«Опять в блажную решила поиграть?» – насупился Микула. – Муж велит мне ехать к Новому Торгу, – с видимым спокойствием проговорила Дарья, – в дом дядьки своего. Евпраксия не пошевелила даже бровью. – Так, коли сами решили, у стариков совета не спросив, чего вам теперь от меня надобно? – фыркнула она. – А ничего, – взвилась Дарья, тоже горделиво выпрямляя стан, – мне от тебя уже ничего не надобно. Может, и было когда, так быльем поросло. Просто пришла сказаться, что уезжаю и Михалку с собой увожу. – Еду пусть мне в горницу снесут, – развернулась к ней спиной Евпраксия и зашаркала прочь. – Карга упрямая, – прорычал ей вслед Микула. – Кто ж об ней заботиться станет? – всхлипнула Дарена. – Дряхлая уж совсем. – Приставлю кого надо, не тревожься. – Зачем я вспылила? – огорченно смахнула сорвавшуюся слезу Дарья. – Не надо было так. Гордыня дурная, ведь не увидимся больше. – Ну, ничего ты такого-то и не сказала, – обнял ее Микула, целуя в макушку. – Пойдем, тоже потрапезничаем. Ночь быстро истончалась, медленно сползая к окоему. Еще немного, и надо будет вставать и спешно выезжать за ограду, пока не пробудился народ. Утечь незаметно, как крадутся воры, но что же делать? Против воли Микулы Дарья пойти не могла. Он хотел, чтобы она осталась жить. А сможет ли она жить без него? Дарья цеплялась за мужа, вдыхала его запах, терлась щекой о сильное плечо. Еще чуть-чуть, еще немного, и судьба снова их разведет. Становилось страшно, тоскливо, уныло. А уныние – тяжкий грех. Все собрано: припасы, корм для лошадей. Готовились выехать в дорогу два десятка ратников под рукой Вадима, из нарочитого сотника сразу превратившегося всего лишь в десятского. Из своих Дарья выбрала верных гридей – Фрола да Якушку, остальные пусть стоят плечом к плечу за родной Гороховец. Тетка настаивала тоже отрядить ратников, но Микула отчего-то резко выступил против. «Оно и понятно, каждый воин на счету, – рассудила Дарья, – и так много с собой забираю». И все же, поразмыслив, Микула добавил в усиление обоза пару боевых холопов и верткого Ратшу. – Как же ты без денщика? Оставь при себе, – убеждала Дарья. – Он шустрый, где надобно извернется, а Вадим уж больно тугодум, – объяснил Микула, – ну и свой интерес у Ратши есть, все уши мне прожужжал, пускай едет. – Какой интерес? – не поняла Дарья. – Должно, зазноба в Торжке? Микула ничего не ответил, лишь потрепал ее по шелковистым волосам. Все, пора. Микула поднялся первым. Дарья обряжалась как во сне, все происходящее казалось дурным сновидением. Хнычущего сонного Михалку вынесла на руках Вторица. Не хотела Дарья, да пришлось брать нелюбимую няньку с собой, только Вторица умела гасить капризы и быстро успокаивать маленького княжича. – Мы к матушке, да? – крутил головой Михалко в поисках поддержки. – На лошадках кататься, в саночках, – ворковала нянька, всовывая медовый пряник, чтобы подсластить скисшее настроение воспитанника. Рядом на еще темном дворе стоял Ярослав, он с тоской смотрел, как уезжают близкие. Знал, что если хорошенько попроситься, то возьмут и его, но крепился. Нельзя, он же взрослый, князь, правитель крепкого града. Микула, подошел, положил Ярославу руку на плечо: – Я в ловчей стороже броню отца твоего нашел. Кузнецам отдам, они укоротят, впору тебе будет. Ярослав не смог сдержать восхищенного возгласа и тут же устыдился, не пристало так-то князю себя выставлять. Ярослав расправил плечи, сдвинул брови, да Дарья испортила всю солидность, сгребла в объятья, зацеловала. Пришлось терпеть, ну, что с бабы возьмешь. А Даренке так уж хотелось позвать с собой и Павлушу, завернуть вместе с Михалкой в теплые шкуры и умчать прочь, но нельзя, то даже она понимала, обливаясь в душе слезами. – Да, может, я заеду во Владимир, позову с собой Солошу с Евфимией, Михайлушка будет рад? – робко попросила она у мужа. – Какая Солоша, какой Владимир?! – резко отозвался Микула. – Окольными путями до Торжка и никуда более, да нигде не задерживаться! А Вадим проследит. – Но… – Все я сказал. Отрезал, так отрезал. В другое время Дарья настырно пободалась бы еще, не тот нрав, чтоб легко смиряться, но ссориться с любимым сейчас не хотелось... И уезжать не хотелось, насмотреться в желтые сентябрьские очи не получалось, и все плыло в круговерти надвигающейся