Глубокие морщины на лице Губанова шевельнулись, складываясь в ироничную гримасу. — Я ценю вашу деликатность, юноша, но хотелось бы услышать имя. Возможно, я знаю этого человека, а в мои годы всегда приятно услышать знакомое имя из прошлой жизни. Так кто вам помогал? — Каменская Анастасия Павловна. Повисла пауза, затем тонкие, почти неотличимые от морщин губы старика дрогнули в полуулыбке. — Каменская… Лично не знал ее, но много слышал. Помнится, оформлял ей разрешение на преподавание в Высшей школе. Потом она диссертацию защитила без отрыва от работы в розыске, мы еще тогда удивлялись, как сил и времени хватило. Это ведь она, я не путаю? — Она, — подтвердил Петр. — Вы назвали ее бывшим сотрудником. Значит, ушла из розыска? Небось сыщицкий горький хлеб променяла на бизнес? — Она ушла на пенсию. В смысле — в отставку, — поправился Петр. — Еще в десятом году, когда ей исполнилось пятьдесят. Губанов со стуком поставил чашку на блюдце и откинулся на спинку кресла. — Очень странное чувство появляется, когда узнаешь, что те, кого ты когда-то считал зеленым молодняком, уже давно на пенсии. Пенсионер, отставник, который моложе тебя на четверть века… Ужасно! Только в такие моменты и начинаешь понимать, как же долго ты живешь. Ладно, это все лирика. Так почему после того дела… как вы сказали? Соколова? — Сокольникова, — быстро подсказал Петр. — Да, Сокольникова. Почему после того дела вы решили обратиться к погибшим сотрудникам? Какая связь? Петр вздохнул. Связь была очень простой и называлась «чувство вины». Даже не столько вины, сколько неловкости за собственный юношеский максимализм и за доверчивость. Повелся на бесконечные разговоры о том, что правоохранительная система вся насквозь прогнила и состоит сплошь из одних халтурщиков и взяточников, взялся доказывать невиновность осужденного, не сомневался в успехе. А вышло все совсем иначе. Да, в работе по раскрытию и расследованию преступлений, в отправлении правосудия по уголовным делам много грязи, денег, личных интересов и самых низменных побуждений, это правда. Но есть и честность, и жертвенность, и подвиги, и это тоже правда. И пока молодой журналист работал над своей первой книгой, в нем созрело желание написать о тех, у кого борьба с преступностью забрала жизнь в буквальном смысле слова. О «плохих парнях» из милиции и полиции он написал множество статей, опубликованных в его родной Тюмени, пришла пора отдать дань и тем, кто погиб, выполняя свой служебный долг. — Получается, вы начали с оголтелого охаивания системы, а теперь решили принести свои извинения? Или просто хотите продемонстрировать непредвзятость, дескать, и такие явления есть, и другие? — строго вопросил Губанов, выслушав объяснения. — Ну… да, примерно так. Я хочу, чтобы все было правильно. В деле Сокольникова не было халтуры и подкупа, там были чисто ведомственные интересы, в результате которых произошло сокрытие доказательств. Именно поэтому материалы дела выглядели так странно и давали основания полагать, что там не все чисто. На это я и купился. Свои первоначальные подозрения я озвучил в книге, ничего не скрывая, а потом последовательно их опровергал. Но за эти подозрения мне неловко. — Хорошо, — кивнул Николай Андреевич. — Будем считать, что я принял ваши аргументы. Что вам известно об убийстве Садкова? — Очень немногое. Только то, что он был убит в восемьдесят первом и это как-то связано с делом Астахова. Губанов снова умолк надолго. Потом неожиданно спросил: — Как сегодня на улице? Холодно? Ветрено? — Нет, — удивленно ответил Петр. — Погода очень приятная, сухо, ветра нет. А что? «Меняет тему, — с неудовольствием подумал он. — Не хочет рассказывать. Ну что ж, это не первая неудача и наверняка не последняя». — Давайте-ка выйдем, прогуляемся. — А разве… — невольно