Хотелось ринуться сразу во всех направлениях: к Людмиле, к Галине, к Карапету Ашотовичу и, конечно, к Марине… К ней сильнее всего. «Сначала к Сасуняну, — решила Далила, — пока все пути ведут только к нему». Она впрыгнула в «Форд» и понеслась. Глава 19 Примерное направление Самсонова знала из рассказов подруги, а уточнила адрес у самого Сасуняна: по сотовому сообщила, что едет к нему. Карапет Ашотович не удивился и даже сказал: — Отлично, сегодня сам к вам собирался. — Даже так? — удивилась она. — Возникли проблемы. — А что вас беспокоит? — нетерпеливо поинтересовалась Далила, презрев собственные привычки. Торопить события — не в ее правилах: приедет — узнает. Телефон не для длительных переговоров — так считала она. Тем более что разговор намечался серьезный, нетелефонный. Сасунян ответил коротко: — Меня беспокоит жена. У Далилы засосало под ложечкой, но от дальнейших расспросов она воздержалась. Зато при встрече, едва поздоровавшись, тревожно спросила: — Карапет Ашотович, что происходит с Людмилой? Сасунян лишь развел руками: — Сам не пойму. Об этом вас и хотел спросить. Она странная. Даже дочка уже замечает. Видели, как она за нос себя таскает? А глаз? Левый глаз у Людмилы дергается постоянно. По сути, не меня, а ее надо лечить. Вы бы с ней поработали. — А в чем дело? — испугалась Далила, не ожидавшая такой просьбы. — Нос и глаз — это нервное, но вроде бы есть причина. Сасунян отмахнулся: — Я так не считаю. Что за причина? — Простите, но вынуждена напомнить. Ваши измены. Чем не причина? — К моим изменам Людмила привыкла, а вот с тех пор, как погиб Михаил, супругу свою не узнаю. Раньше рот у нее не закрывался, а теперь все молчит. А порой так на меня посмотрит, что волосы дыбом встают. Стыдно признаться, но родную жену боюсь. А на днях у меня знаете что спросила? Вопрос прозвучал риторически, но Карапет Ашотович сделал паузу, задумчиво уставившись на Далилу. Она, приглашая его продолжить, пожала плечами: — Откуда мне знать. Он грустно признался: — Спросила меня: «А что теперь с фабрикой Калоева будет?» Я ответил, что фабрика Марине достанется. «Ага, — говорит, — все Марине, Михаил о жене позаботился, а ты? Как ты о нас позаботился? Что нам с дочкой останется, если вдруг случится беда?» — Какая беда? — насторожилась Далила. Сасунян отмахнулся: — А кто ее знает? Спросить не рискнул. — Жаль. И что вы ответили? — Как есть, так и сказал. Калоев ни о ком не заботился. Марина — жена, ей все по закону и отойдет. — И что же Людмила? — Я тоже, кричит, жена, а толку? Что мне отойдет? И в слезы. Закончилось все истерикой. Раньше не было у нее истерик. Оптимистка она. Далила вздохнула: — Знаю. И как вы поступили? — Пришлось ее успокаивать. — Что же вы ей сказали? — поинтересовалась Далила. Карапет Ашотович, вдруг краснея, признался: — Да глупость сказал, что, пока ты моя жена, ни о чем не беспокойся. Самсонова подытожила, осуждающе покачав головой: — Да-а, уклончиво как-то у вас получилось. Будто не понимаете, чего Людмила боится. — Да понимаю я все, — с досадой махнул рукой Сасунян, — а что было делать? Врать не хочу, а правду ей говорить даже опасно. — Почему опасно? — Да черт ее знает, на что она пойдет сгоряча. — Даже так? — Да. Порой мне кажется, что Людмила и Марину может убить. Далила вспыхнула: — При чем здесь Марина? Почему «и Марину»? Что вы этим хотите сказать? Сасунян побледнел: — Что хочу этим сказать? На всякий случай, лучше я промолчу. Самсонова огорчилась: — Не доверяете? И напомнила: — Я подруга ее, я Людмилу люблю. — Любите? Карапет Ашотович изучающе уставился на Далилу и, рубанув воздух рукой, вдруг закричал: — Ладно, вам я скажу! Все скажу! Но смотрите, не пожалейте потом! — Не пожалею. — Хорошо! Люська чокнулась, понимаете? — рявкнул он. Самсонова потрясла головой: — Не понимаю. — С ума моя Люська сошла! Не фигурально, по-настоящему. Воет она по ночам… — Воет? — отшатнулась Далила. Сасунян показал: — У-уу!