Я сажусь. Она смотрит куда-то в никуда. Неуклюже приставляю пистолет, без патронов, конечно. Она осторожно поправляет его и обхватывает себя руками. Так, будто у нее болит живот. — Меня зовут Микки. Несколько дней назад я ограбил банк и взял в заложницы дочь главного врача больницы, в которой лежала моя сестра. Это случайно произошло. Вернее, почти случайно. Мне нужны были деньги на операцию Бонни. Мне не одобрили кредит, а тут вошли инкассаторы… Это казалось последним шансом. А я всегда верил в последние шансы. Верена Вибек стала неожиданной удачей. Благодаря тому, что я взял ее в заложницы, Бонни сделали операцию. Мой друг украл деньги. Бонни умерла. И я не раскаиваюсь в содеянном. Я мог бы перестрелять десяток человек, если бы это спасло жизнь Бонни. Но чуда не произошло. Все, что поначалу кажется чудом, приводит тебя в еще большую задницу, чем та, в которой ты был раньше. А теперь в той палате остался лежать маленький мальчик. Ифти. Он не настолько хорошенький, чтобы найти деньги на его операцию. Это, кстати, его слова. Он толстый, любит бургеры и хомяков. Откуда-то из Индии. Это не модная страна, знаю, африканцы популярнее. У него осталась всего пара дней, а денег на операцию никто так и не дал. У него нет родственников, которые готовы перестрелять всех к черту, только чтобы он жил. Ему тоже не повезло, но он пока еще жив. Вы все еще верите в чудеса? Он, кажется, больше нет. Это все, что я хотел сказать. Когда я произношу последние слова, Верена чуть дергается и с опаской смотрит сначала на меня, потом на пистолет. — Он не заряжен, — говорю я ей. Она кивает и медленно тянется к планшету, чтобы выключить запись. Ставит на повтор. Звук моего голоса совсем не такой, как я думал. Глухой, резкий, слова какие-то неправильные. Она ставит на повтор и молчит. — У меня такого не будет, — говорит она. — Ты о чем? — не понимаю. — Никто не будет меня спасать, — поясняет она и смотрит на меня своими новыми бирюзовыми глазами. Я хочу сказать, что убью каждого, кто попытается ее обидеть, что сделаю все для нее, если только она будет рядом. А если не будет, я буду искать ее. Да. В этот момент я понимаю, что она имела в виду меня. Она хочет, чтобы ее попытались спасти от меня. Верена подгружает ролик в онлайн-программу по нарезке видео. Убирает все, что ей кажется лишним. Включает на повтор и смотрит. — Может, мне линзы другие надеть? — спрашивает она. На полном серьезе. Это смешно. Правда. — Это видео даже не посмотрит никто, успокойся, — говорю я. — На мой взгляд, поинтереснее котиков, — задумчиво говорит она и публикует видео на Ютубе. Медлит еще пару секунд и отправляет ролик на почту одного из новостных порталов. — Нам пора уходить, — напоминаю я. — Куда? — спрашивает она, сосредоточенно поправляя хештеги. — Для начала куда-нибудь выпить. Когда мы уже возле машины, я оказываюсь в опасной близости от нее. Не заметил. Случайно. Верена складывает руки в жесте, очень похожем на молитвенный, опускает голову и делает шаг назад. Она все время делает шаг назад, когда кто-то оказывается слишком близко. Она боится людей точно так же, как я боюсь себя. И наоборот. Да. У нас обоих большие проблемы с головой. 8. Сквот Верена Мы выходим на улицу, и я оборачиваюсь, стараясь запомнить это место. «Бункер» — это двухэтажное заброшенное здание возле дороги. Слева и справа лес. Строго перед домом — шоссе. Настоящее логово маньяка. — Людей не люблю, — поясняет он, следя за моим взглядом. — В смысле, не умеешь их готовить? — интересуюсь я. — В смысле, мне негде было жить. Нашел вариант в одной коммуне отщепенцев, захвативших дом неподалеку. Ну, знаешь, типа сквот. Пожил там, а потом сюда перебрался. — Куда мы поедем? — спрашиваю я, когда мы уже сидим в его машине. Маленький черный «фольксваген» лет примерно десяти. — В место, где ни хрена нет, — отвечает он. — Оно как-то соответствует моему душевному состоянию. — Сквот? — спрашиваю я, пробуя на вкус незнакомое слово. — Да. Там его ребята в нечто вроде клуба для своих переделали, — кивает Микки. Я вспоминаю разговор возле больницы отца. Я и Анкель обсуждаем планы на вечер. Мы собираемся в какой-то бар, в котором не принимают кредитки. «Там вообще ни хрена не принимают», — говорит он, и мы идем к банкомату… Шанс небольшой, но есть. Да и вообще, оттуда точно можно будет сбежать. Заорать. Если это бар, там будут люди. — А это место… Оно ведь недавно стало модным, да? — заискивающе спрашиваю я. — Модное — это громко сказано, но да. Там и «золотая молодежь» стала появляться, — отвечает он и поворачивает ключ зажигания. Старенький «фольксваген» начинает тихо урчать, словно благодарит хозяина за намечающуюся прогулку. Модный сквот — это непрезентабельного вида восьмиэтажный блочный дом на отшибе. Рядом с ним несколько компаний, которые уже явно выпили лишнего. Кучки по пять-семь человек веселятся и очень громко разговаривают. Парочка странных типов тренируется делать фаер-шоу. Они безуспешно жонглируют