— Кто тебе сказал? — По мне, так твои фотографии должны уже в каждом выпуске показывать, — честно отвечаю я и делаю глубокий вдох. Не нужно показывать людям то, как ты их боишься. Мы все все-таки от животных произошли. Если человек видит, что его боятся, он начинает нападать. — Про ограбление банка говорили, но моего лица никто не показывал, — говорит Микки. — Я тебя отведу, — говорит он. Поднимается и идет к люку. — Я никуда не пойду. — встаю с подоконника, убираю руки от хомяка и сжимаю их в кулаки. Упорно смотрю куда-то в плинтус, который теряется в белесом тумане отвратительного зрения. Никто не увидит мои настоящие глаза. Для меня это хуже изнасилования. — Думаешь, я не понимаю? Выживет Бонни или нет, ты все равно меня убьешь. Либо от злости, либо из страха, что я расскажу все полиции. Ногти больно впились мне в кожу ладоней. Микки подходит ко мне и пытается заглянуть в глаза. Сейчас, наверное, кажется, что я слепая, потому что смотрю на несуществующий плинтус. — Дыши. Просто дыши, — говорит он и подходит еще ближе. Я делаю шаг назад, упираюсь в подоконник и продолжаю смотреть на плинтус. — Я не буду сидеть в том подвале, лучше застрели меня сейчас… — У меня заканчивается весь запас воздуха и слов. — Дыши, — слышу голос Микки. — Я отхожу, видишь? Все хорошо. Я не хочу тебе ничего плохого. — Вижу, — сдаюсь я. Это звучало бы как сарказм, если бы тон не был таким жалким. — Если ради того, чтобы спасти свою сестру, я должен буду кого-то убить, я это сделаю. По-моему, это правильно. — Нет. Я юриспруденцию в Штатах изучала, так вот это совсем не правильно. — Тон уже почти нормальный. — Пожалуйста, слышишь? Пожалуйста, потерпи еще немного. Через пару дней все закончится. Я обещаю. Хорошо? — говорит он и выжидательно смотрит на меня. Киваю. В его руках начинает вибрировать телефон. Он смотрит на определившийся номер и поворачивается ко мне. — Мне нужно пять минут. Ты ведь будешь вести себя хорошо? Верно? Киваю и смотрю в плинтус. Я остаюсь одна. Как только дверь за Микки захлопывается, начинаю пытаться открыть окно. Вижу, что Микки стоит сейчас на углу дома, держит руку с телефоном у уха и с тревогой косится на окно. Бесполезно. Я беру со стола пачку и закуриваю. Поворачиваюсь к окну. Хомяк от всех этих громких звуков забился вглубь клетки. Он с явным осуждением отворачивается от меня. Микки возвращается минут через десять. Он ставит чайник и молча делает кофе. Подходит и ставит на подоконник чашку и тарелку с бутербродами. Тут же делает шаг назад и поднимает руки вверх. — Видишь? Я не хочу тебе ничего плохого. Давай договоримся, если все будет хорошо — а так и будет, — я высажу тебя возле твоего дома, ты постучишься в дверь и обнимешь своего отца. Все расскажешь и фоторобот составишь. Ты хоть знаешь, как я выгляжу? Для фоторобота? — Не знаю, — бормочу я. — Так подними глаза и посмотри, запомни, — говорит он и заглядывает мне в глаза. — Ты в джинсах, странно… — невпопад говорю я. — А в чем, по-твоему, я должен быть? — спрашивает он. — Ты взял меня в заложники. Не знаю. В парандже? В костюме из латекса? Он хмыкает. — Давно ты с тем парнем встречаешься? — спрашивает вдруг он. — Это мой жених, — говорю я. — Полгода. — Как так вышло, если ты в Штатах училась? — хмурится он. — Он ждал. — Это странно. Вместе, это когда рядом. А так, я не понимаю. — Он тоже учился, — оправдываюсь я. — Ага, — саркастически соглашается Микки. — У меня тоже невеста есть, тоже вот жду. — А в чем дело? — интересуюсь я. — Она старше меня. Успешная, а я пока что никто, — сокрушается Микки. — Давно вы знакомы? — Да с детства ее знаю. Кайли Миноуг, хорошая певица, — разводит руками он. — Когда свадьба? — спрашиваю я, не сразу поняв шутку. — Думаю скоро, только она пока об этом не знает, — отвечает он. — В заложники ее возьмешь? — улыбаюсь я и тут же понимаю, что опять сморозила глупость. Лучше молчать. Если ничего не говорить, твои слова не разозлят человека. — Возможно, — соглашается он. Мы молчим какое-то время. Я сосредоточиваю все свое внимание на хомяке. — Расскажи мне о себе, Верена Вибек, — говорит он вдруг. — Что именно? — Да