Но в глазах Кузьмича все они были равны: нет разрешительной бумаги на раскопки, значит ты частник, падла, барыжишь памятью воинов и сидеть тебе в тюрьме. Ганин не мог взять в толк: почему районный глава ненавидит всех без разбора? Почему он не отделяет зерна от плевел? И еще Ганин не мог понять: неужели у Кузьмича нет других дел, кроме этой странной непрекращающейся игры в кошки-мышки? Так он и сказал, покачиваясь, разглядывая главу сквозь похмельное марево. – Скоро без вас, Кузьмич, в поле и по нужде нельзя будет отойти. Везде ваши засады. – Что? – побагровел Кузьмич. – Держите его, ребята, – скомандовал он полицейским. – Это их главный заводила. В следующий момент Ганина прихватили за локти. Он увидел, как побледнел Фока и как сжались кулаки у братьев Степана и Сереги Солодовниковых. Подельники Ганина были злыми жилистыми мужиками, и форменная одежда, знал Ганин, будет последним, что сможет их остановить. Понадобится отбить его у погонников – отобьют. Здесь в лесу дела делались просто: у кого было численное преимущество, тот и становился правым. Полицейские, заломившие ему руки, не понимали этого. Не понимали, что окружившие их люди смогут при надобности воткнуть лопаты им в бока, а потом рассеяться в чаще. Не понимал этого и Кузьмич, упертый, старый, уверенный в том, что он – непоколебимая власть. Ганин перевел взгляд на людей из чужих поисковых отрядов. Те стояли поодаль, опершись о черенки лопат. В отличие от подельников Ганина, в борьбу они вмешиваться не собирались. Глазели, ждали, чем все закончится. Один из них держал на руках девочку лет шести. Нехорошо будет, решил Ганин, если на глазах у девочки сейчас густо прольется кровь. Какого черта этот мужик вообще привез ее сюда? О чем он думал? Ганин встретился глазами со своими и покачал головой – не надо, стоп. Затем повернулся к Кузьмичу. – За что хоть вяжете, гражданин начальник? – А ты не знаешь? Строишь дурачка? – Кузьмич ткнул пальцем в гроб, стоявший на земле. – Незаконные раскопки и применение поисковой техники – статья раз. Незаконное хранение оружия – статья два. Организация преступной группы – статья три, – Кузьмич загибал пальцы. – Какое оружие, Кузьмич? – выступил вперед Фока. – Такое! – ответил районный глава. – Самое что ни на есть настоящее! Он повернулся к полицейским: – Ну-ка, ребята, посмотрите, что у покойника в кобуре. Один из полицейских нагнулся к рассыпавшемуся мертвецу, расстегнул кобуру у него на поясе. – Кажется, наган. – Вот! – обрадовался Кузьмич. – А я что говорю? Давай оформлять их всех. И гроб тащите. – Все в машину не влезут, – возразил полицейский. – Плохо вы подготовились, ребята. Сажай тогда этого, – толстый узловатый палец Кузьмича уперся в Ганина. – И гроб. – Слышь, Кузьмич, – Степан Солодовников, один из братьев, встал на пути главы. – Тут такое дело. Оружие-то не наше. И раскопок мы не вели. Девочка это. Копнула лопаткой, а земля и посыпалась… – Посыпалась, – передразнил Кузьмич. – Ты, Степа, скажи спасибо, что я отца твоего знал. А то бы поехал сейчас вместе с этим. А теперь давай-ка отойди. – Девочка это, – подал голос мужчина с девочкой на руках. – Моя дочь. Кристина. Мы отдыхали, а она играла здесь на холме. Потом упало дерево. Корнями вытащило гроб. Я готов это засвидетельствовать. Кузьмич подскочил к нему: – Умный?! Грузите его тоже. Девочка на руках отца захныкала. Полицейские засомневались: – Какие основания, Иван Кузьмич? – Такие основания, что у нас тут банда! Тревожат останки доблестных солдат Великой Отечественной. Ищут оружие для продажи. Охотятся за нацистским барахлом. Мало оснований? – Вообще-то мы все здесь отдыхали, гражданин начальник, – подал голос Ганин, которого продолжали держать оперативники. – Пикник