ты отлично умеешь обниматься. — И ты тоже! Мы должны были обниматься все это время. Он смеется. — Обычно я не очень люблю обниматься. — Ну, оказывается, твои мускулистые бицепсы — отличные подушки. Улыбаясь, он разминает их, и я закатываю глаза. — Эти подушки? — Прекрати, ты выпендриваешься, — поддразниваю я его, и вот так… мы снова мы. Ну, в основном. Неловкость все еще присутствует, но, по крайней мере, мы можем шутить и обходить те моменты, которые вызывают у нас дискомфорт, например, тот факт, что прошлой ночью он буквально просовывал свой язык в мою киску. Боже, зачем я только напомнила себе об этом? К счастью, он переходит к гирям у стены, и мне удается скрыть свой румянец за покрасневшими от тренировки щеками. — Знаешь… — говорит он, беря в руки штангу, — нам, наверное, стоит завести какие-то правила. Может быть, это поможет нам разделить все, чтобы не было слишком странно. — Это отличная идея, — отвечаю я. — Что ты имеешь в виду? — Ну… — Он на мгновение задумывается, скручивая гири как ни в чем не бывало. — Во-первых, мы с тобой ничего не сможем сделать, если рядом не будет Хантера. — Очевидно, — отвечаю я. — И все должно быть по обоюдному согласию. Если ты хочешь, чтобы это прекратилось, просто скажи… намасте. Я смеюсь. — Это должно быть моим безопасным словом? — Да, почему бы и нет? — Это буквально худшее безопасное слово, которое я когда-либо слышала. — Хорошо. Тогда ты его не забудешь. — Он ставит штангу обратно на стойку. — И я надеюсь, что тебе никогда не понадобится его использовать, — добавляет он. Улыбка появляется на моих губах, когда я набираю скорость на своем велосипеде. Неужели он только что признался, что надеется, что я захочу заняться с ним сексом, и неужели он хотел сказать именно это? После долгого, напряженного момента он поворачивается ко мне. — Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать… Я надеюсь, что ты никогда не будешь чувствовать себя неловко… — Я знаю, что ты имел в виду, Дрейк. — Я улыбаюсь, и это заставляет его улыбнуться, прикусив нижнюю губу, когда он отворачивается. Яркая, зубастая ухмылка растягивается по его лицу, и она буквально греет мне живот. У Дрейка самая лучшая улыбка, которая, я уверена, сводит с ума всех женщин. — Мы должны использовать защиту. Каждый раз. — Я на…, — начинаю я, но он поднимает руку. — Я не хочу, чтобы все стало еще сложнее, чем нужно. Я хочу использовать защиту. Я закрываю рот. — Если ты этого хочешь, я не против. Проходит несколько тихих минут, прежде чем я добавляю: — А Хантер должен просто… наблюдать, верно? Ты же не хочешь, чтобы он… вмешивался? Дрейк поднимает голову и смотрит на меня, его бровь изогнута дугой. — Я не возражаю. А ты? Мой рот открывается. — Нет, я не против. Я просто подумала… — Я не думаю, что это должно быть правилом, — добавляет он, возвращаясь к весам. Кажется, что он специально избегает зрительного контакта. Неужели этот вопрос заставил его почувствовать себя неловко? Я просто предположила, что Хантер — его друг и хочет заниматься только потому, что ему хочется посмотреть, и если Дрейк скажет, что он не может участвовать, это будет проще. Мы пытаемся избежать неловкости, но Дрейк, кажется, почти… хочет, чтобы Хантер участвовал. Я не могу перестать думать об этом, когда заканчиваю десятую милю на велосипеде. Я знаю, что Дрейк время от времени спит с мужчинами, и Хантер всегда поддерживал его, но я заметила, что, похоже, ему это не нравится. Всякий раз, когда Дрейк рассказывал о мужчине, с которым он переспал, Хантер сжимал челюсть и менял тему. И я никогда не замечала никаких признаков влечения между ними. Так почему же он вдруг стал поощрять Хантера присоединиться к ним? Дрейк сейчас делает приседания с длинной штангой, накинутой на плечи. Я замечаю, как он морщится при каждом опускании, как поджимает ногу, когда встает. — Ты в порядке? — спрашиваю я. — Да, просто подколенные сухожилия напряжены до предела. Он ставит штангу обратно на стойку и потирает заднюю часть ноги. — Давай я помогу тебе их размять. Я спрыгиваю с велосипеда и беру коврик из угла, расстилаю его на полу между нами. — Ты не обязан этого делать, — отвечает он, и я наклоняю голову в его сторону. — Это буквально моя работа. Давай. Вздохнув, он опускается на коврик и садится, вытянув ноги. — Ложись. — Не делай мне больно, — игриво отвечает он. — Не обещаю.