* * * Кошмар начался прямо с утра. На рассвете я обнаружила под дверью продрогшего и промерзшего мальчишку. Зубами он так стучал, что я сквозь сон услышала. Малек безмозглый! И все же… Любит он этого Шаронера, любит. Видно же. Ведь мог бы пойти, да проспать где, ан нет! Судя по промерзлости, сидел всю ночь у моего дома, вокруг ходил, в окна заглянуть пытался – кстати, заведомо бесполезное дело. Первой моей покупкой стали плотные и тяжелые шторы, через которые никто и ничего не увидит, хоть ты голой пляши. Пришлось открыть дверь и втащить мальчишку внутрь. Пакость малолетняя! Это ж надо себя так довести! Если б еще часа два просидел, мне бы его пришлось своим даром лечить, и кто знает, что бы он понял! Я ругалась, растирая его винными выморозками, ругалась, заливая в мальчишку настойки, ругалась, заворачивая его в теплые шерстяные одеяла и укладывая третьим к болящим товарищам. Да так душевно, что портовый малек слушал меня, как песню. Сопляк тупой! Пара подзатыльников ему тоже перепала – для профилактики глупости. Авось, чего в голове прибавится! А ведь я и двух часов этой ночью не проспалаа-а-а-а-ууу. Придремать, что ли, в кресле? Так я и сделала, подумав, что если кто-то явится на рассвете и разбудит меня, убивать буду мучительно. И плевать на дар – это уже выше человеческих сил. Слава Сияющему, хоть жены пострадавших оказались умнее мальчишки. Мне удалось проспать малым не до восьми утра. Приходил молочник, оставил кувшинчик с молоком у калитки, не разбудив меня – у нас так бывало. Мы давно договорились, что если я сплю, он просто оставляет молоко, а деньги я ему отдам назавтра. Хоть и небогатый тут квартал, а и я не голытьба. Лекарь – это верное дело в руках. Ох, бабушка, какое ж тебе спасибо, что ты меня учиться наставляла. До сих пор твой голос помню. Все, все можно потерять. Был у тебя титул – и нету, был дом – и уйти пришлось, были деньги, власть, положение в обществе – все, все в один миг развеялось туманом. А вот то, что у тебя в голове, да в руках – то всегда с тобой останется. Всегда кусок хлеба принесет, с голоду не помрешь. Я когда-то еще улыбалась на эти бабушкины рассуждения… дурой была. Верно говорят, придет беда – узнаешь цену. И себе, и своей жизни, и своему опыту. Жестоко, но верно. В восемь утра проснулся Мэт Шаронер. – Где я!? Что со мной!? А глаза ясные, а выражение лица вполне бодрое, скоро бегать будет. Оно и неудивительно, я в него столько силы влила, что самой до сих пор тошно. Но надо поторопиться, пока он встать не попытался или головой подергать. Я хоть его и уложила на специальную деревянную лежанку, а все одно – ни к чему сейчас дергаться. – Лежите смирно, господин Шаронер. Вам пока вредно резко двигаться. Мужчина послушно скосил на меня глаза и замер, не шевеля ни рукой, ни ногой. – А вы кто? – Я Ветана, лекарка. Меня вчера позвали в порт, вас ящиком оглушило. Мэт напрягся, явно вспоминая. – Да, я не успел увернуться, меня в плечо ударило, и, кажется, по шее… Что со мной? – Ключица сломана, а так – повезло. Вы что помните? Мэт сдвигает брови. – Не помню. Ударило, сильно, помню, голова откинулась… все… Тогда, видимо, он перелом шеи и заполучил. Хорошо, что не помнит. – И все? – Д-да… – Меня вас лечить позвали, я сюда перенести приказала, решила ночь сама приглядеть, мало ли… – А почему вы?.. – Потому что ваш портовый лекарь нализался до потери памяти. Мэт опустил веки. Кивать лежа не получалось. – Понимаю. Спасибо, госпожа Ветана. – Работа у меня такая, – проворчала я. – Как вы себя чувствуете? – Не знаю. Голова болит. Я коснулась шеи мужчины, посчитала пульс. – Ничего страшного. Посмотрите на меня, теперь на свет, теперь опять на меня… Зрачок послушно расширяется, сужается, опять расширяется. Проверила на всякий случай оба зрачка. Отлично, сотрясения мозга нет. То ли и не было, то ли я ненароком вылечила, все возможно. – Голова кружится? – Н-нет… – Шея болит? – Немного… – Подвигайте руками, только несильно. Так, теперь ногами… Отлично! Мэт послушно выполнял все мои просьбы, а я с удовольствием наблюдала, как он двигается. А только подумать, что этот здоровый молодой мужчина мог на всю жизнь остаться парализованной колодой. А мог бы, обычный-то лекарь ничего бы сделать не смог, даже если и распознал бы болячку. Эх, вот ради таких минут и живешь на свете. – Сегодня вам бы еще не двигаться, а завтра домой пойдете. – Отлично! А я один?.. – Еще Нот Ренар. Но ему повезло куда как меньше. – Что случилось? – Ноги лишился, – я пожала плечами. Мэт аж дернулся. – А я… – Вам повезло. Но если будете дергаться, я за последствия не ручаюсь. Мужчина послушно застыл. – Скоро ваша жена прийти обещалась. И Шими – знаете такого? – Шими? Мальчишка? Малек? – Он самый. Глаза осторожненько скосите, вон в ту сторону. Мэт так и сделал и увидел кокон из одеял. При достаточном напряжении фантазии в нем можно было опознать Шими. Вихор точно его торчал. – Что с ним, госпожа Ветана? А сколько тревоги в голосе, а? Кажется, у мальчишки таки будет дом и семья. И заботливый отец. Бывает и такое. Прикипаешь к ребенку, и вовсе он уже даже не чужой, а почти твой собственный. Разве родство по крови имеет значение там, где есть родство по духу? – Все будет в порядке, – ворчливо отозвалась я. – Проснется и опять бегать буудет. Но я бы на вашем месте его выдрала. – За что? Мелкий паршивец уже не спал. Я посмотрела на него с угрозой. – За то, чтобы не подслушивал – раз. Чтобы не шлялся по ночам – два. И тем более не шлялся под чужими окнами – три. Переживал он, видите ли. А спокойно пойти, выспаться и прийти с утра никак не мог. Боялся, видимо, что я вас за ночь убью и съем.