вырвалось у Петра, который тут же осекся и залился краской, одновременно ругая себя за бестактность и ненавидя за дурацкую особенность краснеть при малейшем волнении. — Ноги пока неплохо держат, — с усмешкой ответил Губанов на незаданный вопрос, — а вот сосуды — дрянь, голова часто кружится, могу потерять равновесие. Со Светочкой не рискую выходить, если что — она мои девяносто килограммов не удержит, рухнет вместе со мной. А вы, как я вижу, молодой, сильный, в хорошей форме, с вами не страшно. Он оперся руками на подлокотники и медленно поднялся. Плед соскользнул на пол, и Петр убедился, что оказался прав в своих первоначальных предположениях: на полковнике надеты не заношенные спортивные штаны, а мешковатые старомодные брюки с заглаженными до бритвенной остроты стрелками. Похоже, племянница Светлана и впрямь старательно ухаживает за стареньким дядюшкой. Ну что ж, гулять так гулять. * * * — Начинать, видимо, придется с самого начала. Как говорится, от печки, — проговорил Губанов, когда они, медленно прошагав минут пятнадцать по аллее, усыпанной опавшими желтыми и красными листьями, присели на лавочку: старик устал и хотел отдохнуть. Шагал Николай Андреевич не очень-то уверенно, то и дело опасно покачивался, и Петр каждую секунду готовился к тому, что его спутник начнет падать и нужно успеть его подхватить. Однако обошлось. Едва усевшись на выкрашенную светло-голубой краской грязноватую скамейку, Петр тут же извлек из кармана и включил диктофон. «Надо было и блокнот прихватить, — с досадой подумал он. — Почему-то я решил, что мы будем все время ходить, так что блокнот не понадобится. Вот же остолоп я!» — Вы хотя бы приблизительно представляете себе, какой была милиция в шестидесятые годы? Вопрос был, разумеется, риторическим. Откуда Петру Кравченко знать? Это было так давно! Следующие двадцать минут Николай Андреевич рассказывал о бесконечных слияниях и разделениях органов внутренних дел и госбезопасности, о переименованиях, о переводах из союзного управления в республиканское и обратно. Каждая такая перемена сопровождалась кадровыми перестановками, сокращениями или, наоборот, увеличением штатов. Одним словом, о стабильности в организации борьбы с преступностью можно было только мечтать. — Как видите, в пятидесятые годы беспорядка было хоть отбавляй, но подробности я опущу, возьмем только шестидесятые, это поближе к тем событиям, которые вас интересуют, — мерно и неторопливо говорил Губанов. — Вот представьте: в январе шестидесятого Хрущев подписал постановление об упразднении МВД СССР. То есть министерства внутренних дел будут только в союзных республиках, а на уровне страны в целом — нет. Это сразу привело к ослаблению координации, нарушило обмен информацией, нормативное регулирование пошло вразнос, ведь каждая республика стремилась устанавливать собственные правила. Через полтора года в МВД РСФСР сменили министра, сняли Стаханова, назначили Тикунова. А что такое смена министра? Правильно, это смена всей команды. Каждый новый руководитель стремится подтянуть к себе поближе тех, кому может доверять, на кого может положиться или кому хочет оказать услугу, облагодетельствовать или отдать долг. Одних перевели или отправили на пенсию, других назначили. Еще через год, в середине шестьдесят второго, Министерство внутренних дел преобразовали в Министерство охраны общественного порядка. В середине шестьдесят шестого — новые перемены, теперь министерство стало союзно-республиканским, то есть в каждой республике свое МООП плюс союзное. Двух месяцев не прошло — опять все меняется: МООП РСФСР упраздняют и его функции передают союзному министерству. За какие-то жалкие шесть лет столько преобразований! Понятно, что систему лихорадило, люди буквально перелетали с должности на должность и