– Как там Мишка-то? – спросил он с неподдельным интересом. – Твой отец вроде говорил, что он в Красноярске? – Да. Собирается через год-полтора возвращаться. – И как у него карьера? Небось в гору пошла? Такому палец в рот не клади, откусит не только руку, но и кресло, в котором владелец той руки посиживает. В голосе Абрамяна отчетливо слышалась неприязнь. – Вроде бы у него все хорошо складывается, – аккуратно ответил Юра. – Знаете, когда папа рассказал мне, что это дядя Миша фактически раскрыл убийство Астахова, я даже удивился: если человек так легко может найти преступника, не сходя с места, то почему он ушел со следственной работы? У него ведь должно было хорошо получаться. Может, даже стал бы таким же, как Полынцев. А он ушел в замполиты, это ж тоска смертная… – А ты у отца спроси. – Спрашивал, – вздохнул Юра. – И что он ответил? – Ничего. Перевел разговор на другую тему, и я сообразил, что он не хочет отвечать. Александр Геворкович помолчал, собирая хлебной корочкой вкусный соус с тарелки, на которой от свежеприготовленного карпа остались только кости. – Правильно, что не хочет говорить. Семейное дело, поносить друг друга не годится. Ну а я не член вашей семьи, мне можно. Мишке вашему нельзя работать следователем, он людей не любит. Презирает их. Считает себя выше всех, умнее и бесится, что никто этого не замечает, никто его не ценит. Потому и пошел в политико-воспитательную работу. Ему власть нужна, а не справедливость. Ради того, чтобы самому возвыситься, он пойдет на любую подлость, соврет, подставит. Будет улыбаться тебе в глаза, кивать, изображать понимание и поддержку, а сам втихую за твоей спиной гадость сочинит и сделает. Ни перед чем не остановится, если это даст ему в руки еще один крохотный кусочек власти. Юра ошеломленно слушал и не верил. Неужели дядя Миша такой? Да нет, не может быть! Наверное, Александр Геворкович многовато выпил… – То, что он тогда сумел вычислить убийцу, это чистая случайность. Просто повезло. Никаких талантов, нужных для опера или следователя, у Мишки не было и нет. Извини, парень, если тебе неприятно это слышать, но ты спросил – я ответил. Всегда лучше знать, с кем имеешь дело. – А… – Юрий замялся, – отец тоже так думает? Или это только ваше мнение? Абрамян назидательно поднял палец: – Твой отец – очень умный человек. Зануда изрядная, конечно, долбит и долбит годами в одну точку, пока не выдолбит того, что ему надо. Меня до самых костей прогрыз насчет образования, мол, не те сейчас пошли преступники, чтобы достаточно было азбуку выучить – и можно ловить. Я его, конечно, к такой-то матери посылал, считал, что он сильно перегибает. А годы прошли – и вижу: прав он был, когда носился со своими идеями. Особенно когда меня на ОБХСС назначили. Вот тут-то я на собственной шкуре все и прочувствовал. Когда Астахова убили и сразу раскрыть не смогли, твой отец знаешь сколько докладных и всяких прочих бумаг накатал, дескать, необходимо повышать образовательный уровень кадрового состава, самые запутанные нераскрытые дела в пример приводил, особенно на Астахова нажимал, потому что его Брежнев очень уважал. Отец надеялся, что на этом можно сыграть… Да что говорить! Колька про людей много чего понимает, иначе не поднялся бы на такую должность. Он про своего брательника все отлично знает. Просто тебе не говорит. Родня все-таки, зачем напряжение поднимать. Но ты ему не рассказывай, что я тут с тобой разболтался, а то расстроится. – Конечно, – кивнул Юра. – А тетушка твоя, Ниночка, как поживает? Замуж вышла, поди? – Вышла, ага. Даже дочку родила. – И кого осчастливила? Эх, какая была девушка! – Абрамян мечтательно улыбнулся и причмокнул. – Был бы в те годы холостым – сам бы женился на ней. Сколько ей было, когда я в последний раз приходил к вам в гости? – Я был в девятом классе, значит… – Юра быстро подсчитал, – ей было двадцать шесть. – И где она теперь? Все с малолетками возится? – Ага, только теперь в службе профилактики. – А муж у нее кто? Из наших, милицейских? – Нет, он в театре работает. – Артист, что ли? – Ну… такой, не выдающийся. На третьих ролях. «Кушать подано» или «Гонец из Пизы прибыл». Зато профорг труппы. – Ясненько. И как с ним живется? Находят общий язык? – Конечно, – Юра немало удивился вопросу. – Иначе зачем бы они женились? – Ну, мало ли, – туманно откликнулся Абрамян. – Всякие обстоятельства бывают. Помнится, тогда, на деле Астахова, я чуть с