что угодно. Всегда интересовало то, как могло бы быть, если бы все было хорошо. Как живут счастливые люди? — спрашивает он и ищет что-то в телефоне. — Я не знаю, — честно говорю я. Правда не знаю, как живут счастливые. Даже как живут, не знаю. Я жила полтора года назад, а потом превратилась в привидение. Я могу рассказать, как живут призраки. Они ездят в автобусах, наблюдают за тем, как живут другие люди, смотрят фильмы. — Судя по соцсетям, ты перестала существовать полтора года назад, — заключает он, отрывая голову от телефона. — Ты ведь уверена, что я убью тебя, так? Ну, так исповедуйся, — говорит он. — Ты не похож на священника, больше на палача, — отвечаю я. — Ну, считай, что я на две ставки работаю. Я пытаюсь задавать вопросы, но он упорно отшучивается и задает вопросы мне. Я тоже пытаюсь как-то вывернуться, но, в конце концов, отвечаю на один вопрос, потом на второй, а потом просто рассказываю обо всем. Меня начинает подташнивать от звука своего голоса. Никогда столько не говорила. Вернее, разговаривала много, но когда-то давно. Например, когда защищала японского каннибала Иссэя Сагаву. На улице темнеет, но я продолжаю говорить. Замолкаю, делаю вдох, считаю до десяти и снова говорю. Это напоминает сеанс у хорошего психолога. Микки молчит и лишь изредка что-то уточняет. Обычно какие-то детали. — Ты не хотела никогда отомстить? — глухо спрашивает он. А почему, интересно, я до сих пор не покончила жизнь самоубийством? Это единственное, ради чего действительно стоит жить. — Лучший способ отомстить — жить дальше. Я пыталась, но, как видишь, у меня не получилось, — отвечаю я. — По сколько часов в день ты изучала странички в соцсетях? — спрашивает вдруг он, и я чувствую, как он улыбается. — Не знаю. — Ты разговариваешь чужими статусами, — поясняет он. Микки поднимается с дивана и идет к кофеварке. Наливает еще воды в прозрачный чайник, засыпает туда несколько ложек кофе и подвешивает на специальный крючок. Нажимает на кнопку, и машина начинает утробно гудеть. Параллельно набирает чей-то номер телефона. — Ифти? Как там… Да? Нет… Черт! — последнее слово он произносит очень агрессивно. Что-то не так. Он случайно задевает чашку на барной стойке, и та разбивается вдребезги. Он выключает телефон и отбрасывает его. Трубка летит через всю стойку и каким-то чудом удерживается на столешнице. — Тебе пора! — шипит он и хватает меня за локоть. — Нет… Пожалуйста, только не обратно в подвал! — успеваю я сказать, но он уже тащит меня вниз и с силой толкает с середины лестницы. Крышка люка снова захлопывается. Опять кажется, что навсегда. Лечу с высоты метра в три. Больно ударяюсь плечом о бетон. Холодно и страшно. Я подползаю к одной из стен, обхватываю ноги руками и утыкаюсь лицом в колени. Поза эмбриона. Так и засыпаю. Дни и ночи сливаются в единое полотно. Отсчет можно вести только по периодам открытия люка. Он как собаке кидает мне еду, а я как собака ей радуюсь. Вернее, как крот. Он ведь тоже живет под землей и ничего не видит. Так проходит дней десять. Просыпаюсь от того, что кто-то спускается по лестнице. Моргаю, щурюсь, но все равно ничего не вижу. Наконец все-таки улавливаю тень, которая приближается ко мне. Микки подходит слишком близко. Я вижу в его руке пистолет. — Бонни умерла, — говорит он глухим, безжизненным голосом. Медленно поднимаюсь и пытаюсь дышать. Что делать, если вы один на один с хищником? Вы не можете убить его, не можете убежать или спрятаться. Он пришел, чтобы убить меня. Вы знаете, я даже рада. Через пару минут все закончится. Единственное, о чем сожалею, — так и не смогла отомстить Джереми Флемми. Впрочем, может, я плохо разбираюсь в законах мировой справедливости? Как там говорится: рано или поздно жизнь поимеет всех. Микки смотрит на меня. Чувствую этот взгляд. Он медленно отходит к стене и продолжает смотреть. — Я не буду тебя убивать, — говорит он, как будто спорит с кем-то. — Тогда выпусти меня! — выдыхаю я. Он молчит и смотрит на меня из противоположного угла подвала. — Не могу, — говорит он и смотрит на пистолет, как будто только сейчас обнаружил его у себя в руке. * * *