даже не успевали сообразить, что им нужно делать в новом кресле, как их уже опять куда-то переводили. Но это только одна сторона вопроса. — А какая другая сторона? — с любопытством спросил Петр. Он даже не ожидал, что у МВД такая запутанная история. И если совсем честно, название «Министерство охраны общественного порядка» он слышал впервые. Неужели это и вправду было? Наверное, было, не станет же Губанов выдумывать, подобные факты проверяются за полторы секунды, спасибо «Гуглу». Мимо них прошла элегантно одетая пожилая дама, ведя за руку девчушку лет пяти, прямо навстречу им мчался подросток на электросамокате. Судя по белым наушникам и отрешенному выражению лица, смотреть по сторонам ему было неинтересно. Петр на мгновение зажмурился от ужаса: ему показалось, что столкновения не избежать. Однако паренек ловко вильнул в сторону, а дама с девочкой, в свою очередь, испуганно шарахнулись, остановились и гневно посмотрели вслед юному спортсмену. Да уж, не погулять Николаю Андреевичу самостоятельно в нынешних условиях… Скейты, ролики, электросамокаты, курьеры на велосипедах. Особенно курьеры, бесившие Петра до потери самообладания: ездят на высокой скорости прямо по тротуарам, вперив при этом глаза в телефоны, ничего толком не видят вокруг себя, с пешеходами вообще не считаются. Конечно, за последние полтора года курьерская доставка набрала обороты из-за ковида, число заказов увеличилось в разы, курьеры торопятся, маршруты смотрят в навигаторе, можно все это понять. Но нельзя не признать, что в нынешнее время старикам опасно гулять в одиночестве, особенно в сумерках и в темноте. — Другая сторона состояла в качестве кадрового состава и уровне профессионализма, — продолжал между тем Губанов, который, кажется, даже не заметил едва не случившейся беды. — Как вы думаете, сколько людей с высшим образованием служило в МВД? Петр мысленно прикинул: наверное, процентов восемьдесят-девяносто. Но если Губанов задает вопрос, то наверняка с подвохом. Значит, меньше. — Пятьдесят? — проговорил он неуверенно. Смех Николая Андреевича был громким и раскатистым. — Юноша, вы большой оптимист! Какие пятьдесят, побойтесь бога! В середине шестидесятых высшее образование имели только двенадцать процентов начсостава, проще говоря — каждый восьмой. Причем это высшее образование далеко не всегда было именно юридическим. Юристов с высшим образованием насчитывалось вообще только девять процентов. Девять! Среднее юридическое образование имел один из пяти, и это мы говорим о начсоставе, об офицерах при должностях. А уж про рядовой и сержантский состав и говорить нечего, десятилетку окончил каждый десятый, остальные девять даже общего среднего образования не имели. — Как же так? Ведь столько школ милиции было… Мне рассказывали, что в каждой республике была Высшая школа, в РСФСР даже не одна, и в каждом крупном городе — средняя. — Это все уже потом, при Щелокове, а в середине шестидесятых Высших школ имелось всего четыре на всю огромную страну: в Москве, Киеве, Ташкенте и Омске. Все остальные школы были средними плюс всякие областные пункты подготовки и переподготовки. Одним словом, с квалифицированными кадрами в нашем министерстве был полный швах. — Вы так точно помните все цифры, — недоверчиво заметил Петр. — Это моя работа, — коротко ответил Губанов. Потом горько улыбнулся: — Бывшая работа. Нет, не так: это дело, которым я занимался не один десяток лет. Поэтому не удивляйтесь, что я много чего помню. Я совсем немножко поработал в уголовном розыске, а потом до самой пенсии сидел на аппаратной деятельности, сначала в кадрах, потом в управлении учебных заведений, потом эти службы объединили, сделали Главное управление кадров и учебных заведений, потом опять разъединили. Но я всегда занимался одной и той же проблемой: какими должны быть принципы комплектования личного состава и расстановки кадров и как организовать подготовку этих кадров. Ладно, я чувствую, что вам эти детали малоинтересны. Я-то могу часами говорить о кадровых проблемах, а вы поди ждете, когда же я до дела Астахова доберусь. Доберусь, не беспокойтесь. Но сперва я вам приведу только один пример, чтобы вы понимали, насколько непрофессионально могли сработать ребята из угрозыска в те годы. Просто чтобы вы ничему не удивлялись. Это произошло в конце шестидесятых в Красноярском крае. В проруби обнаружили труп подростка, мальчика-школьника. Опознали сразу, пошли к нему домой — пусто, родителей нет. В сарае нашли труп матери, зверски убитой. Подозрение, естественно, сразу пало на отца, принялись искать его, нигде не нашли. Спустя какое-то время озаботились тем, чтобы получше изучить личность мальчика, снова осмотрели дом, порылись в его тетрадях, записках. Прошло еще несколько дней — и дом внезапно загорелся. Пожар потушили и среди рухнувших обломков обнаружили труп отца с веревкой на шее. Понимаете, что произошло? Отец тоже был убит, его тело висело на чердаке дома, а оперативники дважды дом осматривали и ничего не нашли. На чердак не заглянули. Дважды, юноша! И ведь речь не о дворце, в котором сто пятьдесят комнат и десятки потайных помещений, это самый обычный частный домишко в селе, пара комнат, чердак и надворная постройка в виде сарая. Как можно было не найти третий труп? Вот как?! Конечно, сначала стали говорить, мол, отец убил сына и жену, сбежал, потом раскаялся, вернулся домой и сам повесился уже после того, как опера второй раз дом осмотрели. Но судебно-медицинская экспертиза сделала совершенно однозначный вывод: человек не сам повесился, а был убит, причем давность наступления смерти точно такая же, как у мальчика и женщины. И никакие разговоры о том, что во время первых двух осмотров третьего трупа в доме не было, уже не проходили. Звучало, конечно, чудовищно. Петру трудно было в такое поверить. — Неужели правда? — Если мне не верите — посмотрите документальный фильм об этом деле. Я не хочу сказать, что все сыщики в те времена так работали, это было бы неправдой. Но то, что были и такие сотрудники, которые на пятидесяти квадратных метрах не находили тело повешенного, тоже факт. Просто не забывайте об этом, когда будем говорить о деле Астахова. Началось все летом шестьдесят шестого, в июне… Июнь 1966 года Михаил Губанов В квартире было тихо, никаких запахов еды. — Проспали, что ли? — проворчала Нина и прямо с порога закричала: — Колька, Лариса, пора вставать! Пока Михаил аккуратно закрывал дверь, девушка проскочила в комнату, и сразу же послышался ее возмущенный голосок: — Ларка! Хорош дрыхнуть, всем на работу надо, давай завтракать. В ответ донеслось сонное и тягучее: — Да иди ты… Через несколько минут Лариса в халате выползла на кухню. Лицо припухшее, недовольное. — А где мой высокородный братец? — спросил Михаил. — Вчера на дачу укатил, а сегодня прямо оттуда на службу, — зевая объяснила Лариса. — Продукты отвозил. — А ты чего, — не отставал Миша, — не поехала с ним? Опять со своими поэтами хвостом крутила? Лариса тряхнула головой, отбрасывая упавшие на лицо спутанные темные волосы, посмотрела сердито. — Не хвостом крутила, а слушала хорошие стихи. Куда тебе до настоящей поэзии… Ты в литературе вообще не разбираешься. Нин, чайник поставь. — Да поставила уже, — буркнула Нина, которая резала белый батон и докторскую колбасу, не дожидаясь указаний жены старшего брата. — Ничего, кроме бутербродов, уже не успеем. Хоть бы предупредила с вечера, что идешь на свою гулянку, мы бы сами позавтракали, на тебя не надеялись бы. Безответственная ты, Ларка! — Ой, можно подумать, ты очень ответственная, — вяло протянула Лариса.