теннисными мячиками, привязанными к деревянной палке наподобие удочки. Внутри каждый квадратный сантиметр территории раскрашен граффити. — Бонни весь первый этаж здесь раскрасила, — гордо говорит Микки и меняется в лице. Вспоминает о сестре. — Тут легко можно просто исчезнуть, — говорю я. — Нет, — глухо отвечает он. Ничего не отвечаю. Мы проходим на третий этаж. Здесь организован настоящий бар. Все перегородки снесены. Почти всё вокруг в граффити. Две стены представляют собой огромный общий балкон. — Пойдем на тот диван, — он указывает на какую-то убогую кушетку с видом на балкон. То есть никакого вида, кроме воздуха. Бортик балкона загораживает даже то подобие вида, что есть. Я плюхаюсь на диван и ставлю на стол бутылку с пивом. Микки садится рядом и закуривает. Это очень крутой бар. Тут можно курить. На самом деле тут очень стильно и уютно. Тут действительно только свои. — Не понимаю, почему ты отсюда уехал, — говорю я, откорябывая наклейку от пива. — Здесь сложно организовать содержание заложницы, — шутит он. Ну, наконец-то, у него все-таки есть чувство юмора. — Да ладно, что здесь, нет подвалов? — спрашиваю я. — Подвал есть, но крики услышать могут, — пожимает плечами он. А может, и не шутит… — На самом деле тут живут отбросы общества. — Нельзя так про людей, — бормочу я. — Я тоже отброс, поэтому имею право. Это как со словом «ниггер» в Штатах. — Отбросы тоже бывают хорошими людьми, — пожимаю я плечами. — Редко, — кивает самому себе Микки, допивая свое пиво. Он поднимается и идет за новой порцией спиртного. Возвращается с бутылкой виски. Тут играет техно. Всюду люди. Их слишком много. Не знаю, о чем он думал, когда ехал сюда. Зачем мы приехали? Здесь все его знают. На меня все странно косятся. Мне неуютно. Самое ужасное, что мне хочется назад, в бункер. И я начинаю ненавидеть за это Микки. — Ты не поверишь, — бормочет он, пролистывая что-то в телефоне. — Ифти перечислили деньги на операцию. — Я же говорила, — выдыхаю я. Улыбаюсь. Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. — Это так… так здорово ощущать, что мы сделали что-то хорошее, — говорю я, спотыкаясь на слове «мы». Сделала не я, а он, я только камеру включила. — Как тебе это в голову пришло? — спрашивает он. — Просто подумала, что если правильно поставить камеру, видео будет впечатляющим, — говорю я. На самом деле я придумала это, чтобы отец узнал, что я еще жива. Что все в порядке. Насколько это вообще возможно. Но оказалось, что удалось помочь какому-то незнакомому мальчику. Я никогда не видела этого Ифти, но каждый достоин того, чтобы у него был такой брат, как Микки. У каждого должен быть человек, который готов на все ради него. Если бы так было, все были бы счастливы. Наверное, это самые глупые мысли в мире, но в этот момент я действительно так считаю. У преступников тоже есть сердце. Человек, ограбивший банк в пригороде Берлина примерно месяц назад, явил миру свое лицо. Им оказался двадцатипятилетний Микки Нокс. За считанные часы он стал звездой интернета. Его видео, в котором он признается в том, что совершил, и рассказывает про маленького мальчика Ифти, которому так нужны деньги на операцию, побило все рекорды просмотров. Он ограбил банк, убил двоих человек и взял в заложницы двадцатилетнюю Верену Вибек. Не знаю почему, но мир любит тебя, Микки Нокс! (www.tresh-tv.de). — Я же говорила, тебя полюбят! — радуюсь я. — Ага, только теперь все в лицо нас знают, — отвечает он. Мы ищем новости об Ифти, читаем комментарии к видео, ищем на него ссылки. За несколько часов тысячи просмотров. Целые полотна текста с комментариями. Узнаём, что за это время Ифти захотели усыновить уже с десяток семей. И все это из-за нескольких минут видео. Это так здорово: сознавать, что можешь сделать что-то хорошее. Еще долго разговариваем. Людей на этом открытом балконе все меньше. Небо становится сначала темно-фиолетовым, затем черным. — О чем ты мечтал в детстве? — спрашиваю я. — Ограбить банк мечтал, — хмыкает он. — Ты не знаешь, что ответить, и отшучиваешься, — обижаюсь я. — Нет, я правда всегда мечтал ограбить банк. Честное слово. Это же, я не знаю, стильно. — Сумочка от Prada — это стильно, а ограбление банка — это противозаконно. — Вот сумочку от Prada я никогда не хотел. Даже в детстве. — Может, пойдем отсюда? — спрашиваю я. Микки с минуту смотрит на балкон с людьми, а затем все-таки кивает. Он идет расплачиваться и просит подождать меня в коридоре. Я не пытаюсь сбежать. Мне становится не по себе оттого, что Микки сейчас нет рядом. Понимаю, что не смогу убежать. Не смогу даже с места сдвинуться без него. И ненавижу себя за это. — Привет, у тебя все в порядке? — подходит ко мне чересчур худой парень в забавной шляпе, которая очень нелепо смотрится в сочетании с простыми джинсами и мешковатой футболкой. Потасканная такая дешевая шляпа из тех, что продают для детских праздников в магазинах «всё по одному доллару». Видимо, в Берлине тоже есть такие магазины.