ума не сошел, пока общался со всеми этими театральными и оперными деятелями. С ними же невозможно нормально разговаривать! Юрий сообразил, что в этом месте нужно сыграть удивление. Удивляться-то было нечему, отец во всех подробностях пересказал ему все разговоры, которые он в те дни вел с Абрамяном. И про кантилену, и про верхнее до, и про то, как раздражало все это оперативника, как он злился и негодовал. – Это как? Почему невозможно? – А ты сам попробуй. Спросишь у них, например, кто мог желать зла потерпевшему, а они тебе в ответ такое загнут – ни слова не поймешь. Лепят чего-то про драматургию образа, про диапазон, про эластичность связок… Говорят так, что из трех слов два ты не знаешь. И что прикажешь делать? Останавливаться и просить каждое непонятное слово разъяснить? Я разок попытался, вышло только хуже. Сначала куча времени ушла на то, чтобы объяснить, что это слово означает, а потом на меня стали смотреть как на вошь, с которой вообще нет смысла разговаривать. Да я не гордый, плюнул бы и стерпел, но время, время… Сроки-то горят, а тут пока разберешься – поседеешь. Спрашиваю у них: кто, мол, мог желать смерти Астахову, были ли враги, а они несут хрень какую-то, вспоминают давние склоки, кто кому что сказал, да как посмотрел, да не ту ноту взял. Один чувак вообще начал рассказывать, как какой-то певец, не Астахов, другой совсем, сто лет назад обругал эту… как ее… ну, которая на рояле аккомпанирует. Ну совсем не в дугу! Они как будто не слышат вопросов, треплются про то, что им самим интересно. Короче, публика такая, что с ней каши не сваришь. Хорошо еще, что на месте обнаружения трупа была фотография, с ней дело легче пошло, а без нее мы бы на историю с балериной не вышли. Просто не хватило бы терпения вытаскивать сведения из этих музыкантов, будь они неладны. Но все равно оказалось, что пустышку тянули. Никакого отношения эта несчастная девица к убийце не имела, Лаврушенков просто использовал первую попавшуюся фотографию, какую нашел у Астахова на даче. Ты же дело читал, должен помнить, чего он в своих показаниях говорил. Да, Юрий помнил. Виктор Лаврушенков на допросах показал, что неоднократно видел девушку (Лилию Бельскую, как следовало из показаний свидетелей) вместе с Астаховым, когда она приезжала к нему на дачу. Потом она перестала приезжать, а позже Лаврушенков, «выполняя по заказу потерпевшего Астахова столярные и плотницкие работы в доме, увидел, как потерпевший засовывает фотографию Бельской между книгами в книжном шкафу, расположенном на первом этаже. Осуществляя преступный замысел, Лаврушенков достал фотографию и расположил ее на груди потерпевшего Астахова после того, как Астахов заснул. Из показаний обвиняемого следует, что он сделал это, чтобы подчеркнуть неприемлемость аморального поведения и беспорядочных половых связей (лист дела 86)». Да, без записки фотография выглядела случайно выбранным элементом декорации. Но записка все портила. Не будь у Лилии Бельской «выездного» жениха-переводчика, не будь у нее задушевной подружки, брат которой одно время был любовником балерины, а потом женился на дочери члена ЦК КПСС, записку можно было и не прятать, ее наличие никого не напрягало бы. Соприкасаться в расследовании с высшими партийными органами и с КГБ опасно. Ну их, от греха подальше. Тем более они ни при чем. Никаким боком, как выяснилось. Но есть и другое объяснение. Совсем плохое. Даже хуже, чем то, о котором Юра недавно говорил со своим отцом. Из ресторана Александр Геворкович, обменявшись короткими понимающими взглядами с официанткой Мариночкой, царственно отбыл на служебной черной «Волге», а Юра на автобусе доехал до станции и сел в электричку. Заниматься линией жениха-переводчика не дадут, это очевидно. И точно так же очевидно, что никто не позволит лейтенанту Губанову даже на километр приблизиться к зятю высокопоставленного партийного чиновника. Конечно, прошло много лет, все могло сто раз измениться. Например, брат воздушной гимнастки, подружки Лилии Бельской, давно развелся со своей женой, перестал быть зятем члена ЦК, точно так же, как и его тесть мог умереть и перестать быть членом этого самого ЦК. Знать бы их имена – можно было бы аккуратненько выяснить, где теперь эти люди и есть ли шанс к ним подобраться… Но Абрамян ни одной фамилии не вспомнил, кроме потерпевшего и преступника. Ладно, будем считать, что этот путь закрыт. Никто не позволит лейтенанту