Тимир все организует очень быстро. В маленькой комнате разбирают и составляют в угол стол и стулья, на пол кладутся тюфяки (даже не представляю, откуда он их взял), рядом, на табуреты ставятся кувшины с водой, в угол задвигается здоровущее кресло (мало ли, с кем-то сидеть придется), больные укладываются – и Тимир собирается откланяться. А вот Шими явно хочет остаться. – Госпожа Ветана, можно? Пожалуйста… Жалобное выражение на мордяхе тронуло бы даже камень, но я намного хуже. И свидетели мне ни к чему. – Нет. – Госпожа Ветана. Дядя Мэт… ну я… это… вы… По грязным щекам бегут две капельки слез. Темного крабом, довести портового малька до такого?! Тимир смотрит на меня. – Госпожа Ветана, может… Вздыхаю и даю слабину. – Ладно. Оставаться на ночь не надо, ночью я сама с ними посижу. А вот с утра приходи. Мне хоть пару часов подремать надо будет… – Я и ночью могу! – подскакивает Шими, понимая, что получил свое. Качаю головой. – Нет. В час ночной собаки рядом с ними лучше быть мне, а не тебе. Она зубастая… И я знала, о чем говорю. Есть такое поверье, что с трех до четырех утра – самое темное время ночи. Вот в это время и умирает большинство людей. За ними приходит смерть в образе большой черной собаки со светящимися белыми глазами, выгрызает душу из тела и уносит. А вот людей эта тварь боится, иногда ее можно отпугнуть, сидя рядом. И… что-то в этом поверье было. Мальчишка смотрит большими глазами, потом кивает. – А… вы ее видели? Треплю его по затылку, все-таки помощник, и не самый худший, но ничего не отвечаю. В глазах мальчишки любопытство мешается со страхом – и вверх берет благоразумие. Больше он ничего не спрашивает. Тимир обхватывает его за плечи и выводит за дверь. Все. Я одна, не считая раненых. Можно полежать хотя бы пять минут. Мои пять минут… Ложусь прямо на пол в спальне. От деревянных досок идет успокаивающее тепло, перед глазами коричневые прожилки на желтоватом фоне – я могу расслабиться. Я дома. Сейчас я пять минут полежу, а потом надо будет подняться, что-нибудь съесть и выпить. Мне предстоит бессонная и сложная ночь. А еще хорошо, что ни один лекарь этих двоих не осматривал. Иначе я бы точно не взялась за работу. Людей мне жалко, но свобода дороже. * * * Ни плотник, ни грузчик так и не приходят в себя до темноты. Зато прибегают их жены. – Госпожа Ветана! Первой на моем пороге оказывается жена Мэта. Молоденькая, очень симпатичная, этакая пухленькая блондиночка с ямочками на щечках и веснушками на красивом носике. Удерживаю ее, чтобы не бросилась мужу на грудь. – Не надо. Ему может быть хуже. К месту перелома я прибинтовала тоненькие дощечки, чтобы лишний раз не дернулся. – Что с ним?! – женщина ломает руки. – Я что-то могу?.. – Завтра приходите с утра, приглядите за мужем, а послезавтра и домой его заберете, если все будет хорошо. Что пить я дам, переломы подживут, хоть и не сразу, но Светлый даст – через месяц на ноги встанет. Женщина кидается мне на шею. – Ох, госпожа Ветана! Сейчас она не видит, что я старше ее года на два. Не видит моей бедной одежды и синих кругов под глазами. Я – та, которая сказала радостную новость. Та, которая говорит, что с ее любимым и родным человеком все будет в порядке. Этого достаточно. – А что с ним? – Переломы. Если внутренних кровотечений нет, то все срастется. – А если есть?.. – в голубых глазах ужас. Я подавляю желание погладить ее по голове успокаивающим жестом, вместо этого просто беру за руку. – Верьте, все будет хорошо. Я его затем и оставила, чтбы понаблюдать. Завтра точно скажу, что и как. – А ночью… – Сегодня мне помощники не нужны, а завтра – милости прошу. – Так может… – Сегодня я вас не оставлю, – строго обрываю я ее. – Я знаю, что у господина Шаронера родители старые. А если кому из них плохо будет? Кто помощь позовет – дети? Довод действует, и женщина успокоенно кивает. Закрепляю эффект заверениями и выпроваживаю ее подальше. Чтобы через полчаса так же заняться второй. Госпожа Ренар чем-то похожа на госпожу Шаронер. Не внешне, нет. Одна – блондинка, вторая – худенькая шатенка, а вот лица у них совершенно одинаковые. Они у всех одинаковые. У всех, чьи родные болеют. Говорят, злоба, зависть, ненависть искажают черты лица. Это верно. Но тревога, боль и надежда тоже с этим неплохо справляются. Женщин – две, а выражение лиц совершенно одинаковое. И нотки в голосе тоже. И мои заверения, кстати говоря. Выпихиваю и вторую, пью горячий травяной отвар с медом, съедаю полбанки варенья (стараниями благодарных пациентов вкусности у меня не переводятся) – и жду ночи. Говорят, что стихийникам легче всего в контакте с их стихией. Огневикам возле пламени, водникам у моря, некромантам легче ночью, а мне – должно быть днем, но это неправда. Легче всего обращаться к своей магии тогда, когда никто не мешает. Например, вскоре после полуночи. * * * Расслабься, почувствуй, как течет сквозь тебя сила, ощути свое сродство с этим миром. Мир велик, мир любит нас и охотно поделится с тобой своими искрами. Тебе с лихвой хватит, чтобы эти двое выздоровели. Я знаю, я могла бы сделать так, чтобы назавтра они оба бегали, но это… не совсем хорошо. Когда лечишь быстро, не всегда получается идеально, да и время нужно, чтобы кости и связки окрепли, и подозрения на себя навлекать нельзя. Так что я никуда не тороплюсь, по капле впитывая силу из окружающего мира. Еще одна побочная сторона магии жизни – я буду проводить силу через себя. Если лечить быстро, надо будет черпать и отдавать полной горстью. Как бы не выгореть при таких условиях. Не хочу. Страшно. Что я еще-то умею, кроме как лечить? Пальцы медленно начинают светиться. Шторы задернуты, ставни закрыты, никто ничего не увидит.