разлуки. Дедята с Беренеей благословили Дарью вместо бабки, Беренея всунула названной дочери ладанку, спешно нашептывая молитву. Матрена, утирая слезы, придирчиво оглядывала сани и пожитки, все ли хорошо уложено, ничего ли не забыли, кто ж еще доглядит? – Пора, – глянув в небо, первой напомнила тетка, что начинает быстро светать. Пора?! – Ты же приедешь за мной? Приедешь? – уцепилась Дарья за кожух мужа. – Приеду, – сухими губами проговорил Микула. – Поклянись. – Ни к чему, сказал же – приеду, – и задумавшись, – ладно, клянусь. Обязательно приеду. – Вот и ладно, вот и спокойно мне. Микула быстро чмокнул жену в щеку. Дарья перекрестила его и запрыгнула в сани, где уже настелила теплую овчину Устя, ожидая хозяйку. – Трогай, – гаркнул Ратша возничему. – С Богом, – начали все крестить обоз. Полозья легко заскользили по утоптанному насту. – Даренушка! Даренка! – морозный воздух донес скрипучий голос Евпраксии. Старая княгиня в распахнутой шубе одиноко стояла на пороге терема. – Стой! – Дарья спрыгнула с саней и, подбирая подол, побежала к бабке. – Ну, что же ты не запахнулась, простудиться же можно? – начала она как малое дитя кутать Евпраксию. – Благословляю, благословляю, – без конца крестила бабка. – Женитесь, дети мои, женитесь. Ты только, Елица, не гневайся на меня, сыночка моего не губи. Один он у меня. – Бабушка, это ж я, Дарья, Дарена, – беспокойно оглядела бабку Дарья. – Даренушка, поезжай, поезжай. Ветер хватал за щеки, превращая горячие слезы в льдинки. «Что я натворила, что натворила!» – беспощадно крутилось в голове. «Господи, спаси их, спаси! – летело в бездонное зимнее небо. – Спаси его». Глава XXXIV. Не оборачиваться Дорога все еще была знакомой, Дарья ездила по ней несколько раз к Златоверхому Владимиру, только сейчас следовало, доехав до Стародуба, повернуть к Суздалю и обойти стольный град стороной. Вадим вел обоз пока неспешно, берег лошадей, и от этой медлительности нестерпимо хотелось сбежать назад. Дарья держала себя из последних сил, чтобы не оглядываться. Выбор сделан, назад пути нет. Даже Михалко, казалось, все понял, перестал канючить, перебравшись к Дарене в сани, затерся между ней и Устиньей, положив сестре голову на колени. Дарья гладила его по плечу, а сама пробегала рассеянным взором по верхушкам седых елей. Устя, чувствуя общее напряжение, болтала о том о сем, ярко описывала жизнь в Новом Торге, словно там уже бывала: улицы, торговые ряды, храмы с золотыми куполами и неприступные обледенелые рвы, спускающиеся к малой Тверце. Дарья лишь согласно кивала, не слушая. – А еще, светлый княжич, там медовыми ковригами потчуют и… – вдруг Устя оборвала саму себя, нахмурившись: – А этому-то что здесь надобно? – Кому-кому, где? – сразу столбиком вскинулся Михалко. – Кому, Устя? – Да вон тому, петуху, не дощипанному, – насуплено поговорила девушка, указывая рукой. Параллельно обозу на запряженных в тощую лошадку санях ехал не кто иной, как дьяк Терентий, за ним прижавшись друг к дружке сидели худощавая матушка и две курносые сестрицы-близняшки лет двенадцати. Позади были приторочены скромные пожитки. Лошадка Терентия стала сближаться с обозом, словно они двигались вместе. Дьяка не отгоняли, так как хорошо знали, а может его сам Мирошкинич вдогонку отрядил, уж больно уверенно правил Терешка. – Вадим Нилыч, – окликнула Дарья сотника, – вели остановить, потолковать с этим ухарем надобно. Обоз послушно встал. – Куда путь держишь, Тереша? В Стародуб собрался али во Владимир? – насмешливо проговорила Дарья. – Славный ватаман Микула Мирошкинич вслед тебе, милостивая ватаманша, направил, чтоб грамотный человек при тебе был, – с чувством собственного достоинства проговорил Терентий, кланяясь и явно рисуясь перед Устей. Дарья чуть опешила от своего нового прозвания, такое уж чудное. – Врешь, пес, – неожиданно втиснул свою лошадь между саней Ратша, – мы грамоте и сами обучены. – Да к чему мне врать, – бурно возмутился Терентий, – с места вон пришлось срываться, бросить все нажитое, семейство с собой тянуть. Только служба, она важнее, я всегда службу исправно несу, – он снова из-за лошади Ратши попытался посмотреть на Устю. – Не мог его хозяин отрядить, – склоняясь к саням, громко зашептал Дарье Ратша, – самозванно хочет притереться.