милиции Губанову лезть так высоко, если за его спиной не стоит номер возбужденного уголовного дела. Что остается? Остается театр. Государственный академический Большой театр Союза ССР, где ничего, кроме истории с балериной Бельской, узнать не удалось. А вдруг было еще что-то? Или было, но не в Большом, а в другом месте, но связанное именно с профессией вокалиста? Абрамян и его сотрудники разобраться не сумели, не было времени, сверху давили, а собственных знаний не хватало. Отец в свое время очень доходчиво объяснил Юре необходимость разностороннего образования как раз на этом примере. Но как попасть в Большой? Как проникнуть туда, не имея полномочий? Как заставить людей отвечать на вопросы? Вика! Вот кто может помочь! * * * Осенью семьдесят седьмого, когда лейтенант Губанов еще и двух месяцев не прослужил в уголовном розыске, личный состав ознакомили с приказом: в связи с проведением в Москве Международной книжной выставки-ярмарки каждое районное управление внутренних дел должно откомандировать сотрудников для обеспечения общественного порядка и пресечения преступных посягательств на территории проведения мероприятия. В число откомандированных попал и Юрий. – Кто поопытнее – те будут за карманниками смотреть, кто без опыта – сидите в павильоне, возле стендов, следите, чтобы книжки не тырили, – сказал подполковник, в распоряжение которого поступили приехавшие на ВДНХ откомандированные. – Опера из БХСС, на вас спекулянты и перекупщики, которые попытаются клеиться к иностранцам. И все смотрите, чтобы никакая пьянь там не околачивалась. Все должно пройти без сучка без задоринки, нельзя позориться перед заграницей. Все поняли? Юра в тот момент мало что понял, но сидящий рядом молодой мужчина в хорошем костюме шепотом пояснил: – Открытие только через час, а там уже очередь в километр. Самая малина для карманников. Книги на ярмарке продавать не будут, их можно только взять со стенда, посмотреть, полистать, но купить нельзя. Поэтому у многих возникнет соблазн украсть, другим способом их никак не приобрести. Ну а ВДНХ – сам понимаешь, какая территория. Вход-то свободный, мало ли кто и в каком состоянии там гулять надумает. Усвоил? – Усвоил, – кивнул Юрий. – Недавно работаешь? – Второй месяц. – Ясно. Если что нужно – обращайся, подскажу. В июле Международный кинофестиваль проходил, нас тоже на усиление посылали, так что некоторый опыт имеется. Ох, каких фильмов я там насмотрелся! Ты сам-то видел что-нибудь? – Меня в июле не было в Москве, я как раз из «вышки» выпускался. Сосед протянул руку, тихонько представился: – Георгий Телегин, БХСС. – Юра Губанов, розыск, – так же тихо ответил Юрий, пожимая теплую сухую ладонь нового знакомого. Размер очереди на вход действительно впечатлял. Как будто за гэдээровским дефицитом в магазине «Лейпциг» на Ленинском проспекте. – Откуда столько желающих? – спросил он всезнающего Телегина. – Ты же говорил, там все равно нельзя ничего купить. – Зато можно посмотреть и даже почитать, – лукаво улыбнулся Георгий. – Это все переводчики, литературоведы, филологи, в общем, те, кто знает иностранные языки, а прочитать в оригинале не могут – взять негде. У нас же переводят и издают в основном американские, английские и немецкие книги, реже – французские. И очень выборочно, сам понимаешь. А специалистам интересно, как и о чем пишут другие писатели и в других странах. В этой очереди не только москвичи толкутся, народ со всего Союза приехал. – Откуда ты все это знаешь? – восхитился Юра. – Я же из ОБХСС, книжные спекулянты – моя стихия, – Телегин снова улыбнулся. Он вообще часто улыбался. И был ужасно обаятельным. Все, о чем предупреждал новый знакомый, оказалось правдой. Юра поразился тому, сколько людей стояли, подпирая стены и уткнувшись во взятые на стендах книги. Некоторые что-то выписывали в блокноты. Прохаживаясь между стендами, Губанов читал названия издательств: да, немецкоязычных было действительно очень много, чуть ли не под две сотни. Его внимание привлекла девушка, стоявшая в углу с книгой большого формата в руках. Где-то он раньше видел это некрасивое скуластое лицо, которое еще больше портили очки. Да это же Вика, старшая сестра Олега, его одноклассника! Точно, это она. Юра неторопливо подошел к ней. – Привет! Помнишь меня? Девушка оторвалась от книги, посмотрела недоуменно, потом в глазах блеснуло узнавание. – Ой, Юрик, это ты, что ли? Губанов? – Да вроде я.