— Какое ещё имущество? Всё конфисковано. — Всё, да не всё. Ваш муж на вас квартиру переписал, и счёт в банке открыл на кругленькую сумму. Понимал, что рано или поздно его могут взять за жопу. Вот и подстраховался. Но вы мне ещё в одном деле нужны, — смотрит загадочно. — Но это после. Вам отдохнуть надо. Я вас к себе отвезу. — В смысле — к себе? Меня не сам факт пребывания в его квартире страшит, а скорее, как его женщина к этому отнесётся. — Так будет лучше. — А ваша девушка? Она не будет против? — Какая ещё девушка? — удивлённо. — На заливе вы мне говорили, что у вас есть любимая девушка…- напоминаю. Матерится беззвучно. — Она ничего не узнает. Её нет в городе, — видно, что лжёт. Не дождалась? Значит, не любила. Я жду нашей встречи с Морозовым. Кстати… — А можно мне вернуть мою сим-карту? Я хочу Глебу позвонить. Тарас растерянно отводит глаза в сторону. — Что случилось? Только не врите, пожалуйста! — приподнимаюсь, и тут же сажусь обратно. Голова резко закружилась. — Вы до него не дозвонитесь. Он вне зоны доступа, — увиливает от ответа. — Что с ним? Где он, что недоступен? — меня бросает в жар, я на грани обморока. — Оля, не стоит. Вам плохо, — присаживается рядом на корточки. — Дышите глубже. И я вдыхаю. Но не успокаиваюсь. — Ответьте на мой вопрос, — прошу со слезами. — Он в Сирии. На базе спецназа. Там нельзя пользоваться обычными телефонами. От его слов меня начинает покидать сознание. Это же… Где… Там люди гибнут… Я видела в новостях… Держись, Оля! Не время отключаться. — Как он туда попал? Почему? — Аксёнов сказал ему, что вы умерли. Вот у парня планку и сорвало. Он же не знает, что мы так специально сказали. — Вот и исправьте эту ошибку, — с тихим рыком на него. — Сделайте так, чтобы он вернулся и узнал правду. — Это не в моих возможностях… — А вы постарайтесь. У вас хорошие связи. — Я попробую. Но не гарантирую успеха. — Нет, вы мне его должны гарантировать! Иначе я сейчас вернусь в зал суда и скажу, что всё ранее мной сказанное — ложь, а вы на меня давили и заставляли врать. — Вас будут судить за дачу ложных показаний. — И пусть! — Ладно! — поднимает руки. — Я сделаю. Но надолго его вернуть не получится. У него контракт на год. — Тогда пошевелите своим серым веществом, — стучу пальцем по его лбу. — И придумайте, как решить эту проблему. Он только обречённо вздыхает, соглашаясь. * * * — Проходите, — Тарас пропускает меня в небольшую комнату. Несколько мониторов на столе, за которыми наблюдает мужчина в черном костюме. Взгляд притягивает картинка на экране. Алексей, прикованный наручниками к столу в комнате допроса. Меня сразу память отбрасывает на несколько месяцев назад, когда меня вот так же допрашивали. Только оков на мне не было. Я не понимаю, зачем меня сюда привезли. — И что мне делать? — Сидеть и смотреть, пока я вас не позову, — Тарас надавливает на плечи, усаживая в кресло на колёсиках. — Думаете, он примет меня за привидение? — Нет. Я думаю, что ваше появление развяжет ему язык. Он на грани нервного срыва. Видите, как дёргается? — показывает на Аксенова. Он действительно спокойно не может сидеть на месте, переставляет ноги всё время и крутит руками. Тарас уходит в комнату допроса. Слушаю их разговор. Алексей ничего не говорит, делает вид, что ни в чём не виноват. В какой-то момент Шип делает взмах рукой, и мужчина, сидящий рядом, заговаривает: — Вас вызывают. — Туда? — немного неспокойно. — Я провожу, — открывает дверь. У меня сердце начинает бешено колотиться. Аксёнов сначала немеет, увидев меня, а потом истерически смеётся. — Ты же подставил меня, капитан, — злобно скалится, подаваясь вперёд. — Подписал смертный приговор. На лице Шипа вырисовывается торжественная ухмылка. — Ну, так исповедуйся. Зачем грехи с собой на тот свет тащить? — А ты не батюшка, чтобы мне их отпускать. — Нет. Но обеспечить тебе спокойную отсидку могу. Ты же хочешь увидеть своего сына здоровым? Мышцы на лице Аксёнова дернулись. Леденящий взгляд в мою сторону. — Хрен с вами… Спрашивай.