Черт. Стоит только вспомнить ее имя — и… Она медленно поднималась по еле различимой тропинке, пересекавшей долину, в своем кричащем ярком наряде, ведя рядом велосипед. Вэл нервно повернулась, проследив за его взглядом. — Вы ждете кого-то еще? — Это моя жена. Они молчали все время, пока Мадлен шла к террасе. Затем женщины обменялись сдержанными кивками. Гурни представил их, упомянув — для видимости конфиденциальности — что Вэл «знакомая знакомого», которая пришла за консультацией. — У вас здесь тишь и благодать, — произнесла Вэл, и в ее устах эти слова прозвучали так неловко, словно были для нее иностранными. — Должно быть, здесь очень приятно жить. — Это правда, — ответила Мадлен, быстро улыбнулась и покатила велосипед дальше к сараю. — Так что? — с беспокойством спросила Вэл, когда Мадлен скрылась из виду за рододендронами в дальней части сада. — Вам нужно знать что-то еще? — Ей девятнадцать, ему тридцать восемь… вас не смущала разница в возрасте? — Нет, — отрезала она, подтвердив тоном его догадку, что разница ее все-таки смущала. — Как ваш супруг относится к идее подключить частного детектива? — Поддерживает. — В каком смысле? — Он поддерживает мое желание форсировать расследование. Гурни молча ждал продолжения. — А, вы спрашиваете, сколько он готов заплатить? — ее красивое лицо стало злым. — Я не об этом. Она как будто не расслышала: — Я повторюсь, что деньги — не проблема. И повторюсь, что денег у нас как дерьма, мистер Гурни. У нас бездонная яма дерьма! И я потрачу столько, сколько потребуется! — От ярости на ее кремовой коже стали проступать красноватые пятна. — Мой муж — самый дорогой нейрохирург во всем чертовом мире! Он получает больше сорока миллионов в год. Мы живем в особняке стоимостью двенадцать миллионов. Видели вот эту хрень на моем пальце? — она кивнула на свое кольцо с таким презрением, словно это был позорный нарост. — Эта блестючка стоит два миллиона. Так что, черт вас дери, не заикайтесь при мне о деньгах. Гурни слушал, сложив пальцы под подбородком. Мадлен успела вернуться и теперь тихо стояла на краю террасы. Как только Вэл замолчала, она подошла к столику. — У вас все в порядке? — спросила она так буднично, словно вспышка ярости была приступом кашля. — Простите, — пробормотала Вэл. — Принести вам воды? — Нет, я совершенно… я… Нет, хотя вообще-то да, вода пришлась бы кстати. Спасибо. Мадлен улыбнулась, вежливо кивнула и вошла в дом. — Смысл в том… — произнесла Вэл, нервно поправляя блузку, — смысл моего избыточного высказывания был в том, что деньги ни с какой стороны не проблема. Значение имеет только цель. Любые средства, какие понадобятся для достижения цели, будут предоставлены. Это все, что я хотела до вас донести, — она плотно сжала губы, будто сдерживая еще один взрыв. Мадлен вернулась и поставила на стол стакан воды. Вэл взяла его, выпила половину и поставила на место. — Благодарю. — Ладно, — произнесла Мадлен, сердито блеснув глазами, — если я еще понадоблюсь, кричите громче. С этими словами она ушла обратно в дом. Вэл сидела в напряженной позе, не шевелясь, и внешнее спокойствие явно давалось ей через силу. Но через минуту она наконец вздохнула. — Не знаю, что еще вам рассказать. Возможно, говорить больше и нечего, остается только попросить вас о помощи, — она перевела взгляд на Гурни. — Вы поможете мне? И снова — любопытный ход. Она могла бы спросить: «Возьметесь ли вы за это дело?» — но как будто сначала взвесила, как лучше сформулировать вопрос, чтобы труднее было отказать. Но соглашаться было безумием при любой постановке вопроса. И он ответил: — Простите. Боюсь, я не смогу. Она никак не отреагировала, только продолжила