у нас здесь. Дети резвятся, взрослые жарят шашлык. Это теперь тоже инкриминируется? – Он прав, – осторожно сказал главе полицейский. – Если это и впрямь девочка и если это пикник… – Ага, пикник! Ты посмотри на их рожи, сержант. Похоже, что они на пикнике? – Можно еще пошустрить в палатках, – добавил полицейский. – Если очень надо. – Схрон искать надо, – изрек глава. – В палатках они добро не держат. – Для схрона это… – полицейский замялся. – Собака нужна. – А у вас нету? – Нету. – Космический десант, одно слово! – покраснел от досады Кузьмич. – Ладно, грузите гроб. Он дернул дверь уазика, поставил ногу на подножку, но в последний момент обернулся. Обвел взглядом Ганина, Фоку и остальных: – Какие-то вещи брали с трупа? – Никак нет. – Найду недостачу – вешайтесь, – Кузьмич влез на сиденье и захлопнул дверь. – Гражданин начальник, – подал голос Ганин. – Можно вопрос? – Что еще? – Скажите, а у вас в районном центре – армия? – Какая армия, Ганин? – Ну, полицейская. Вы к нам каждый раз с новым отрядом. Сколько я сюда езжу, ни одно лицо при исполнении дважды не повторялось. Вот я и хочу испросить, так сказать, у вас как у высшего начальства: их в городе армия, легион? Они на грядках растут? Кузьмич высунулся из окна – долго двигал губами, подбирал слова, а в это время все пытался застрелить Ганина взглядом. Наконец процедил: – Я тебя посажу, пацан. Вспомнишь меня. Надолго посажу. Затем заорал полисменам: – Ну, скоро вы там? Гуманоиды… Трофей Глядя, как удаляется, пыля, начальственная процессия, Ганин размышлял, откуда что берется в людях. Например, откуда у него, бывшего московского журналиста, взялись эти блатные интонации, какие неизменно появлялись при разговоре с Кузьмичом? Ганин подозревал, что виноваты в этом были водка, сырость болот и ежедневное лицезрение грубых людей. Это они заразили его вирусом урки, заставлявшим его гримасничать, склабиться и брать на понт окружающих, особенно если последние представляли собой власть. Или вот загадка: на сколько еще хватит Кузьмича, чтобы гоняться за ними? Ему шестьдесят – другие в эти годы выбирают блаженный покой. Но, кажется, что у Кузьмича вместо сердца пламенный мотор, который накачивает его энергией и злобой. В кабинете главы, говорили очевидцы, полки уставлены борцовскими кубками и грамотами. Кузьмич занимался борьбой в юности, но хватку сохранил на всю жизнь. Ганин со своими между собой звали его старой задницей. Голова продолжала гудеть. Казалось, что солнце назначило Ганина своим персональным врагом и теперь намеревалось произвести ритуальное сожжение. Ганин вздохнул и потер пальцами виски. Ему предстояло унизить другого мужчину, растоптать его самоуважение и гордость. Делать этого не хотелось, но другого выхода, как знал он, нет. Его перестанут уважать, если он спустит это с рук. Мужчины за его спиной стали расходиться, когда он обернулся и окликнул отца девочки: – Подожди, паря. Увидев удивление на его лице, он добавил: – Дочка пусть погуляет. Ганин подождал, когда та убежит, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что на них никто не смотрит, а затем наотмашь ударил мужчину ладонью в челюсть. Тот охнул и повалился на землю. Ганин стоял и смотрел сверху. – Зачем приволок сюда девчонку? Здесь смерть, кости, люди видят по ночам мертвецов. Ты думал, здесь тебе будет весело? Мужчина был ему незнаком. Копать он явно приехал впервые. Скукожившись, подтянув колени к подбородку, он всхлипывал. – Я скажу тебе один раз. Сегодня ты соберешь вещи, возьмешь в охапку дочурку и свалишь отсюда навсегда, – Ганин пнул лежащее перед ним тело. – Ясно? Тело дернулось: – Ясно. Ганин развернулся и пошел прочь. Солнце продолжало палить по нему из всех орудий.