сидеть неподвижно, держась за краешек стола и глядя на Гурни. Ему опять показалось, что она не расслышала. — Почему? — спросила она тихо. Он задумался, как лучше ответить. Во-первых, миссис Перри, вы сами изрядно смахиваете на собственное описание своей дочери. Во-вторых, неизбежная стычка с официальным следствием чревата крупным скандалом. В-третьих, реакция Мадлен на мое решение расследовать очередное убийство будет такой, что у понятия «семейные проблемы» могут открыться новые неприятные глубины. Но вслух он сказал: — Мое вмешательство может осложнить ход следствия, и это будет иметь нежелательные последствия для всех заинтересованных сторон. — Понятно. По ее взгляду было ясно, что она не готова смириться с таким поворотом. Гурни молчал в ожидании следующего хода. — Мне понятны ваши колебания, — уточнила Вэл. — На вашем месте я бы тоже не хотела ввязываться. Но я все же прошу вас не принимать окончательного решения, пока не посмотрите запись. — Какую запись? — Джек не говорил вам про запись? — Боюсь, что нет. — У нас есть видеозапись всего… мероприятия. — Кто-то снимал свадьбу, где произошло убийство? — Именно. Все зафиксировано, все до последней минуты. Диск у Хардвика. Глава 8 Запись убийства В просторной кухне Гурни стояло два стола. Один, из вишневого дерева, накрывали только для гостей — Мадлен его в такие дни украшала свечами и цветами из сада. А второй, с круглой сосновой столешницей, они называли «обычный стол». За ним они завтракали, обедали и ужинали — когда вместе, когда поодиночке. Обычный стол меньше размером и был развернут к французским дверям на южной стороне. В ясную погоду за ним почти целый день — от рассвета до заката — было солнечно, поэтому они оба здесь любили сидеть и читать. Они как раз сидели за ним, каждый на своем стуле, когда Мадлен вдруг оторвалась от биографии Джона Адамса. Это был ее любимый президент — видимо, потому что он пытался лечить все болезни ума и тела долгими лесными прогулками. Она подняла взгляд на Гурни и нахмурилась. — К нам кто-то едет. Он приложил к уху ладонь, прислушиваясь, но звук раздался только секунд через десять. — Это Хардвик. Оказывается, у него есть запись со свадьбы, где убили дочь Перри. Он мне ее закинет — я обещал посмотреть, что там. Мадлен закрыла книжку и уставилась в пространство за стеклянными дверями. — Скажи, а ты не обратил внимания, что твоя потенциальная клиентка, как бы это сказать… не вполне в себе? — Я просто собираюсь взглянуть на запись. Ни о чем другом речи не идет. Хочешь, посмотрим вместе?.. Краткое подобие улыбки, видимо, означало отказ. Помолчав, Мадлен сказала: — Вообще-то, если не стесняться в выражениях, я бы сказала, что она опасный маньяк с полудюжиной психиатрических диагнозов. Не знаю, что она тебе наплела, но уверена, что в ее словах не было и половины правды. Она говорила, неосознанно ковыряя кутикулу на большом пальце, — Гурни не первый раз замечал эту новую привычку, и она его беспокоила. В такие моменты, сколь бы мимолетны и незначительны они ни были, Гурни понимал, что ее устойчивость к испытаниям небесконечна, и чувствовал, что единственная почва уходит у него из-под ног. Он боялся этих моментов ее уязвимости, как ребенок боится, что погаснет ночник и он останется во мраке наедине с чудовищами. Удивительным образом этот крохотный неосознанный жест, который выработался у жены, поднимал в нем одновременно чувство тошноты и ощущение нехватки воздуха — как в детстве, когда его мать повадилась курить. Когда она набирала полный рот дыма, жадно всасывая отраву в легкие. Так, Гурни, все, успокойся. Ты не ребенок, в конце концов. — Но ты и без меня все понимаешь, да?